Сергей Дунаев - Приговоренный к жизни

• Название: Приговоренный к жизни
• Автор: Сергей Дунаев
• Жанр: Фэнтези

---

Сергей Дунаев Приговоренный к жизни

Вместо предисловия

Милый друг, я один и не жду ожиданья
Черной лампой без сна без тебя освещен
Ты возможно хотела иного признанья
Не жалей обо мне, я ведь только твой сон
Вот погасли огни, замолчали трамваи
Далеко покатилась по небу луна
В добрый путь; а что будет со мною — не знаю
Но едва ли тобой я напьюсь допьяна
Никаких состраданий — ни лживых, ни верных
Это было бы против моей же игры
Никогда я не стану безумной вселенной
Добавлять глупых слов.
Будь такой же и ты.
Нам бессмысленны фразы… но только молчанье
И видение с неба вздохнет мне в окно
Чья вина, что оно оказалось печальным
Оно плакало… Но в том не будет никто
Виноват. Нет, не ты… Это лишь ностальгия
Что случилось — неверно считать за судьбу
Все могло быть иначе, но это Россия
Здесь случается то, что желанно Ему
Молодая любовь утонула на взморье
И никто не увидел, никто не пришел
Прошепчи ей «good bye», невеликое горе
Мне она не важней, чем обеденный стол
Сигарета погасла. Как ты — изменила…
Я спущусь в магазин и еще принесу
Мне осталось назвать тебя «все-таки милой…»
Я не плачу, но слезы текут по лицу

…я иду в темном доме, на лестнице — тени
Я хозяин им всем, что летят из окон
Ты ждала, что я буду смятен и потерян?
Ты была неправа, это только твой сон

I. Приговоренный к жизни

1. ОТРАЖЕНИЕ НА ТРЕТЬЕЙ СТОРОНЕ СТЕКЛА

— Любовь — она как одно мгновение между «я хочу тебя…» и ее ответом. Любым ее ответом… Если «да» — то чего еще? «Нет»… — значит, только мучаться головной болью и курить. Но, по-любому, дальше уже не любовь. Интерес быстро проходит, когда становится скучно, и я уже не знаю, чего мне надо…

— Ты так циничен, брат мой?

— А ты так наивен? Ветер бросил листья нам в лицо. Осеннее небо, перелетные птицы, тоска за облаками… Мне показалось, что Даэмон отвлекся от своих многоумных рассуждений и воззрился на Ратушную площадь, где мы и сидели с ним уже битый час. Было скучно и оттого мы просто говорили. Ни о чем, о любви… Просто чтобы занять время, нет, не больше. Этот хренов продюсер, как, мнится мне, совершенно верно назвал его Даэмон, и не думал появляться, а мы провели в Таллинне уже половину дня.

— Он, хрен собачий, и не придет, — резюмировал Даэмон, выпуская клубы дыма сигарет «Парламент». Так, словно было ему все равно. Сорваться из Москвы неведомо куда, отменить съемки, а мне еще и спектакль, потратить деньги на билеты, на гостиницу, на все прочее убожество…

— Пошли гулять, — сказал он, вставая, — мне надоело.

— А если все же придет? — спросил я безо всякой надежды.

— Видеть его не хочу, — потянулся Даэмон за новой сигаретой. Мы отправились гулять по древним камням Рявяла, по его любимой Пикк Ялг. Даэмон знал этот город и хранил где-то на его бесконечных перекрестках что-то непонятное мне, но ему родное. Он был мне хорошим проводником. К вечеру моя досада оставила меня, я рад был тому, что все же выбрался в Таллинн, пусть так бездарно. Зато когда еще можно спокойно и безмятежно погулять…

— Что ты предполагаешь на вечер? Он не сразу ответил. Впервые я подумал, что навязываюсь ему в спутники теперь уж точно безо всякого на то основания. Но Даэмон не собирался бросать меня одного в незнакомом городе:

— Пойдем на Раннамяэ в один ресторан. У меня там… в общем, давняя история. Я не расспрашивал его, но видел, он заметно погрустнел и почти не говорил ничего всю дорогу. Меж тем хотелось уже и есть, оттого идея посетить подобное заведение казалась мне как нельзя более уместной. Если вы бывали в Таллинне осенью, вы, должно быть, помните прощальное великолепие его золотистой листвы, колокольный бой его каменного сердца, его небольшие улицы, наклоненные к небу, его пронзительные готические шпили, его вечернее дыхание в унисон с каким-то едва слышимым… И море, серое и безбрежное, безнадежный поцелуй под туманом холодного балтийского неба, птичьи стаи, потерянные в этом небе навсегда… Даэмон мог ходить здесь с завязанными глазами и бесконечно. Он, казалось, не обращал внимания на дорогу. Я спросил его, как долго он планирует задержаться и есть ли смысл искать того продюсера с труднопроизносимой эстонской фамилией. «Завтра я уеду, наверное…» — вздохнул он, и ничего больше не сказал. Место, куда он привел меня, оказалось маленьким кафе. Народу здесь было совсем немного и оттого стало пронзительно тоскливо, спутник, утром развлекавший меня своей циничной болтовней, совершенно замкнулся и только иногда поднимал глаза к потолку, пытаясь сделать так, чтобы слезы его закатились обратно. Мне было неудобно смотреть, как он плачет, я постарался уйти, сказав, что погуляю, а вечером приду в гостиницу, но он опередил меня:

— Сидите, я сам уйду. До встречи не знаю где… Он ушел, а я еще несколько минут одиноко сидел в чужом и незнакомом городе, опечаленный тем неоспоримым фактом, что так скучать мне придется еще долгое время. Надо хотя бы добраться до ближайшего постоффиса, позвонить в Москву и доложиться друзьям, как успешно я съездил, да и услышать знакомые голоса в этой затерянной дали приятней приятного… оттого я направился искать постоффис, но не торопился и шел достаточно бессистемно. То есть просто шел… Вот ведь бред — заявляется никому неведомый режиссер, то ли псих, то ли просто глюк от некачественного питания, и предлагает ехать за тридевять земель снимать какой-то сюжет в стилистике сюрреализма. По сценарию мы с Даэмоном должны были тонуть в этом самом море, а потом оказаться внезапно в небе высоко высоко. Это конец, а что до этого было — совершенно не помню. Или нет — я тонул, а Даэмон улетал? Или Даэмон тонул? Честно, не помню. А вечером я сидел один в номере гостиницы «Виру», добивал полупустую пачку сигарет, запивая их отвратный дым таллинским ромовым коктейлем (плохим…) Даэмон вошел внезапно, с ним был новый спутник — молодой человек лет двадцати — двадцати пяти, в белом осеннем плаще, с длинными волосами и морскими глазами.

— Это Джордж, — сказал Даэмон, — мы с ним пить собрались…

— Вы тоже из Москвы?

— Петербург. Первое, что тот сказал.

А мне все кажется, было в этом их знакомстве что-то случайное, даже неправильное. Как они могли встретиться в чужом городе? (впрочем, в чужих городах обычно так оно и бывает, и стало быть — я опять неправ…)

— У нас стаканов нет.

— Мы будем истреблять прямо из горла.

— Вы варвар, Даэмон…

— Дыкый, — только и сказал он, убивая бессловесную бутылку штопором. Гость наш сидел молча и даже (неужто?..) — застенчиво. Курил какие-то дорогие породистые сигареты, даже названия их не помню, смотрел себе в окно мечтательно, как денди.

— Чем вы занимаетесь, Джордж?

— Я пишу песни, в Питере их все пишут…

— И как?

— Никак. Иногда читаю свое имя на стенах, чтобы не разучиться читать. Он, однако, улыбнулся, чтобы показать, что это он совсем не в смысле «отстань», а очень даже искренне.

— Херня все! — с выражением сказал Даэмон. Бутылка была открыта. Вино, белое, полусухое. Напиваться — прелестно. Надо только молчать, чтобы не портить чуда гравитационного кружения. Лежишь на полу, а голова твоя летает себе летает по комнате, описывая непостижимые виражи там где последние этажи… А потом туман. Проснулся я ночью, в изумлении от того факта, что упился с вина, да еще как мощно. Пол подо мною вертелся, как вестибулярный аппарат. Или это как иначе называется? Я шатаясь дошел до кухни, выпил воды и понял, что прямо сейчас возьму и рухну на полу. Непристойно. Но сил идти назад не было. Я сел и закрыл глаза. Вертело пуще прежнего, теперь еще не просто вокруг, а куда-то в сторону. Потом представилось мне, будто на всех стенах написаны слова, и даже на потолке. Написаны едва видимой субстанцией, и она тает, тает… только всмотришься в слово, и оно тает, появляется очертание нового, и снова тает… Я пытался прочесть, но не смог. Потом я встал, взял бутылку, там было еще на дне, и пошел обратно в комнату. В коридоре я потерял бутылку, а в комнате — сознание. А дальше я шел по туману в лесу и объяснял двуглавому медведю, как плохо иметь искусственное сердце. И одна голова сказала да, плохо… А вторая раскачивалась в такт чему-то непонятно чему. Из романа просто убрали героя, который любит неправильно пить.

2. ШАХМАТЫ НА КРЫШЕ ВИРУ

Наш не в меру утомленный друг уснул, видать, ему грезились неземные сны, лицо его было от них безумно. Джордж все еще удивлялся, как это возможно охренеть так беспардонно от столь малого количества белого вина, которое не вино даже, но я объяснил, что психика моего коллеги дала сбой после утренних неудач, и он просто по-своему релаксировался. Тут герой поднял голову, посмотрел на нас бессмысленными глазами, и засмеялся, как осел.