Эдвард Бульвер-Литтон - Завоевание Англии

• Название: Завоевание Англии
• Автор: Эдвард Бульвер-Литтон
• Издательство: Текс, МСТ
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1994
• ISBN: 5-7462-0009-3

«Завоевание Англии» — великолепный исторический роман о покорении Англии норманнами.

---

— Ах, мама, зачем ты это говоришь? — ответил Вольнот, любуясь шелковой туникой, — подарком королевы Юдифи. — Оперившийся птенец не должен нежиться в гнезде. Гарольд — орел; Тостиг — ястреб; Гурт — голубь; Леофвайн — скворец, а я — павлин… Увидишь, дорогая мама, как пышно распустит твой павлин свои красивые перья!

Заметив, что шутка его не произвела на мать желаемого действия, он приблизился к ней и сказал серьезно:

— Ты только подумай, мама: ведь королю и отцу не оставалось другого выбора. Гарольд, Тостиг и Леофвайн занимают должности и имеют свои графства; к тому же они опора нашего дома. Гурт так молод, такой истинный сакс, так горячо привязан к Гарольду. Его ненависть к норманнам вошла просто в пословицу: «Ненависть добрых людей заметнее, чем злых…» Мною же — и это хорошо известно нашему доброму королю — все будут довольны. Норманнские рыцари очень любят Вольнота; я целыми часами сидел на коленях Монтгомери и Гранмениля, играл их золотыми рыцарскими цепями и слушал рассказы о подвигах Роллона[29]. Прекрасный герцог сделает и меня рыцарем, и я вернусь к тебе с золотыми шпорами, которые носили твои предки, неустрашимые короли норвежские и датские, когда еще не знали рыцарства… Поцелуй меня, милая мама, и полюбуйся на прелестных соколов, присланных мне Гарольдом!

Гита прислонилась головой к плечу сына, и слезы рекой хлынули из ее глаз. Дверь тихо отворилась, и в комнату вошел Гарольд в сопровождении Гакона, сына Свена.

Но Гита почти не обратила внимания на внука, воспитанного вдали от нее, а кинулась прямо к Гарольду. В его присутствии она чувствовала себя более твердой и решительной: Вольнот жил в ее сердце, но опиралось оно на Гарольда.

— Милый сын, — сказала она, — я верю тебе, потому что ты самый мудрый, твердый и верный из всего нашего дома… Скажи же мне: не подвергнется ли Вольнот опасности при дворе Вильгельма Норманнского?

— Он будет там в такой же безопасности, как и здесь, матушка, — ответил Гарольд ласково. — Вильгельм Норманнский жесток, как говорят, только к вооруженным врагам. И притом у норманнов есть закон, связывающий их больше религии, и этот закон, который называется у них законом чести, делает голову Вольнота священной для них. Когда ты увидишь Вильгельма, брат мой, то потребуй от него поцелуй мира[30], и тогда ты будешь спать спокойнее, чем если бы над твоим ложем развевались все знамена Англии.

— А долго ли он будет находиться в Нормандии? — спросила наполовину успокоенная Гита.

— Не хочу обманывать тебя, матушка, хотя и мог бы этим утешить. Скажу прямо, что продолжительность пребывания Вольнота зависит только от короля Эдуарда и герцога Вильгельма. Пока первый из них не откинет ложного опасения насчет мнимых замыслов нашего дома, а второй — лицемерной заботы о норманнских монахах и рыцарях, рассеянных по всей Англии, до тех пор Вольнот и Гакон останутся гостями герцога Норманнского.

Гита в отчаянии ломала руки.

— Успокойся, матушка! — продолжал Гарольд. — Вольнот молод, но у него проницательный глаз и ясный ум. Он будет изучать нравы норманнов, узнает все их хорошие и дурные стороны, познакомится с их тактикой и стратегией и вернется к нам не врагом саксонских обычаев, а опытным человеком, который поможет нам разобраться во всех хитросплетениях этого воинственного двора. Поверь, что он научится там не каким-нибудь модным затеям, но таким искусствам, которые со временем всем нам могут послужить на пользу. Вильгельм умен и тяготеет к роскоши; я слышал от купцов, что торговля расцвела под его железной рукой, а воины рассказывают, что крепости его выстроены на славу, а планы военных действий создаются по математическому расчету… Да, Вольнот вернется к нам опытным мужем, который будет учить седобородых старцев. Он станет великим предводителем и опорой своему отечеству. Не печалься же, дочь датских королей, что твоему любимцу предстоит лучшая школа, чем всем остальным его братьям!

Эти слова сильно подействовали на гордое сердце племянницы Канута Великого. Жажда славы своему сыну взяла верх над материнскими опасениями. Она вытерла слезы и с улыбкой взглянула на Вольнота, которого она уже видела мудрым советником и неустрашимым воином.

Но с какой симпатией ни относился бы Вольнот к норманнам, слова Гарольда, в которых слышался тонкий упрек, не остались без ответа. Он подошел к графу, который с любовью обнял мать, и вполне искренно сказал:

— Гарольд, твои слова способны превратить камни в людей, и из этих людей сделать пламенных саксонских патриотов! Твой Вольнот не будет стыдиться своей родины, когда вернется с подстриженной головой и золотыми шпорами. Если ты, увидев меня, усомнишься в былой верности, положи тогда свою руку мне на грудь, и ты услышишь, что это сердце по-прежнему бьется только для Англии.

— Хорошо сказано! — воскликнул с чувством молодой граф.

Гакон, разговаривавший все это время с маленькой Тирой, подошел к Гарольду и, встав рядом с Вольнотом, сказал гордо и торжественно:

— Я тоже англичанин и постараюсь оправдать это звание.

Гарольд хотел что-то ответить ему, но Гита опередила его:

— Не покидай моего любимца и скажи: «Клянусь верой и честью, что я, Гарольд, сам отправлюсь за Вольнотом, если герцог будет удерживать его у себя против желания короля и без всякой основательной причины, и если письма или послы не повлияют на герцога!»

Гарольд колебался.

— О черствый эгоист! — вырвалось у нее. — Так ты способен подвергнуть брата опасности, от которой сам убегаешь?!

Этот горький упрек полоснул его, как нож по сердцу.

— Клянусь честью, — торжественно и гордо произнес граф, — что если по истечении срока после восстановления мира в Англии герцог Норманнский, без основательной причины и против согласия моего государя, не захочет отпустить заложников, то я сам отправлюсь за ними в Нормандию и не пощажу усилий для того, чтобы возвратить матери сына и сироту отечеству. Да поможет мне в этом Воден!

Глава IV

Мы видели, что в числе обширных поместий Гарольда было имение, которое находилось по соседству с римской виллой. Он жил в этом поместье после возвращения в Англию, уверяя, что оно стало ему дорого после доказательства преданности, данного его сеорлами, которые купили и обрабатывали землю в его отсутствие, а также вследствие близости к новому Вестминстерскому дворцу, так как, по желанию Эдуарда, Гарольд остался при его особе, между тем как все другие сыновья Годвина возвратились в свои графства.

Как уверяет норвежский летописец, Гарольд был при дворе ближе всех к королю, который его очень любил и относился к нему как к сыну. Эта близость еще более усилилась после возвращения из изгнания Годвина. Гарольд не давал — и король не имел повода на него жаловаться, как на прочих членов их властолюбивой семьи.

Но, в сущности, Гарольда влекло к этому старому деревянному дому, ворота которого были весь день открыты, исключительно из-за одного — соседства прекрасной Юдифи.

В его любви к молодой девушке было что-то похожее на рок. Гарольд любил Юдифь, когда еще не расцвела ее дивная красота; занимаясь с юношеских лет государственными делами, он не успел растратиться в мимолетных увлечениях. Теперь же, в этот период затишья своей бурной судьбы, он, разумеется, еще сильнее поддался очарованию, которое превосходило могуществом все чары Хильды.

Осеннее солнце светило сквозь лесные прогалины, когда Юдифь сидела одна на склоне холма, пристально глядя вдаль.

Весело пели птицы, но не их пение слушала Юдифь. Белка прыгала с ветки на ветку и с дерева на дерево в ближайшей роще, но не любоваться ее игрой пришла Юдифь к могиле тевтонского рыцаря. Вскоре послышался лай, и огромная валлийская борзая выбежала из леса. Сердце Юдифи забилось сильнее, в глазах блеснула радость: из чащи пожелтевших кустов вышел граф Гарольд с копьем в одной руке и с соколом на другой.

Несомненно, и его сердце забилось так же сильно и глаза заблестели так же ярко, когда он увидел, кто поджидает его у могильного камня. Он зашагал быстрее и поднялся на пригорок; собаки с радостным лаем окружили Юдифь. Граф смахнул с руки сокола, и тот уселся на каменный жертвенник Тора.

— Долго я ждала тебя, Гарольд, любезный брат, — проговорила Юдифь, лаская собак.

— Не зови меня братом, — сказал Гарольд отрывисто и отступил на шаг.

— Почему же, Гарольд?

Но он отвернулся и сурово оттолкнул собак. Они легли к ногам Юдифи, которая с удивлением и недоумением смотрела на озабоченное лицо графа.

— Твои взгляды, моя милая Джудит, останавливают быстрее, чем я усмиряю собак, — сказал Гарольд коротко. — В моих жилах течет горячая кровь; только такая безмятежная душа способна подавить во мне минутную досаду. Мне было спокойно, когда ты в детстве сидела у меня на коленях, и я плел тебе гирлянду из душистых цветов. Мне думалось в то время: цветы завянут, зато цепь, сплетенная сердечной любовью, крепка и неразрывна!