Джованни Джерманетто - Записки цирюльника

• Название: Записки цирюльника
• Автор: Джованни Джерманетто
• Издательство: Госполитиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Автор книги «Записки цирюльника» Джованни Джерманетто является одним из старейших деятелей итальянского рабочего движения, членом Итальянской коммунистической партии со дня ее основания.

Предлагаемая вниманию читателей в новом, просмотренном автором издании книга «Записки цирюльника» представляет собой автобиографическую повесть; читатель найдет в ней яркую реалистическую картину итальянского общества того времени и, в особенности, положения трудящихся масс Италии и их борьбы за свое социальное и политическое раскрепощение. Описываемые в книге события охватывают период с начала XX столетия до 1927 г. Джерманетто с тонким юмором, в образной и увлекательной форме, не уступающей лучшим образцам художественной литературы, показывает борьбу рабочего класса Италии против светской и церковной реакции, историю образования Итальянской коммунистической партии и ее героическую борьбу против фашистской диктатуры.

---

— Вы будете помощником нашего писаря, без жалованья. Но если дело пойдет хорошо, сможете стать потом даже писарем. Теперешний наш писарь уже стар и долго не протянет. Тогда вы будете получать и жалованье — сорок чентезимов в день! — сообщил мне по секрету канцелярский сторож. Очевидно, передо мной открывалась блестящая тюремная карьера.

Я принял место.

Ежедневно проводил я четыре часа за писанием писем. Сколько горя, сколько страданий узнал я за это время! Арестанты выкладывали всю душу, сообщая мне то, что я должен был потом пересказать их матерям, женам, детям… Я облекал эти повествования в форму, доступную автору и будущему читателю, и прочитывал это потом автору, который слушал, затаив дыхание.

Интересная деталь: не умели писать обычно убийцы, совершившие преступление в состоянии невменяемости; воры почти все были грамотны.

Кроме писем родным я писал также всякие просьбы, заявления, прошения.

Эти люди, среди которых были каторжники с тридцатилетним стажем, относились ко мне, владеющему магическим искусством письма и их сердечному поверенному, с необычайным уважением и однажды доказали мне это на деле.

В нашей тюрьме, как и в прочих тюрьмах Италии, не было фашистов, преступления которых, даже самые что ни на есть уголовные, обычно рассматриваются властями… как «патриотические эксцессы». Все же несколько уж очень проворовавшихся фашистов, собравших с доверчивых патриотов и перепуганных граждан кругленькую сумму в семьдесят тысяч лир от имени одного несуществующего комитета, попали на скамью подсудимых.

Один из них после приговора очутился в нашей камере. Это был высокий двадцатичетырехлетний блондин, хорошо одетый, с фашистским значком в петличке. Держался он важно и объявил себя… жертвой политики.

Когда он прибыл, я находился в канцелярии, и я очень удивился, найдя в нашей камере фашиста, да еще и со значком. Учтя наличие двух столь разных течений, арестанты высказали пожелание устроить диспут.

— Я готов! — согласился я.

— С коммунистами мы разговариваем только дубинками! — заявил гордо фашист.

— И числом не меньше двадцати против одного! — пояснил я.

Фашист смолчал, и наш диспут этим ограничился. В тюрьме под руководством одного из заключенных я выучился лепить разнообразные вещицы из мякиша. Я сделал себе коммунистический значок, раскрасив красными канцелярскими чернилами серп и молот. Моим товарищам по камере значок очень понравился, к вечеру такие значки красовались уже на груди у всех.

На следующий день во время утреннего обхода камер мы, как всегда, стояли каждый у своих нар. Старший надзиратель, заметив мой значок, воскликнул:

— Как вы нынче элегантны!

По мере обхода, однако, он увидел второй значок, третий, четвертый…

— Понимаю… — многозначительно процедил он и, сняв фуражку, стал собирать в нее наши значки. Когда очередь дошла до фашиста, тот запротестовал:

— Как, вы у меня отбираете мой значок?!

— И у вас, как у других! Будете носить его, когда выйдете отсюда, — ответил надзиратель и отобрал значок.

Когда обход удалился, фашист подошел ко мне.

— Я понял великолепно! — прошипел он.

— Это было нетрудно, — подтвердил я.

Фашист был готов кинуться на меня. Один из моих клиентов, дюжий горец, отбывавший наказание за двойное убийство, приблизился к нему и, сбив с него шапку, произнес:

— Когда разговариваешь с ним, снимай шапку!

Фашист побагровел, поднял с пола шапку и снова надел ее. На этот раз уже не одна шапка, но и ее владелец свалился на пол. Он поднялся и хотел схватить кувшин, в котором держат воду в камерах, но новый удар швырнул его обратно на пол.

На этот раз он остался лежать. Остальные глазом не моргнули, делая вид, что не замечают происходящей сцены. Я остановил рассвирепевшего горца.

— Маэстро, — возразил он, — у нас равные условия: у обоих по паре рук. Пусть защищается! Но эти негодяи только тогда дерутся, когда их большинство!

И, обращаясь к фашисту, добавил:

— Теперь можешь идти и жаловаться надзирателю, но помни, что с «падалью», в какую бы камеру она ни попала, обращаются одинаково: у нас здесь свои законы!

Фашист, сидя на полу, вытирал кровь, струившуюся из носа. Потом он поднялся и, не говоря ни слова, лег на нары.

Глава XXXIII Процесс 1923 года

Вопрос о месте, где надлежало быть процессу, решился в пользу Рима. Следователь из Терамо проиграл сражение! И зол же он был!

В ожидании отправки на процесс я усердно изучал материалы по «делу», которые были приложены к обвинительному акту. Превеселое это было чтение! Материалы состояли из донесений комиссаров и агентов полицейской охраны; любовно подобранные по лицам и датам, эти донесения составили семьдесят восемь тетрадей!

Интересны списки конфискованных при обысках книг. Тут и «Кодекс законов об инвалидности», и «Собрание новелл», и «О фабрикации спирта», и «История Италии», и «Маленькие герои», и «Камо грядеши», и «Виконт де Бражелон» Дюма…

Один товарищ был арестован потому, что в его доме нашли брошюру «Тезисы и структура Коммунистического Интернационала», опубликованную издательством «Аванти» в 1919 г. У другого конфисковали четыре фотографии, приложенные к делу в качестве вещественного доказательства: фотографию его самого, Ленина, Бомбаччи[92] и Малатеста[93]. У меня конфисковали либретто оперы Верди «Бал-маскарад».

Страсть к раскрытию тайных шифров и изысканию всякого рода революционных «документов» временами заводила сыщиков очень далеко. Вот любопытная страничка из донесения одного из агентов:

«Пройдя в уборную, я увидел в дыре бумажку. Я извлек ее и констатировал, что она была написана на машинке и подписана условным именем «Лорис». Судя по тому, что она не была совершенно мокрая, можно было заключить, что она была брошена недавно.

Надеясь найти другие документы, я заставил открыть яму, но так как она была переполнена, мне не удалось более ничего найти».

Что за широкие горизонты раскрывались перед итальянской полицией!..

Один из товарищей, спасаясь от слежки, выбросил в канал бумажный сверток. Сообщение комиссара об этом гласит:

«Я велел исследовать канал от церкви св. Фустино до моста Каза Леоне. Без результатов. Тогда велел спустить воду и обследовать дно, но результат был опять отрицательный».

Все эти и подобные сообщения были приложены к делу. Это было тщательно документированное и обоснованное дело, в нем не хватало только сообщения о конфискованных у обвиняемых денежных суммах… сведения о которых не удалось получить и по окончании суда.

Процесс приближался. Я получал несметное количество писем от адвокатов, предлагавших свои услуги.

«Я не коммунист, — писал мне один из них, — но я стою за справедливость и не потребую с вас ни одного сольдо».

Почти все письма были подобного содержания. Один из адвокатов явился даже лично в тюремную контору. Это был молодой человек, показавший мне газеты с отчетами о процессах, на которых он фигурировал в качестве защитника.

— Напрасно беспокоились, — сказал я ему, — в случае необходимости мы смогли бы защищаться и сами, но партия уже подумала о нашей защите.

— Да, конечно, но беспартийный защитник лучше. Партийный должен создать из дела политический вопрос, тогда как я могу подвести под него чисто юридическую базу. Процесс я уже изучил…

Но я отказался от его услуг.

В одно прекрасное утро — действительно утро было великолепное — в комнату, где я писал письма заключенным, торопливо забежал сторож и шепнул мне с таинственным видом:

— Вас выпускают! Ш-ш-ш! Сам директор хочет вам сообщить об этом…

И исчез. Немного времени спустя ту же новость и с точно такими же предосторожностями сообщил мне помощник надзирателя, потом сам надзиратель, затем секретарь. Когда директор тюрьмы сообщил мне официально эту новость, о ней знали уже все товарищи из коммунистической секции Терамо… Кроме меня, освободили еще двух товарищей.

Товарищи по камере огорчились разлукой со мной, хотя и радовались за меня. Сколько теплых и искренних пожеланий услышал я от них!..

В коридоре мне встретился следователь.

— Ну-с? — торжествующе спросил он с видом человека, который сдержал свое слово.

На процесс я явился свободным гражданином. Но до процесса успел еще раз просидеть две недели за «оскорбление короля». Оказалось, однако, что этого рода «преступники» уже были амнистированы. Меня выпустили как раз накануне моего отъезда в Рим.

Это был действительно крупный процесс. Газеты уделяли ему много места. Зал заседаний суда и его коридоры все время были переполнены. Процесс продолжался десять дней.

В течение всего этого времени два раза в день менялась группа полицейских, занимавших место неподалеку от обвиняемых. Это не были ни конвойные, ни охрана: их присылали из различных углов Италии, для того чтобы они получили «личное представление» о государственных преступниках.