Мариуш Щигел - Готтленд

• Название: Готтленд
• Автор: Мариуш Щигел
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-86793-742-3

«Готтленд» польского журналиста и одного из лучших современных репортеров Мариуша Щигела (р. 1966) — не только прекрасный «путеводитель» по чешским судьбам XX века, но и высокохудожественная литература. Автор пишет о создателях и разрушителях «самого большого на всем земном шаре» памятника Сталину в Праге, об обувной империи Бати, о чехословацкой актрисе, ставшей любовницей Геббельса, о племяннице Франца Кафки, о чешском подростке, повторившем поступок Яна Палаха и поджегшем себя на Вацлавской площади, а также о других не столь известных, но не менее интересных фигурах. Собранные в книге репортажи ломают укоренившееся представление о чехах как о мирной нации любителей пива. Социалистическая Чехословакия по Щигелу — отнюдь не мифическая страна добродушных швейков. Это страна многолетнего жестокого режима, пропитанного страхом и ощущением кафкианского абсурда.

---

Если уж он сумел после самосожжения Яна Палаха в 1969 году пробраться в морг и сделать две посмертные маски национального героя, за которым следили полчища гэбистов, мне тоже удастся узнать хоть что-то о Швеце.

Зоубек знаком со скульптором, который работал над Сталиным вместе со Швецом. Его зовут Йозеф Вайце. Он — единственный из еще живых, кто знал Швеца лично.

Потрясающе!

Чтобы не испугать старика, Зоубек сам звонит ему домой.

— Слушай, Гонза, — говорит он, — через час тебе позвонит один человек из Польши… («Да, он с вами встретится», — подмигивает мне Зоубек.)

Я ухожу от Зоубека. Через час мне отвечает по телефону старческий голос.

— К сожалению, пан Вайце уже неделю как на Украине. Я, право, не знаю, когда он вернется.

Я нашел список фамилий репортеров и радиотехников, которые вели прямую трансляцию с церемонии открытия памятника.

Большинства из них нет в телефонной книге, но некоторые все еще значатся.

«Мы ведь знаем тебя, смелая партизанка, стоящая с гордо поднятой головой на нашем памятнике», — говорила тогда редактор Сильвия Моравцова.

— Я очень плохо вас слышу, — говорит она сегодня, — я оглохла. Вам незачем ко мне приходить, я ничего не помню. Разве что захотите выпить компоту…

«Вереница людей степенно поднимается по ступеням. Они воздают почести великому Сталину и клянутся, что будут стоять на страже свободы, которую принесли нам советские солдаты, и превратят нашу родину в рай на земле», — говорил редактор Владимир Брунат.

— Мне уже восемьдесят пять лет, я слепой, к тому же, в инвалидной коляске, но с удовольствием помогу вам, — говорит он сегодня. — Скульптор? Я делал репортаж с открытия, но фамилии его точно не знал. Никто не слышал ни о каком самоубийстве. Ну, что скажете? Тогда о таких вещах не знали.

Наблюдения за чешским языком наводят на одну мысль. А именно: в ситуации, когда следовало бы сказать: «я боялся об этом говорить», «у меня не хватило смелости об этом спросить», «я понятия об этом не имел», — чехи говорят:

«Об этом НЕ ГОВОРИЛИ».

«Этого НЕ ЗНАЛИ».

«Об этом НЕ СПРАШИВАЛИ».

Я часто слышу безличную форму, если речь заходит о коммунизме. Будто люди ни на что не влияли и ни за что брать на себя личную ответственность не хотели. Будто вспоминали, что были всего лишь частью единого организма, у которого на совести лежит грех преступного бездействия.

Я рассказываю о нежелании чехов вспоминать своему коллеге, который уже много лет пишет о палачах и жертвах сталинизма.

— Это от страха, — говорит Петр Липинский.

— По прошествии пятидесяти лет? Сегодня, когда им нечего бояться?

— Всем, с кем ты встречался, уже около восьмидесяти. Последние пятнадцать лет свобод ной жизни для них — лишь эпизод. Слишком короткий, чтобы увериться в стабильности и неизменности этого состояния.

Памятник Сталину в Праге все еще существует.

(2004)

Жертва любви

Летом 2006 года — за неделю до сдачи этой книги в печать — я получил мейл от сотрудника архива Министерства внутренних дел Чешской Республики. Он сообщал, что ему наконец-то удалось найти папку с надписью «Самоубийство скульптора Швеца».

Я не дождался ее, когда писал «Доказательство любви», папка попала ко мне в руки через два с половиной года после публикации этого репортажа в «Большом формате»[24].

Когда следователь и сотрудники службы безопасности высадили (закрытую на два замка, с ключами с внутренней стороны) дверь в квартиру Швеца, скульптор лежал на том же самом диване, что и его жена, когда отравилась газом. (Значит, он нашел ее мертвой не в ванной, как гласила молва.) Шторы были опущены. В воздухе чувствовался запах газа.

На столе он оставил письмо нотариусу доктору Дворжаку.

Письмо начиналось фразой: «Я ухожу следом за моей женой Властой, а все свое имущество, в том числе последнюю выплату за Сталина, завещаю рядовым солдатам, которые потеряли на войне зрение». Швец просил, чтобы кремацию оплатили деньгами, оставленными в доме, а машину продали.

И ничего не написал о мотивах, побудивших его к самоубийству.

Следователи нашли этого нотариуса. Он оказался знакомым Швеца. «Власта правильно сделала, что отравилась, — якобы сказал скульптор нотариусу. — По крайней мере, она не стареет. Зачем мне открывать этот памятник, если ее здесь нет?»

Вроде бы он жаловался Дворжаку. Мечтал, что его сделают профессором, — не сделали. Ждал, что получит Государственную премию, — не получил.

Скульптор, работавший вместе с ним над памятником, сказал следователям: «Без сомнения, на эту смерть повлияли замечания специалистов по поводу его произведения». К тому же, от людей Швец слышал, что его проекты слишком дорогостоящие, а за деньги, предназначенные на памятник, можно построить два рабочих поселка.

Еще скульптор рассказал, как Швец волновался из-за того, что холм под Сталиным слишком непрочен, что нужно его укреплять бетонными блоками, иначе он может рухнуть под спроектированным им колоссом.

Женщина, занимавшаяся уборкой его квартиры, заметила, что «мастер» стал очень нервным. Он говорил ей, что министр Копецкий в последнее время «сильно его невзлюбил и уже не уделяет ему столько внимания, как раньше, и что Власта указала ему на дверь».

Ведущий следствие подпоручик Краус представил своему руководству официальную причину: «К самоубийству Отакара Швеца привела смерть жены, одиночество и критические замечания некоторых профессионалов относительно его произведения».

Среди документов были найдены рецепты на покупку антидепрессантов и «фотографии нескольких высокопоставленных особ из США».

В квартиру скульптора милиция вломилась 21 апреля 1955 года (за девять дней до открытая памятника). Покончил он с собой 3 марта — так было датировано письмо, и таков был результат экспертизы. (Потом — по неясным для меня причинам — словари и энциклопедии указывали дату смерти 4 апреля.)

Отакар Швец пролежал в своей квартире пятьдесят дней. Столько времени улетучивался газ.

В течение пятидесяти дней, незадолго до открытия самого большого памятника Сталину на земном шаре, никто не поинтересовался, где его создатель.

Любимчик

Похоронить человека становится все сложнее. Внезапно с этим начали возникать неслыханные трудности.

Некоторым вообще было отказано в праве быть погребенными. Урну с прахом Юзефа С. семья держала дома. Несколько раз пробовали ее захоронить, но ни одна попытка не увенчалась успехом. Кому-то пришло в голову рискнуть сделать это за границей, но в венском экспрессе урну обнаружили — она была недостаточно хорошо спрятана в туалете между унитазом и раковиной.

Те, кто имел право на похороны, могли рассчитывать и на некролог, правда с одним условием: не указывать время прощальной церемонии.

С теми же, кто обладал правом на указание времени, дело обстояло лучше лишь на первый взгляд. Честно говоря, они усложняли жизнь своим живым знакомым и друзьям. Очень наглядно описал ситуацию живущий в Чехословакии немец, поэт Райнер Кунце: «Умер А. Прощание состоится в 17.00, в мотольском крематории. Жители Мотола отправляются туда уже в 16.00. Они знают: если умер такой человек, как А., не стоит всем выходить на улицу одновременно. Жителям более отдаленных районов ясно, что они опоздают, во сколько бы ни вышли, — улицы перекрывают, а машины участников траурной процессии пускают в объезд через пригороды и близлежащие поселки».

Конечно, о похоронах осведомлены лишь те, кого успели оповестить, ибо телефоны семьи покойного сразу после его смерти отключаются. Самые близкие звонят из телефонных будок, но автоматы рядом с их домами сломаны, и родственники ездят в другие районы. Обычно сообщение о смерти сводится к тому, что анонимный информатор шепчет в трубку: «Похороны сегодня в 17.00!»

Хотя нет, не все похороны проходили в столь удачное время. О кремации некоего биолога, члена Академии наук, мало того что сообщили в последнюю минуту, так еще и злорадствовали, что церемония состоится в 6.30. Известного философа кремировали в 7.00 — поменять время оказалось невозможно.

Очень часто похороны назначались на вечер. Когда люди выходили из крематория, была кромешная тьма: освещение кладбища к этому времени выключали. Райнер Кунце заметил некую закономерность: если было темно, а приходилось спускаться по ступенькам, то все предупреждали друг друга: «Осторожно, ступенька». И никто не падал.

Пан Важный

Кладбище в районе Мотол похоже на деревенское: небольшое и уютное. Оно расположено на холме, среди деревьев, и, если повернуться спиной к маленькой часовенке, можно легко позабыть, что внизу раскинулся полуторамиллионный город.