Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии

• Название: Загадка Отилии
• Автор: Джордже Кэлинеску
• Издательство: Издательство Иностранной Литературы (И * Л)
• Жанр: Роман
• Год: 1959

В романе Джордже Кэлинеску (1899-1965) "Загадка Отилии" (1938) получила яркое и правдивое изображение румынская мелкая буржуазия начала XX века со всеми своими типичными чертами, однообразием и вялостью духовной жизни, примитивностью запросов, культурной отсталостью и неприкрытой алчностью. В условиях буржуазно-помещичьей Румынии смелость автора и разоблачающая сила его романа произвели глубокое впечатление на передовые круги читающей публики.

---

— Папа! — воскликнула она, поправляя ему единствен­ный волос, который она разглядела своими острыми гла­зами на самой макушке старика.

Дядя Костаке был так доволен, что принялся играть в карты. Он сделал ставку, не жульничал и даже про­должал игру после того, как проиграл. Его хорошее на­строение не обошло и Феликса, которому он неожиданно протянул пакет с деньгами.

— Я забыл тебе их отдать, — пояснил он, — это твои.

— Ну что, Костаке, разве не правда, что домнул Фе­ликс прекрасный молодой человек, как я тебе и говорил?

— Пре-е-екрасный! — подтвердил старик. — Он и Оти­лия — мои дети.

— У тебя, Костаке, есть и хорошие и слабые сторо­ны, — говорил Паскалопол. — Ведь мы знакомы столько лет. Тот, кто тебя не знает так, как я, мог бы сказать, что ты равнодушен к детям, на самом же деле ты лю­бишь их. Но мало любить детей, Костаке, нужно сделать их жизнь прекрасной, дать им все блага, какие только можешь. В их возрасте рождается столько всяческих же­ланий, и то, чего они лишены сейчас, они уже не воспол­нят никогда. Я вспоминаю, Костаке, как ребенком я хо­тел пойти в цирк, где давали не помню уж точно какую программу. Почему меня не пустили, тоже не помню, но в тот день жизнь в моих глазах лишилась всякого смысла. Потом я был в цирке, в том же самом цирке, только немного позже, видел всю программу, но чувство неудо­влетворенности не прошло. Мои товарищи, которые ходили туда раньше меня, рассказывали, как назло, о том пред­ставлении, на котором я не присутствовал, настолько кра­сочно, что сожаление, что я его так и не видел, сохранилось на всю жизнь. Это, Костаке, все равно, как если бы де­вушка, которую я так желал в двадцать лет, вдруг была бы мне чудом отдана сейчас. Слишком поздно. Приятнее вспоминать о прошедшем счастье, чем после того, как минует твоя безрадостная, молодость, получить то, чего не имел вовремя. Ты любишь Отилию, в этом нет сомнений, и она тебя любит. Я клянусь тебе здесь, перед нею, что она никогда не жаловалась. До сих пор ей и не на что было. Но подумай о том, что я тебе как-то говорил, не то я украду ее у тебя. Она мне тоже нужна.

Феликс сразу же нахмурился, но Паскалопол заметил это и, слегка наклонившись над столом, хлопнул его ла­донью по руке. Не бойтесь, я всегда уважал права молодости. Вы мне так же нравитесь, как и Отилия.

Дядя Костаке не рассердился на это ласковое нраво­учение, прочитанное Паскалополом, он только покачал головой и в конце концов, сделав таинственные глаза, про­говорил:

— У меня есть собственные планы в отношении моей Отилии!

Отилия принялась упрашивать и дядю Костаке и Паскалопола не строить никаких планов в отношении ее, потому что ей, как она сказала, ничего не нужно, кроме того, чтобы «папа» был здоров, а также и потому, что ей «суждено» умереть молодой, прежде чем она разоча­руется в жизни. Наоборот, она думает, что «папа» дол­жен быть более снисходителен к Аглае, ведь она как-ни­как его сестра. Зашла речь о Симионе, и дядя Костаке, припомнив все случившееся, так разволновался, что был не в силах что-нибудь сказать. Паскалопол изложил свою теорию:

— Преследование мужчины женщиной в семье, где не­сколько детей, явление весьма частое. Я знаю много слу­чаев, но один из них особенно свеж в моей памяти. Когда я был лицеистом, то снимал квартиру на улице Штирбей-Водэ у одного плотника, по имени Скарлат. Эта улица, которая теперь стала роскошным проспектом, в те годы вся была засажена виноградниками. Когда стали прокладывать бульвар Елизаветы, возник новый квар­тал, и это превратило прежних крестьян в городских жи­телей. Скарлат пришел сюда откуда-то из деревни и здесь в образе простой крестьянской женщины, державшей под своей пятой большущее семейство, нашел одного из таких домашних тиранов. Скарлат, который был плотником, по­строил на этой улице вполне приличные домики, сохра­нившиеся и до сих пор, и сдавал их внаем. Свой участок он разделил на две части другим домом с присвою [28], ка­морки в котором он сдавал по дешевой цене студентам. Коридор этого дома заканчивался крыльцом, выходившим во двор. Отсюда открывался настоящий деревенский вид — и это в самом центре города! Был здесь небольшой домишко, совсем как в горах в Мунтении, с широкой кры­той галереей и со сводом, бесконечный фруктовый сад, а еще дальше, в глубине, стояла затерявшаяся среди де­ревьев маленькая лачужка, которая служила Скарлату мастерской. Там он делал двери, оконные рамы и тому подобные вещи, все больше по плотницкой части. Я ду­маю, что ко всем деревянным деталям у всех домов в око­лотке Матаке Мэчелару приложил свои руки Скарлат. Это был удивительно симпатичный человек, жертва своей массивной тещи, жены и детей. Коренастый и плотный, он походил немного на Крянгэ [29] — правда, казался чуть похудее. Он жизнерадостно и заразительно смеялся и философски употреблял несколько изречений, среди ко­торых наиболее частым было: «Совсем хорошо». Это были еще типичные крестьяне, и ели они за низеньким сто­лом, сидя по-турецки на подстилке. Скарлат был узако­ненной жертвой семьи. Когда кто-нибудь обращал на это его внимание, он принимался часто моргать и, восклик­нув: «Совсем хорошо», — слегка похлопывал тебя по жи­воту, смеясь до икоты с такой трогательной наивностью, что я до сих пор еще слышу этот смех. Если бы прослу­шать фонограф с записью этих «совсем хорошо» Скар-лата, вы бы поняли, что это был за человек! У него не имелось иных средств для защиты, кроме смеха и воскли­цаний «совсем хорошо». К ним и прибегал он в самые критические моменты. Я часто заходил к нему в мастер­скую, и он давал мне для забавы куски дерева и сложные рубанки, приваривая веселым голосом что-нибудь вроде этого: «Совсем хорошо! Старуха (это его теща) не хочет кормить меня! Ха-ха-ха! Совсем хорошо!»

— Она на самом деле не давала ему есть? — спросила Отилия.

— Да, как это ни покажется удивительно. Скарлат работал точно лошадь, иногда напивался до беспамят­ства. Все, что зарабатывал, он отдавал жене. Я помню только, что у нее было багровое лицо, все в прожилках, и красные воспаленные от злокачественного конъюнкти­вита глаза. У них была куча детей, которых я, однако, никогда не видел, потому что они бегали где придется, но ради которых мадам (назовем ее так) Скарлат го­това была в лепешку расшибиться. Бедный плотник подвергался ужасным притеснениям. В течение целой неде­ли он ел одну крапиву, сидя напротив своей ненавистной тещи («старухи»), которая жадно пожирала колбасу с чес­ноком. Иногда по вечерам ему вовсе не давали есть. Мне даже говорили, что от этого он и умер. Утром он отпра­вился на работу, так и не выпросив у жены на завтрак куска хлеба, сдобренного хоть чем-нибудь, и упал за­мертво. Соседи, конечно, помогли бы Скарлату, если бы он обратился к ним, но мешала гордость: как-никак он был домовладелец. Оставить себе кое-что из заработка он опять-таки не мог. Жена сама получала деньги с заказчи­ков под предлогом, что муж ее пьяница. Скарлат видел, как она забирала его деньги, и не умел ничего сказать, кроме «совсем хорошо». Это был удивительно порядочный человек. Наедался он по-настоящему только на поминках. Да и там подавалось больше вина, чем закуски, и поэтому он напивался.

— Как вы объясните эту ненормальность, когда жен­щина помыкает мужчиной? — спросила Отилия.

— Очень просто. Жена Скарлата была женщина из низов, неспособная маскировать свои чувства. Пока у нее не было потомства, она вела себя нормально. Потом по­явились дети, и забота о них поглотила ее, заслонила все, поскольку это было ее инстинктом. К своей матери она была привязана опять-таки инстинктивно. Крестьянка по происхождению, она автоматически выполняла свой так называемый супружеский долг, но он раздражал ее, из­нурял. Скарлат не вызывал у нее ничего, кроме глухой злобы. Я хочу сказать, что простые люди не могут испы­тывать больше одного чувства, но и тут существует не­которая доля автоматизма. Человек из народа не может быть патриотом и одновременно прекрасным отцом, мать не может любить и детей и мужа. Или она любит мужа и бьет детей, или она любит детей и колотит мужа. Я ис­хожу из опыта, полученного в своем имении, и, если можно так выразиться, там я излечился от некоторых роман­тических иллюзий. Кто чересчур ласков с собакой, тот духовно нищ и поднимает нож на своего отца. Эмоцио­нальность, тонкость чувств — все это порождено интел­лигенцией, это продукт сложной душевной организации. Я замечал, что многодетные родители плохо относятся к своим детям вообще и, наоборот, люди, совсем лишенные детей, полны к ним самых горячих чувств. Но не будем делать обобщений и вернемся лучше к случаю с Аглае. Она всегда была женщиной сдержанной, лишенной любо­знательности, она не ходила в театры, не читала книг. Едва у нее появились дети, она сразу забыла про Симиона, а когда у нее стало много детей, она начала переносить свою любовь с одного на другого. Она типичная женщина с нормальной психологией, которая единовременно не мо­жет быть занята больше чем одним чувством. В этой связи я припоминаю один весьма забавный случай. У меня была многодетная тетка, и если ей доводилось воспылать лю­бовью к какой-либо из дочерей (у нее были одни де­вочки), то это чувство поглощало ее целиком. С другими дочерьми она в это время ругалась. Когда она ссорилась с одной из них, то из необходимости мирилась с другой. У Аглае же душа более всеобъемлюща. Она заботится обо всех своих детях и пренебрегает только бедным Симионом. Не требуйте же от нее, чтобы она еще и вас любила, домнишоара Отилия.