Алексей Ремизов - Том 9. Учитель музыки

• Название: Том 9. Учитель музыки
• Автор: Алексей Ремизов
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-268-00482-Х, 5-268-00497-2

В 9-й том Собрания сочинений А. М. Ремизова входит одно из последних значительных произведений эмигрантского периода творчества писателя – «стоглавая повесть», «каторжная идиллия» «Учитель музыки». Это очередной жанровый эксперимент Ремизова. Используя необычную форму, он развертывает перед читателем панораму жизни русского Парижа 1920-1930-х гг. В книге даны яркие портреты представителей духовной элиты эмиграции первой волны (Н. Бердяева, Льва Шестова, И. Ильина, П. Сувчинского и др.), гротесково представлены перипетии литературных полемик известных периодических изданий Русского зарубежья. Описания реальной жизни автора и его окружения перемежаются изображением мира легенд и сказок.

Книга «Учитель музыки» впервые публикуется в России по наборной рукописи парижского архива Ремизова.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Или это верно, «кто победит боль и страх, тот сам Бог будет», а значит, удел человека – бояться.

К моему «Эликсиру» и всяким домашним наставлениям я присоединил бы матерьялы для «Воровского самоучителя»285 А. А. Корнетова. В этом «Воровском самоучителе» – горький опыт, потроха человеческой натуры. Я во всем согласен. Но озорной параграф: «как извести на каком-нибудь блестящем вечере не менее блестящего спортивного молодого человека» – это уж никак не мое. В «Самоучителе» сказано: «надо целому ряду лиц в известные промежутки времени подходить к намеченному лицу и, извиняясь, справляться, не знает ли, где находится уборная?» Я и на вечерах не бываю, а если случалось, я с самого прихода охвачен беспокойством, как мне домой возвращаться, и уж мне не до уборной!

Главные советчики Корнетова по составлению «Воровского самоучителя» Куковников и «залесный аптекарь» Судок, побивший все рекорды в ложной информации, оба вышли на свет, как результат «Чинг-Чанга»: распластав себя, я одну из моих частей – «басенную» назвал Куковниковым, а «озорную» – Судоком и начал наблюдать за ними и они, отчлененные от меня, зажили своей самостоятельной, независимой от меня жизнью.

Вот почему: при всей моей информаторской страсти, Судок – я и не я. И даже Балдахал-Тирбушон со своим «русским стилем» – а, кажется, чего мне ближе: русский лад моя страсть и ревность. И баснописец Куковников, питающийся овсянкой, черным хлебом и баранками, живущий «тихо и радостно» и неразлучно с книгой – как я ему сочувствую: книга тоже моя страсть и я – за овсянку. И это относится к моему «Эликсиру»: «есть как можно меньше: садиться за стол однажды в сутки и подыматься из-за стола легко!» Я – за овсянку, но меня можно соблазнить и устрицами, и осетриной, а чего бы я особенно хотел, так это «жить тихо и радостно», как баснописец Куковников.

На долю Куковникова досталась та моя часть, которая «желает тихости», тогда как другие части вопиют, немирные и неумеренные. И еще в Куковникове больше, чем у кого, бедности. И вообще все окружение Корнетова – «бедные люди». И это от меня, это тоже исконное мое, как боязнь.

Я заметил еще в раннем детстве: на меня нападал какой-то изныв, словами он выговаривался так: «я хотел бы быть совсем бедным!» Со стороны, если бы можно было подслушать мои слова, было бы очень смешно, да и сам я впоследствии схватывался, какой еще недостает мне бедности? Но я понимаю так: с первых моих лет я встречал еще беднее моего воображения, и их бедность надрывала мне душу. И как надо ослепнуть или как очерствить свое сердце, чтобы не заметить в идиллии Корнетова этой страды бедности!

В «Эликсире» есть совет освобождаться от власти вещей – и в этом есть связь с моим изнывом: «быть совсем бедным». Но «Эликсир» имеет в виду не только «опустошение» и «расточение», а и практически-полезный совет: освобождаясь от вещей, человеку легко передвигаться – переезд на другую квартиру всегда хлопотен из-за вещей. И единственное исключение: книги – книг может быть библиотека.

Меня всегда возмущает, когда я вхожу в бескнижный дом. Я не принимаю никаких отговорок – все отговорки вздор. И я понимаю, что значит: «когда и книги не на что купить!» – это мера последней бедности.

И всегда у меня шевельнется еще другое чувство и одна из моих тысячных частей раскалена не докрасна, а добела. И как тут жить «тихо и радостно»? Но из этого же негодующего чувства – «от противного» я называю мою повесть «идиллией» – да иначе и не представляется мне затеянная каторжная хроника.

Да, человек человеку не только бревно.286 И мои «крестовые сестры» все погибли бы, если бы было не так. В моих пожеланиях и в моей вере – биографичность. И мне надо было какой-то «дух», какой-то заключительный акт «вдохнул жизнь», а без этого ни одна из моих тысячных частей не зашевелилась бы и не отозвалась. И этот дух – я, моя вера и мои пожелания.

К моему «Эликсиру» относится и еще один очень мучительный для меня совет: «перед отъездом заблаговременно, ну, недели за две, следует тренироваться в рановставании». Я это всем очень советую, чтобы, не надеясь ни на какой будильник, приучиться самому вставать рано и не торопясь ехать на вокзал. Да ключи загодя проверить, чтобы не вышло, как всегда со мной: чемодан примят и закрылся, а ключ не подходит и нигде не могу найти, спрятал отдельно, чтобы не спутать, а куда спрятал, не помню.

Но я никогда никого не заставлял, и вообще во мне нет никакого тиранства. А Корнетов со своими повадками мог извести человека. Корнетов тиран и маниак: его археология и его коллекционерство, разве это не одержимость! Маниак и Балдахал со своим «русским стилем». Брюсов в своем дневнике – ноябрь 1902 г., перечисляя новых своих знакомых, обо мне написал такие строки: «еще какой-то из Вологды Ремизов. Этот Ремизов растерянный маниак». Да, маниакальность это одно из моих тысячных расчленений.

Книга идиллии кончается трагически: Александр Александрович Корнетов вместе со мной, и тут есть биографичность, в канун войны и своего пропада.

А как бы мне хотелось видеть Корнетова, хотя бы на один час жизни, уверенным и в собственном доме, без этой всегдашней точащей заботы найти и сохранить за собой угол. Чтобы его выход я мог бы сравнить… вы наверно замечали, когда Monsieur, он же и Mari, выходит из «cabinet»: какая уверенность и самоутверждение и какая почтительность в движениях и на лицах домашних – этот выход самая значительная минута среди всех часов дня, значительнее даже того часа, когда Monsieur, он же и Mari287, «принимает пищу». Но тут опять выступает Корнетов с его излюбленной реминисценцией из Раблэ.

Приложения

Воровской самоучитель*

1.

Самое верное и выгодное в житейских делах: «отрицательная реклама». Трубить, скажем, о вреде табаку и в то же время заведи табачную фабрику и продавай папиросы в каких-нибудь особых «символических» коробках, вкладывая листок вредной рекламы – «табак – яд, но наш-де табак», одним словом, кроме пользы, ничего. Тоже и в питейном и в проч. делах, также и в литературных: ведь лучший способ обратить внимание публики на произведение – ругать и выругивать автора систематически, надо и не надо, при всяком удобном случае.

2.

Хорошо еще на костюмированном вечере или «в пользу» на благотворительном выбрать самого шикарного «молодого человека» (возраст неважно!), только бы с претензией и, отрядя стаю, один за другим пускай подходят, справляясь: «извините, пожалуйста, не знаете ли, где уборная?»1

3.

Если стянешь, например, картину, а ждешь к себе ее хозяина, советую, убери со стены на время, а то он может заметить, спросить: «откуда?» – и сразу и не найдешься. На случай: единственный выход – вали на Пильняка,2 что подарил-де Пильняк! Пильняк же в Москве, ищи – свищи!

4.

Расстроить человека очень просто: хорошо рассказать дурной какой-нибудь отзыв. Приходи и прямо: «Слышали, что про вас такой-то?» – И жарь, чего хочешь, всему поверит. И пользуйся случаем: себе.

5.

Очень действует: приходить не вовремя «на одну минутку».

6.

Посулить денег,3 обнадежить, разгласить, чтобы все знали – и ничего не сделать и притом так смотри, будто ничего никогда и не обещал.

7.

Скорая помощь: иди и проси за многих – наверняка всем откажут.

8.

Взять рукопись, посулить устроить – и держать. Попросит вернуть, не отвечай, и так порядочно выдержав верни. Да тот уж рад, что получил (дубликата обычно не бывает), не спросит: и почему? Благодарить будет.

9.

11-я: «не зевай!»4

12-я: «ешь пирог с грибами, а язык держи за зубами!»

13-я: «прелюбы сотвори!»

14-я: «укради!»

Впрочем, это всякий дурак знает!

А. д’Амелия. «Автобиографическое пространство» Алексея Ремизова[7]

Алексей Михайлович Ремизов работал над повестью «Учитель музыки» в тридцатые – сороковые годы, завершив ее в начале 1949 г.[8] В окончательной редакции произведение – это монтаж различных материалов и своеобразных жанров, органично сливающихся воедино.

В «Учителе музыки» отдельные главы и разделы, которые появились в печати еще при жизни Ремизова, соединены (часто в переработанном виде) с заново написанными страницами и совершенно новыми главами. «Много времени занимало составление и подготовка к печати книг и корректура, – вспоминала о тех временах Наталья Викторовна Резникова. – При составлении своих книг Алексей Михайлович часто пользовался уже напечатанными в газетах или журналах произведениями. Мы вырезывали тексты длинными ножницами и наклеивали их на белые листы бумаги, нумеровали страницы и делили на главы. <…> Сам Алексей Михайлович считался только с датой выхода книги, иногда состоявшей из частей, только что написанных, рядом с другими, уже давно появившимися в печати в разных углах земного шара»[9]. Эта необычайная «конструкция», редко применяемая в литературе, напоминает ремизовские абстрактные картины – коллажи, где он соединял наклеенные цветные бумажки с графическим рисунком.