Константин Шеметов - Ослик Иисуса Христа

• Название: Ослик Иисуса Христа
• Автор: Константин Шеметов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-93682-961-1

Сотрудник оборонного НИИ допускает в своей диссертации критику политического режима. Его увольняют из армии, лишают воинского звания и отправляют в психиатрическую клинику. Он чудом спасается и вскоре бежит в Великобританию, где делает успешную карьеру учёного. Между тем, увлечение наукой и продолжающийся в России произвол наводят учёного на одну мысль. Не то чтобы спасительную, но позволяющую хотя бы надеяться на близкие перемены: он намерен ускорить эволюцию своих бывших сограждан (этих «осликов», на которых кто только не катался – от Иисуса Христа до президента с Патриархом). Как и предыдущая работа автора («Магазин потерянной любви») роман написан в ироничной манере. Вместе с его героями мы заглянем в будущее, прокатимся из Москвы в Улан-Батор, посетим Лондон, полуостров Ямал и побываем на Марсе. Узнаем о новых технологиях, переживём любовную драму, вернёмся в прошлое, а там и вовсе потеряем ход времени.

---

Константин Шеметов Ослик Иисуса Христа

Величайшая трагедия жизни состоит не в том, что люди гибнут, а в том, что они перестают любить.

(Сомерсет Моэм, «Подводя итоги»)

Да гори оно всё синим пламенем!

(Курт Воннегут, «Времетрясение», реплика Килгора Траута)

Пролог

Регулярность событий – обычное дело и большинством людей воспринимается как нечто естественное и само собой разумеющееся: сначала хорошо, затем не очень – и снова прекрасно. Всё правильно. Повторяя одно и то же на протяжении долгого времени, человек хоть и изматывается, но в конечном итоге приходит к вполне выгодному для себя решению.

Постепенно он осознаёт свои ошибки, переживает их и старается не повторять в будущем. Он всё глубже понимает суть явлений, формирует своё отношение к ним и в зависимости от этого планирует очередное действие. Иначе говоря, он развивается. Человек повторяется, а, повторяясь, привыкает к этому повторению и даже находит в нём некоторый комфорт. В сущности, он и сам – повторяющееся событие (и это не может не радовать).

Что интересно – в индивидуальном развитии отражаются также и более крупные формы. В соответствии с основным биогенетическим законом, к примеру, любой организм в своём становлении (онтогенез) повторяет образы, пройденные его предками или видом (филогенез). Одним из первых такую связь заметил немецкий естествоиспытатель Эрнст Геккель. Случилось это примерно в 60-е годы XIX века. В дальнейшем он не раз ещё переосмыслит своё открытие и с головой уйдёт в философию. Философия Геккеля тем и интересна – в основе единого механизма развития она предполагает как раз повторяемость.

Да и вообще, если оглядеться, идея повторяемости кажется весьма универсальной и касается буквально всего: физической материи, социального устройства, истории, спиралевидной галактики и, надо думать, Вселенной. К слову сказать, не прошёл мимо и Голливуд. Взять хотя бы известный фильм «День сурка» (Groundhog Day, сценарий Дэнни Рубина), где мысль о развитии через повторение доведена по сути до совершенства. Зря, что ли, к концу ленты Фил Коннорс не только выучился музыке, но и влюбил в себя Риту, о которой поначалу и думать не смел?

Те же принципы лежат и в основе наиболее эффективных методик познания. Взять хотя бы диалектику Гегеля, математическую логику Готфрида Лейбница или, пусть бы даже, структурную модель психики, весьма кстати предложенную Сигизмундом Шломо Фрейдом в преддверии нацизма, грядущих войн, массовых репрессий и террора. Учёный словно в воду глядел – людям и вправду вскоре понадобится серьёзная психологическая помощь. («Здравствуйте, господин Фрейд, можно и мне немного кокаину?» – «Пожалуйста, но сначала узнаем истинную причину ваших бед».)

Относительно бед. Эта книга – прежде всего история человека, бóльшая часть жизни которого прошла в России первой половины XXI столетия, омрачённая чередой потерь и долгим периодом авторитарного правления в РФ – как будто и не было в природе ни многострадального опыта, ни Панксатонского Фила, ни Гегеля с Лейбницем.

Иными словами метод развития через повторение (как всеобщий и универсальный метод эволюции) в России не работал (а если и работал, то издевательски медленно). Став правопреемницей Союза ССР, намеренно уничтожившего лучших людей страны, РФ вполне переняла советские методы, сменив лишь вывеску и экономический уклад. Переждав период зарождения капитализма, она вновь принялась за старое и продолжила изводить своих граждан, прикрываясь идеалами рыночной экономики и справедливости.

Российскую власть будто зациклило на этом «рынке», не говоря уже о «справедливости», – никакой справедливости здесь не было, а конкурентная борьба сводилась к brown nose («коричневый нос», английская идиома, означает угодничество, добровольное унижение, холуйство). У кого этот нос оказывался более коричневым, тот и «выигрывал оффшор». Блок-схема, описывающая русский цикл, не предполагала условий его окончания, а от «носов» пахло всё дурней и дурней.

Чего не скажешь об астероиде Апофис. Он не имел запаха и хоть регулярно приближался к Земле (последний раз весной 2029-го), всё ж таки менял свою орбиту и предполагал вполне осязаемое условие окончания цикла. По некоторым данным, в апреле 2036 года Апофис столкнётся с Землёй, произведя небывалые разрушения. Мощность взрыва составит около двух тысяч мегатонн – взрыв более чем достаточный для завершения шестого периода массового уничтожения видов.

Астероид был открыт учёными из обсерватории Китт-Пик в Аризоне и назван по имени древнеегипетского бога Апопа (в древнегреческом произношении Άποφις, Апофис) – злодея, пытающегося уничтожить Солнце в течение его ночного перехода (пока мы спим). В самом деле злодей. Но лучше уж так, чем бесконечно терпеть русский цикл.

Четырнадцатого марта 2036 года в лондонскую галерею современного искусства Tate Modern поступили четыре живописные картины неизвестного художника и рукопись на русском языке. Заинтересовавшись посылкой, директор выставки отправила рукопись в перевод и в тот же день получила английский вариант – около трёхсот страниц текста и сопроводительное письмо, подписанное неким Генри Осликом.

«Здравствуйте, Ингрид Ренар, – писал Ослик. – По словам Жюля Ренара, перед лицом смерти мы особенно часто возвращаемся к книгам». Ингрид задумалась. Странно, она ведь тоже была Ренар. Этот Ослик или сумасшедший, или с нею самой что-то не так. «Но доведись нам разобраться более вдумчиво, – продолжал художник, – то и со мной и с вами всё в порядке. По мне так книги – лишь промежуточный шаг итерации самосознания. Представьте: человек словно зеркало, где отражена его реальность, и вдруг в какой-то момент он заглянул в другое зеркало напротив».

Зеркало в зеркале – опыт бесконечности.

Буквально нынешним утром Ингрид по обыкновению отразилась между двух зеркал в туалете Tate Modern и в который раз, уже совершенно неосознанно, попыталась посчитать себя. Ослик как в воду глядел: она бесконечно повторялась и была похожа на книгу, вероятно ещё не написанную, но уже достаточно прочтённую. Ингрид Ренар, директор выставки живописных картин.

Она вернулась к рукописи. «За чтением чужих мыслей, – писал её невидимый друг, – следуют размышления, затем собственная книга и наконец живопись». В этом месте Ингрид приостановилась, а затем раз-другой повторила чуть слышно: «…and finally painting – likelihood, primitive and in more or less impressionistic style» («…и наконец живопись – скорей всего примитивная и в более-менее импрессионистском стиле»). «Картина – как впечатление от пережитого, – Ослик явно входил в раж, – мимолётное впечатление, а заодно и надежда – непонятно на что и непонятно зачем».

Зачем? Импрессионисту не важно, что изображено на рисунке, зато важно, как изображено. Ингрид твёрдо усвоила этот урок ещё со школы, так что ответ напрашивался сам собой – для удовольствия.

Она заглянула в холсты. Картины и вправду впечатляли. А этот Ослик не так уж и плох. Немного не в себе, зато искренен, с долей иронии и явно с воображением. Замысел тоже был вполне impression: художника будто кидало от зеркала к зеркалу. Иными словами Осликовы представления вибрировали (подобно кисти Эжена Делакруа, предшественника импрессионистов, а там и Дега с Моне). Сначала эти представления казались поверхностными (текучесть мгновения – ни дать, ни взять), но дальше всё настойчивей совершенствовались и, следуя логике детализации, создавали в целом понятную картину мира. Ингрид заметила и особое своеобразие произведений. Сразу не скажешь, но что-то было в этой живописи строгое и совершенно формальное, как теорема.

Вероятно, в основе мировоззрения Генри действительно лежала математика, что следовало, в том числе, и из названий работ: «Итерация» (часть I), «Рекурсивный анализ» (часть II), «Математическая индукция» (часть III) и наконец «Ослик Иисуса Христа» (часть IV) с подзаголовком в скобках «Общая теория счастья».

Даже ослики размышляют о счастье, улыбнулась Ингрид, а вот в математике она мало что понимает. Окончив после университета специальную художественную школу в Кембридже, Ингрид напрочь забыла о математике. Остались разве что отрывочные сведения о приложениях. К примеру, о том, что существует возможность описать окружающий мир в терминах дифференциальных уравнений. Как это сделать, она не знала, да и не хотела знать. Привлекала сама возможность и, конечно, загадочные названия учебников и имена авторов, не лишённые подчас сексуальности. Взять хотя бы Дональда Кнута с его книгой в семи томах «Искусство программирования для ЭВМ» (Donald E. Knuth, The Art of Computer Programming).

Впрочем, и Ослик не был профессиональным математиком. Судя по его письму, он получил весьма сомнительное образование (какое-то «училище РВСН», как он пишет) и о карьере учёного не помышлял. Тем не менее, распределившись в одиннадцатом году в Московский оборонный центр, Генри был вынужден заняться пусть и не наукой в чистом виде, но, по крайней мере, её подобием, о чём впоследствии горько пожалел.