Александр Амфитеатров - Заря русской женщины

• Название: Заря русской женщины
• Автор: Александр Амфитеатров
• Жанр: Публицистика

«Буря, гремящая надъ нашимъ отечествомъ, поставила на очередь политическаго выполненія одну изъ величайшихъ соціальныхъ реформъ, – если не самую великую, – какими свидѣтельствуется государственная возможность и готовность «отречься отъ стараго міра», оторватъся отъ. одряхлѣвшихъ устоевъ буржуазно-полицейскаго уклада для перемѣщенія на новые устои строя соціалистическаго. Русская революція четвертаго сословія рѣшительно выдвинула впередъ вопросъ о, такъ сказать, пятомъ сословіи, присущемъ неизмѣнно всѣмъ странамъ и государствамъ, каждому граду и каждой веси, – вопросъ о женщинѣ, женскій вопросъ…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

---

Александр Валентинович Амфитеатров Заря русской женщины Вступительное чтеніе въ Русской Школѣ соціальныхъ наукъ въ Парижѣ.

Дорогіе Товарищи!

Буря, гремящая надъ нашимъ отечествомъ, поставила на очередь политическаго выполненія одну изъ величайшихъ соціальныхъ реформъ, – если не самую великую, – какими свидѣтельствуется государственная возможность и готовность «отречься отъ стараго міра», оторватъся отъ. одряхлѣвшихъ устоевъ буржуазно-полицейскаго уклада для перемѣщенія на новые устои строя соціалистическаго. Русская революція четвертаго сословія рѣшительно выдвинула впередъ вопросъ о, такъ сказать, пятомъ сословіи, присущемъ неизмѣнно всѣмъ странамъ и государствамъ, каждому граду и каждой веси, – вопросъ о женщинѣ, женскій вопросъ. Отвѣтъ на него русской революціи, – a кто же изъ насъ сомнѣвается, что устами ея гласитъ предвидѣніе ближайшаго русскаго будущаго? – отличается яркою и дружною онредѣленностію. Въ защиту и признаніе равноправія женщины – равноправія политическаго, юридическаго, рабочаго, образовательнаго, семейнаго – высказались всѣ группы, всѣ программы русскаго освободительнаго подъема. Не говоря уже о партіяхъ соціалистической революціи, въ которой равноправіе женщинъ подразумѣвается само собою, потому что безъ такого равноправія она была бы лицемѣрна, безсмысленна и неосуществима, – не говоря уже о соціалистическихъ партіяхъ, мы видимъ, что необходимости равноправія жевщины, хотя бы лишь избирательнаго, подчинился даже буржуазный конституціонализмъ, выражаемый въ Россіи извѣстною кадетскою партіей. Правда, подчинился съ грѣхомъ пополамъ, съ кислымъ лицомъ и скрѣпя сердце. Но дѣло не въ удовольствіи или неудовольствіи гг. кадетовъ, a въ томъ, что логика вѣка заставила придти къ сознанію правоты и неизбѣжности женскаго равенства даже такую, сравнительно правую, доктринерски-буржуазную группу русскаго общества. Двадцатый вѣкъ – вѣкъ женскаго возрожденія: я думаю – не только въ Россіи, но и во всемъ цивилизованномъ мірѣ. Онъ началъ жизнь сознаніемъ, что безъ женскаго равноправія немыслимы болѣе ни свобода, ни благосостояніе государствъ, ни самозащита гражданства отъ пестрыхъ средствъ и поползновеній политической и капиталистической тиранніи, – немыслимъ тотъ соціалистическій перестрой міра, совершить который – его, XX вѣка, историческая задача. Побѣда соціализма заключаетъ въ себѣ побѣду женскаго равноправія, какъ часть, неотдѣлимую отъ цѣлаго. Я убѣжденъ, что не только дѣтямъ нашимъ, но и намъ еще удастся застать хоть начальные моменты этой великой, святой побѣды, которая искупитъ многовѣковое порабощеніе пола поломъ и сотретъ съ лица земли, по удачному выраженію Куртиса, – «послѣднюю изъ кастъ».

Въ канунъ такой женской побѣды, не лишнее оглянуться на прошлое великой половой войны, которую она заключаетъ. Выяснить источники и средства, которыми женская побѣда исторически подготовилась и создается, а, слѣдовательно, и тѣ начала, которыми предстоитъ ей укрѣпиться въ обществѣ будущаго. Съ этою задачею и предпринимаю я свой небольшой курсъ, предлагаемый слушателямъ Парижской Русской Школы соціальныхъ наукъ.

Обыкновенно, начиная исторію того или другого русскаго института, или бытового или правового, сословія ли, рода ли, изслѣдователь, съ невольною жалобностью, предупреждаетъ слушателей или читателей о бѣдности данныхъ для изображенія утренней зари поднятыхъ вопросовъ и для научнаго о ней сужденія. Не избѣгаетъ подобной участи и исторія русской женщияы. Прямыхъ литературныхъ источниковъ объ ея первобытномъ положеніи такъ мало, они такъ сбивчивы и неопредѣленны, такъ недостойны историческаго довѣрія, что съ ними почти вовсе нельзя считаться, какъ съ фактическимъ матеріаломъ. Даже въ самыхъ лучшихъ случаяхъ, эти источники, – Несторъ, Русская Правда, церковная литература первыхъ трехъ вѣковъ русскаго христіанства, договоры и завѣщанія удѣльныхъ князей, пожалуй, даже упомянемъ сомнительное «Слово о полку Игоревѣ», – представляютъ собою не болѣе, какъ колодцы болѣе или менѣе подходящихъ подтвержденій для политической, бытовой и правовой экзэгэзы. Они вѣроятны лишь постольку, поскольку оправдываются совпаденіями и аналогіями въ жизви, лѣтописяхъ и юридическихъ памятникахъ другихъ славянскихъ народовъ. Поэтому, введеніемъ и первою главою въ исторіи русской женщины долженъ быть разсказъ и анализъ ея положенія въ славянствѣ вообще, a не въ той лишь узкой Руси, которая нашла свою дикую, хаотическую государственность въ смѣшеніи славянъ съ скандинавами, пруссами или какими-то таинственными южными кочевниками: каждый можетъ выбрать здѣсь ту теорію происхожденія Руси, которая ему больше по душѣ, – нашей темѣ оно сейчасъ совершенно безразлично. Единственный важный для насъ моментъ этой первобытно-государственной Руси – принятіе ею христіанства и, при томъ, христіанства восточнаго, византійскаго. Оно наложило свою тяжелую руку на бытъ славянской женщины съ первыхъ же своихъ шаговъ. Уже «Русская Правда» дышетъ византійскими вѣяніями, а, двѣсти лѣтъ спустя, византійство торжествуетъ по всему фронту русскаго женскаго вопроса, и Даніилъ Заточникъ ищетъ милости y благочестиваго «князя и господина» ругательствами, проклятіями и сатирическими прибаутками по адресу женщинъ – въ духѣ истинно-византійскаго полемическаго краснорѣчія, воспитаннаго на папертяхъ бродячимъ монашествомъ эпохи Соборовъ. Но объ этой эволюціи мы будемъ говорить особо и послѣ.

Интересъ изученія древности славянства значительно поднимается надъ уровнемъ большинства однородныхъ изученій тѣмъ условіемъ, что, кажется, ни въ одной расѣ, какъ въ этой – младшей среди арійскаго племени по выступленію на историческую арену Европы – государственность, хотя бы и самая первобытная, не сѣла болѣе внезапно и на болѣе неподготовленную для нея почву. Опять-таки, дѣло для насъ не въ томъ, были ли призваны какіе-то варяги, и, если да, то кѣмъ, когда, зачѣмъ, откуда. Дѣло въ томъ, что мы застаемъ историческую Русь, уже съ XIV вѣка, въ борьбѣ родового уклада съ государственнымъ началомъ и церковнымъ правиломъ. И, хотя послѣднимъ суждено къ XIV вѣку побѣдить, a первому пойти на послѣдовательное умертвіе, тѣмъ не менѣе уже его невѣроятно долгая жизнеспособность доказываетъ, что государственность застигла предъисторическіе родовые славянскіе обычаи не заживо согнившими трупами какими-то, а, напротивъ, силами еще здоровыми, свѣжими и даже, можетъ быть, молодыми,

Знаменитый Мэнъ установилъ, – вѣрнѣе сказать, усовершенствовалъ послѣ Моргана, – характеристику рода бракомъ – эндогаміей и эксогаміей, т. е. бракомъ, заключаемымъ обязательно въ нѣдрахъ рода или, наоборотъ, бракомъ, заключаемымъ обязательно въ чужомъ родѣ. Второй способъ брака, эксогамія, представляетъ, съ точки зрѣнія общественной эволюціи, уже довольно крупную прогрессивную ступень. Былинную и лѣтописную Русь мы застаемъ именно на ступени эксогамическаго брака, получившаго свое развитіе, повидимому, задолго до христіанства, которое приняло его подъ свое покровительство и реформировало по своимъ уставамъ. Между обществами эндогамическими и эксогамическими шла лютая вражда. Типическій представитель старинной эндогаміи, стихійный богатырь Соловей Разбойникъ, хвастаетъ новому богатырю, Ильѣ Муромцу:

«Я дочь вырощу, за сына замужъ отдамъ,
Я сына вырощу, на дочери женю,
Чтобъ Соловейкинъ родъ не переводился»…

Разсердился Илья Муромецъ на грѣшную похвальбу Соловья и убилъ его до смерти. У Нестора мы почти уже не застаемъ славянъ въ періодѣ чистоэндогамическомъ. Напротивъ, даже въ самыхъ дикихъ племенахъ онъ отмѣчаетъ обычай заключать браки чрезъ умыканіе, т. е. похищеніе невѣстъ: порядокъ эксогамическій. Но, наряду съ этимъ, онъ жалуется, что внутри новой славянской семьи живутъ еще пережитки древняго кровосмѣсительнаго строя, во вкусѣ Соловья Разбойника. Тысячу лѣтъ тому назадъ, въ славянствѣ уже свирѣпствовалъ столь частый порокъ русской крестьянской семьи – пресловутое «снохачество». Суровыя средневѣковыя легенды и романы о кровосмѣсителѣ – церковнаго происхожденія, результаты борьбы съ эндогамическими отношеніями, которыя въ глухихъ углахъ Вятской или Пермской губерніи сохранились даже до XIX вѣка. Достаточно вспомнить «Подлиповцевъ» Ѳ. М. Рѣшетникова.

Ни чей фольклоръ, какъ славянскій, не сохранилъ болѣе свѣжимъ преданіемъ той доисторической эпохи, когда разница половъ опредѣлялась только суммою физическихъ внѣшнихъ признаковъ. Борьба за существованіе, среди суровой первобытной природы, либо сближала мужчину и женщину въ любовное товарищество двухъ равносильныхъ добычниковъ, либо, наоборотъ, сопернически ожесточала къ лютымъ боямъ. Если мы вчитаемся въ греческія легенды о происхожденіи скиѳскихъ народовъ или въ былинный эпосъ любого славянскаго племени, мы всюду застаемъ женщину въ борьбѣ съ мужчиною за превосходство, – вровень съ нимъ и весьма часто съ преобладаніемъ надъ нимъ. Одинъ изъ изслѣдователей русской старины совершенно справедливо отмѣчаетъ, что первобытный славянскій бракъ черезъ умыканье заключался не только черезъ похищеніе женщинъ мужчинами, но и женщинами мужчинъ. По Геродоту, скиѳы произошли отъ вынужденнаго сожительства Геркулеса съ Ехидною, женщиною-змѣею, похитившею y него коней и назначившею такой любовный выкупъ. На курганахъ южнорусскихъ и сибирскихъ степей высятся сѣрыми громадами человѣкообразныя глыбы каменныхъ бабъ. Это монументы свидѣтельницъ и, какъ думаетъ Флоринскій, вдохновительницъ первобытнаго искусства въ ту доисторическую эпоху, когда по степямъ этимъ «шатались»; подобно «сѣннымъ копнамъ», богатыри, «паленицы удалыя». Наѣздничая удалѣе всякаго мужчины, онѣ, по былинной гиперболѣ, – хватали богатырей «за желты кудри, опускали во глубокъ карманъ», чтобы разсмыслить на досугѣ – «то-ли молодца смертью убить, то-ли за молодца замужъ пойти». Чѣмъ чище кровью славянскій народъ, тѣмъ богаче его легенда о старинномъ женскомъ богатырствѣ, о временахъ женскихъ царствъ, городовъ, княженій. Это – Ванда y поляковъ, Любуша и Власта – y чеховъ, полуисторическая Ольга – y русскихъ славянъ, совсѣмъ уже историческія Елена и Рикса – y поляковъ. По всѣмъ славянскимъ землямъ разсѣяны урочища съ названіями, въ родѣ Дѣвій городъ, Дѣвинъ, Бабье городище и т. д. Какъ показали археологическія изслѣдованія, они гораздо древнѣе печальной возможности получить подобныя названія отъ невольничьихъ торговъ или стоянокъ татарскаго полона. Волшебныя сказки русскаго народа полни памятью женскихъ богатырскихъ городовъ, замковъ, крѣпостей, которыми владѣетъ какая-нибудь Царь-Дѣвица, Елена Прекрасная, Сонька Боготворка, и въ которые, пока она бодрствуетъ, не дерзаетъ проникнуть самый мужественный витязь, потому что – убьетъ богатырша, оберегая свою дѣвственную свободу. Всѣ эти амазонки, покуда дѣвушки, сильнѣе и грознѣе мужчинъ. Сила и воинственность теряются ими только въ замужествѣ. Все это, если снять съ основы легендъ волшебную призрачность сказочныхъ размѣровъ, если роскошные города обратить въ лѣсныя деревни, a дворцы въ шалаши, свидѣтельствуетъ, что славянскій эпосъ не успѣлъ забыть той общественной раздѣльности половъ, которую, въ пережиткахъ, путешественники наблюдаютъ еще въ нѣкоторыхъ поселкахъ Австраліи или центральной Африки.