Елена Ласкарева - Наваждение

• Название: Наваждение
• Автор: Елена Ласкарева
• Издательство: «Олимп»; ООО «Издательство АСТ»
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2000
• ISBN: 5-7390-1025-Х, 5-17-002158-5

Она приехала в Москву, чтобы помочь человеку, которого любила всем сердцем — любила беззаветной слепой любовью, ради которой была готова на все. Не скоро поняла она, насколько недостоин был ее любимый такого всепоглощающего чувства.

Много боли и горя пережила она, прежде чем судьба послала ей новую, неожиданную встречу с настоящим, благородным, достойным мужчиной — мужчиной, способным подарить женщине счастье…

---

— В кладе триста двадцать пять серебряных монет семнадцатого века. И еще — двадцать девять камней. Крупных. Похоже на специально подобранную коллекцию.

— Неужели алмазы?!

— Минералы кристаллической природы. Но понимаешь, Федя, они не могут их опознать. Вот и обратились к нам за помощью. Кого я пошлю, кроме тебя? Не мальчишек же твоих? Там серьезные взрослые люди в тупик зашли.

— Понял. Любопытно. Когда ехать?

— Так, посмотрим. — Директор пролистал настольный календарь. — С шестого по десятое у нас конференция, тебе желательно быть. Двенадцатое июня — День независимости, это теперь выходной. Ну так сразу после праздника и отправляйся. Нет, сперва еще отчет о работе своего отдела напиши.

— Хорошо.

— Да, кстати… можешь задержаться там подольше. Оформим как командировку.

— Весьма тонкий намек. Понятно: я выработался, пора отдохнуть, а для очередного отпуска еще не время.

Я брал отпуск зимой. Но не уезжал отдыхать, а ходил по разным инстанциям: пытался разузнать хоть что-то о Екатерине Степановне Криницыной. Тщетно.

— Это не намек, — сказал директор, — а отеческая забота о ценных научных кадрах. — И добавил уже совсем другим тоном, от которого у меня неожиданно потеплело на душе: — Там очень красиво, Федя. Москва-река чистая, не то что тут у нас. И холмы. А на холмах — монастыри. Кстати, у подножия одного из них и откопали этот сундучок. И там можно увидеть работы Андрея Рублева… Езжай, Федя, продышись воздухом. А то, боюсь, сломаешься.

Ну, положим, сломаться не сломаюсь…

Однако поеду, конечно. А вдруг и правда редкие камушки окажутся в этом кладе?

Звенигород. Красивое название, звенящее. Как Катин голосок. Почему кто-то находит свои клады, а я свой единственный никак не найду?..

Глава 2 ГНИДЫ И АНТИЧНАЯ ПОЭЗИЯ

«Да, я действительно вошь… я окончательно вошь… я, может быть, сквернее и гаже, чем убитая вошь… Да разве с этаким ужасом что-нибудь может сравниться! О пошлость! о подлость!» Нет, это не мои слова, я их где-то слышала раньше.

Что это, откуда? Ах да, Достоевский. В школе проходили «Преступление и наказание». Раскольников, старушка процентщица, Сонечка Мармеладова…

Нина Яковлевна меня еще к доске вызывала, а я плохо ответила, потому что не могла представить себе вошь. Таракана могла, а ее — нет.

Теперь знаю, что это такое… И знаю, сколько их бывает…

Я совершила преступление. Я отбываю наказание. Я все это заслужила…

Хорошо, что хоть в камере у нас люди подобрались приличные…»

Рыжая, грудастая сокамерница Ираида ластилась к Кате, пристроившись рядом с ней на нарах и щекоча ей подмышку пальцем босой ноги:

— Ты опять грустишь, мой птенчик. Ну почему, почему ты не хочешь, чтоб я тебя утешила? Я расскажу тебе красивую сказку, малыш, каких не знают мужчины…

Ираида сидела в Бутырке гораздо дольше Кати, но и у нее дата суда еще не определилась. Ей было предъявлено обвинение по той же двести двадцать восьмой, что и Кате, только у нее была часть третья — неоднократное незаконное приобретение, хранение и перевозка наркотиков в крупных размерах с целью сбыта.

Ей грозило от пяти до десяти лет с конфискацией имущества — а конфисковывать, судя по всему, было что.

Тем не менее рыжая наркодилерша в уныние не впадала. Кажется, она умела повсюду чувствовать себя комфортно.

Даже здесь, в камере, Ираида была обеспечена и самой лучшей французской косметикой, и дорогими продуктами «Нью Эйдж» — экологически чистыми, а не из какого-нибудь заурядного супермаркета.

Она щедро делилась ими с подругами по несчастью, но лучшее приберегала для Кати, к которой была неравнодушна. Ведь Катюше никто передач не приносил…

В этой душной, вопреки санитарным нормам переполненной людьми камере, на жестких нарах, Ираида умудрялась мурлыкать так сладко, точно нежилась в кресле-качалке перед уютно пылающим камином, а в комнате с зеркальным паркетом пахло восковыми свечами… а не тем, чем воняет в сырых помещениях старой Бутырской тюрьмы.

Сегодня, правда, провели так называемую общую дезинфекцию, и пахло еще терпимо: хлоркой, а значит — чистотой. Но это был только запах чистоты, только призрак ее, а не она сама.

«…Ишь ты, о чем я размечталась!

О ванне с душистой пеной, о запахе лаванды и хвои, о радужной струйке густого шампуня!

А когда это у меня было-то? Последний раз, кажется, в Богородичном Центре. Но и там чистота оказалась лишь призраком, сам воздух был пропитан грязью, ложью…

Нет, вру: я принимала ванну в доме Федора. Правда, без всякой пены: у него все так аскетично!

Добрый, добрый Федя… Федор Сергеевич. Теперь бы он и знаться со мной не захотел. И правильно, кто я такая? Наркоманка, арестантка…

Ох, как зудит все тело! Окунуться бы сейчас в Волгу. С головой. Однажды меня так окунал мой любимый, мой енот-полоскун. По-лас-кун. Только сейчас мне не до ласк.

Вымыться по-настоящему… какое скромное желание… и какое жгучее…

Но не я ли сама отказалась от всего хорошего и чистого — в прямом и переносном смысле?

Да разве в Славкиной коммуне было чище, чем тут? Ерунда, гораздо грязнее.

И разве не по своей собственной воле я пала так низко? Никто меня не принуждал.

Боже мой, здесь хоть дают мыло, а там я, кажется, и не вспоминала о нем неделями…

Это из-за меня, из-за моего слабоволия Дима тоже вынужден был жить такой низменной, животной жизнью. Я, я довела его до этого.

Женщина должна быть хранительницей домашнего очага, добрым ангелом, вдохновительницей, а я…

Все. Финиш. Клянусь, я выкарабкаюсь из зловония.

Финиш — и старт. Слышишь, любимый? Я беру новый старт».

Абстинентный синдром прекратился внезапно. Будто сдался хищный зверь, перестал терзать свою жертву и, поджав хвост, заскулил и убрался восвояси.

Мучительные ломки оставили Екатерину в покое, тело и голова приходили в норму, и ей больше не хотелось кольнуться и «уплыть».

Медики сказали бы, что с ее хрупким и податливым организмом произошло чудо: куда более сильные люди пытаются «завязать» годами, иные всю жизнь не могут справиться с губительным пороком, вплоть до трагического финала. Криницына же за три месяца, проведенные в тюрьме, начисто избавилась от наркотической зависимости.

Знак Рыб — это две рыбы. Та, что стремилась на дно, не выдержала давления многотонной толщи воды в темных глубинах и погибла. Осталась та, что плыла вверх. И перед ней уже забрезжил солнечный свет, свет разума: Катя, похоже, обрела способность трезво и связно мыслить.

Связно — да, но трезво ли? Она по-прежнему не винила Дмитрия ни в чем. Наоборот, сурово казнила себя.

Она раскаивалась — но только в том, что поломала его судьбу, не смогла стать для гения настоящей музой. «Взялся за гуж — не говори, что не дюж», а вот она — не сдюжила.

Как ни странно, арест и заключение под стражу послужили некоей передышкой для нее. Прежде наслушалась о тюрьмах столько ужасов, а вышло, что именно здесь она постепенно пришла в себя — после слишком вольной воли.

Там не существовало никаких запретов, а потому и тормоза не работали. Здесь отсутствовала всякая свобода действий, зато и не обступали хороводом соблазны.

Быть может оттого, что Екатерина склонна была всегда кому-то подчиняться, она легко приняла и нынешний режим постоянного подчинения. Гордым женщинам, привыкшим повелевать и властвовать, тут было гораздо труднее.

Сокамерницы Катю не обижали. Напротив, точно по какому-то бессловесному сговору, взяли ее под общее покровительство и опекали как могли. К примеру, в первые же дни одна из них отдала вечно мерзнущей девушке свои теплые брюки, другая — длинный и широкий свитер. Они как будто подобрали подкидыша или бездомного щенка пригрели. Выходило, что и люди здесь гуманнее, чем там, на свободе?

Быть может, в несчастье мы становимся чувствительнее к добру и злу, а в Катюше злобы не было ни капли, и другие заключенные это ощущали?

А может, она казалась юродивой, а ведь по древней российской традиции юродивый — святой, и пригреть его — к счастью. Какие-то цикличные повторы все время происходили в Катиной жизни: ее уже однажды почитали как святую, только в Богородичном Центре на этом строилась гигантская афера, а тут чувства шли от души, из глубины изболевшихся сердец…

Вполне возможно, что в этих женщинах, оторванных от семей, проснулся по отношению к ней материнский инстинкт, ведь в ней и в двадцать один год было так много детского…

Кто знает?

* * *

Вот так и случилось, что в жуткой тюремной обстановке Екатерина получила возможность отдышаться, успокоиться и даже уже строила планы на будущее. Рыбка есть Рыбка, она не может не мечтать…

Ах, если бы только не приходилось отвлекаться! Она бы продумала до мелочей, как, выйдя из заключения, спасет своего любимого, вытянет его из трясины. Только когда это будет? Хоть бы суда поскорее дождаться, нет сил месяцами томиться в полной неопределенности.