Валентин Ковальчук - 900 ДНЕЙ БЛОКАДЫ. Ленинград 1941—1944

• Название: 900 ДНЕЙ БЛОКАДЫ. Ленинград 1941—1944
• Автор: Валентин Ковальчук
• Издательство: «Дмитрий Буланин»
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-86007-474-3

Книга посвящена истории героической битвы за Ленинград, ее значению в Великой Отечественной войне. В ней рассмотрены варварские планы Гитлера уничтожения Ленинграда и его жителей, причины краха этих планов, описаны боевые действия советских вооруженных сил в обороне города и их наступательные действия, закончившиеся разгромом гитлеровских войск, осаждавших Ленинград; отражена роль И. В. Сталина, К. Е. Ворошилова, Г. К. Жукова в обороне Ленинграда. В книге подробно рассказано о Ленинграде до блокады и о положении ленинградцев в блокированном городе, их трагическом положении и героическом труде в интересах обороны Ленинграда. В книге показано, что Ленинград выстоял и победил не только благодаря героизму ленинградцев и их защитников, но и постоянной помощи страны, поступавшей в осажденный город зимой и летом по не имевшей аналогов в мировой истории Ладожской дороге жизни и по дороге Победы.

Книга основана на новых документах и литературе, а также собственных исследованиях автора, посвященных истории битвы за Ленинград.

---

Согласны с М. В. Черноруцким и другие ученые медики. Пережившая блокаду в детском доме доктор биологических наук С. В. Магаева пишет: «Многие блокадники убеждены, что выжили только потому, что не позволили себе слечь («залечь», как тогда говорилось) и смириться с обреченностью на смерть. Рабочие, врачи, педагоги и комсомольцы, патрулировавшие промерзшие дома в поисках осиротевших детей, продолжали трудиться из последних сил, а потом из самых последних… По утрам колоссальным усилием воли они превозмогали голод и слабость, вставали с кровати, собирались с силами и шли за хлебным пайком для обессилевших, истощенных голодом детей и стариков. Неимоверными усилиями, преодолевая желание лечь и больше не вставать, они шли на свою ежедневную непосильную, но необходимую работу, от которой зависела жизнь сотен тысяч людей».[193]

Это же отметили А. Адамович и Д. Гранин в «Блокадной книге». «Было и бесчувствие, была черствость, — писали они. — Воровали карточки, вырывали кусок хлеба, обирали умирающих… всякое было, но удивительно не это, удивительно, как много было спасений… Те, кто спасал, те, кто за кого-то беспокоился, кому-то помогал, вызволял и кого-то тащил, те, на ком лежала ответственность, кто из последних сил выполнял свой долг — работал, ухаживал за больными, за родными — те, как ни странно, выживали чаще».[194]

А. Адамович и Д. Гранин обратили внимание и на то, что блокадникам очень помогали коллективизм и товарищество. «Довольно скоро многие почувствовали спасательную силу товарищества, старались соединиться, быть вместе… переходили на так называемое казарменное положение… Главным в казарменном положении, в этой коллективной жизни была взаимовыручка, взаимодействие, которое поддерживало дух».[195]

Важнейшую роль в выживании играла работа блокадников. «Работа заглушала непрестанные, доводящие до безумия мысли о еде. Через работу люди приобщались к жизни страны, от которой они были отрезаны».[196]

Но главным, что помогало ленинградцам выжить в страшные месяцы блокадной зимы 1941/42 г., могли быть дополнительные, кроме блокадного пайка, источники питания.[197]

Наибольшей группой блокадников, имевших дополнительный источник питания, являлись работники столовых, хлебозаводов, госпиталей, продовольственных складов и магазинов. Кроме продуктов, получаемых по продовольственным карточкам, они имели возможность не только потреблять продукты, не предназначенные для них, но и помогать ими своим родным и знакомым и даже продавать похищаемые ими продукты.

Могли блокадники покупать продукты или обменивать их на вещи и ценности на разных рынках города. Но так как продукты продавались и обменивались из-под полы, потому что были похищенными, они, как пишет один блокадник, были «трудно находимыми и трудно доступными». Это потому, что правоохранительные органы, ведя с расхитителями и спекулянтами решительную борьбу, систематически проводили облавы на рынках. И все-таки в эти же месяцы продукты можно было достать по следующим ценам: 100 г хлеба за 30 р., 100 г масла за 70–80 р., 100 г сахара за 30 р., 1 кг хлеба за 200 р. Дамское пальто можно было обменять на пуд картофеля, карманные часы — на 1.5 кг хлеба, валенки с галошами — на 4 кг жмыха, русские сапоги — на 3 кг хлеба. Правда, как записал в дневнике блокадник Н. П. Горшков, «на рынке купить ничего нельзя за деньги. Идет только натуральный обмен». По сведениям и. о. директора горуправления рынками Кириллова, на большинстве колхозных рынков, в особенности на Клинском, Кузнечном, Октябрьском, Мальцевском и Сытном, толкучкой ежедневно пользовались свыше тысячи человек.[198]

Одним из дополнительных источников питания могли быть какие-то запасы продуктов. У некоторых запасливых ленинградцев могли быть не только довоенные запасы, но и накопленные в первый месяц войны до введения 18 июля 1941 г. карточной системы на продукты и даже в какое-то время после 18 июля, когда нормы выдаваемых продуктов по карточкам были достаточно высоки, а некоторые продукты по повышенным ценам продавались без карточек.

Осенью 1941 г. некоторые ленинградцы принимали участие в уборке урожая в пригородных хозяйствах, за что получали картофель и овощи. Кроме этого, позднее, под огнем немецкой артиллерии, они там же добывали из-под снега неубранные овощи.

Отдельные ленинградцы могли иногда получать что-то из продуктов от изредка бывавших в городе родственников или знакомых, находившихся на фронте под Ленинградом, хотя там продовольственный паек был тоже довольно скудным.

Мы не знаем, сколько ленинградцев имели дополнительные источники питания, но несомненно именно эти источники были одной из причин того, что не все ленинградцы, находившиеся в блокированном городе, погибли от голода.

В сложнейшую проблему превратились захоронения погибших. «Сейчас умереть гораздо легче, чем похоронить», — записал в своем блокадном дневнике 13 декабря 1941 г. известный ученый-востоковед А. Н. Болдырев.[199] Захоронения проводились на многочисленных ленинградских кладбищах, в том числе на Пискаревском, Волковском, Татарском, Большеохтинском, Серафимовском, Еврейском, Киновеевском, Богословском и на специально отведенных земельных участках.

Вначале родственники сами отвозили на кладбища умерших родных и близких. Как это происходило, написано в отчете городского управления предприятий коммунального обслуживания: «По городу двигалось множество своеобразных похоронных процессий, а на уличных магистралях, ведущих непосредственно к кладбищам…, они представляли сплошную вереницу… В густой дымке трескучих морозов закутанные человеческие фигуры медленно и молча с сумочками-авоськами двигались по улицам осажденного, непокоренного города, волоча за собой саночки, фанерные листы с уложенными на них в самодельных гробах, ящиках или зашитыми в одеяла или простыни одним или несколькими покойниками, а иногда толкая перед собой ручную тележку с покойником, подпрыгивающим на ней, или двигающие перед собой детскую колясочку с покойником, зашитым в одеяло простынь и усаженным в нее. Перед входами на кладбища скоплялись сотни людей, саночек, тележек, автомашин, детских колясочек.

Конторы кладбищ были битком набиты людьми. Здесь люди ожидали оформления документов… Здесь же толпились так называемые кладбищенские „волки" с ломами, лопатами, топорами и кувалдами. Эти люди, пользующиеся бедствием других, их бессилием, отсутствием на кладбищах штатных могильщиков, за хлеб, крупу, табак, водку, продовольственные карточки нанимались рыть могилы…, но поскольку надзора за их работой со стороны администрации кладбищ не было, а граждане, доставившие покойника, усталые и иззябшие, не всегда могли ждать конца захоронения покойника, то „волки" в отдельных случаях бросали незахороненных покойников на кладбище, иногда отрывали неглубокие ямки-могилы, ставили гроб или укладывали „куклу" (покойник, зашитый в одеяло или простынь), прикрывали его несколько землей или просто снегом и считали свое дело сделанным…

С половины декабря 1941 г. кладбища, особенно Серафимовское, Большеохтинское и Волково, представляли такую картину: перед воротами кладбищ прямо на улице, на самих к кладбищах у контор, церквей, на дорожках, в канавах, на могилах и между ними десятками, а иногда и сотнями, лежали оставленные покойники в гробах и без них, их постоянно работники кладбищ и привлеченные убирали, хоронили в траншеях, но покойников продолжали подбрасывать, и это зрелище оставалось до марта».[200]

Но с усилением голода и холода количество индивидуальных захоронений сокращалось. Главным при погребении умерших был трест «Похоронное дело». Но уже в декабре 1941 г. трест явно не справлялся с захоронением умерших, в городе скапливалось много незахороненных трупов. На 20 января 1942 г. в прозекторских больниц города находилось более 4 тыс. незахороненных трупов. В восьми районных моргах — 5783 трупа, в кладбищенских моргах — 4735 трупов. На Пискаревском кладбище в отдельные дни февраля 1942 г. их количество достигало 20–25 тыс. Они были сложены в штабеля длиною до 180–200 м и высотою до 2 м.[201]

Для рытья траншей, которые становились братскими могилами, были привлечены штаб МПВО, 4-й полк НКВД, 5-е особое строительное управление, располагавшее экскаваторами, и другие организации. Кроме того, в феврале 1942 г. для захоронения трупов на кладбищах было привлечено около 4 тыс. человек. Работы по отрывке траншей с помощью экскаваторов и взрывов проводились круглосуточно. На Пискаревском кладбище с 16 декабря 1941 г. по 1 мая 1942 г. было вырыто 129 траншей. В шести траншеях длиной до 180 м, шириной 6 м было захоронено по 20 тыс. с лишним трупов. Всего с 1 июля 1941 г. по 1 июля 1942 г. под захоронение на кладбищах города и на вновь отведенных участках было вырыто 662 братские могилы длиной более 20 тыс. м, не считая занятых под захоронение песчаного карьера, противотанкового рва, бомбовых воронок на Богословском кладбище и волчьих ям на Серафимовском.[202]