Андрей Кураев - Лекции

• Название: Лекции
• Автор: Андрей Кураев
• Жанр: Религия

Внимание! Набор текстов и публикация с автором не согласованы.

Тексты являются не строго авторскими, не буквальными, а конспективными, иногда выборочными. Просьба все смысловые неясности и неточности относить на совесть того, кто их набирал, и какие‑либо цитаты из этих текстов огромная просьба нигде не приписывать о. Андрею Кураеву и официально на них нигде не ссылаться, тем более, что это не буквальный текст о. Андрея Кураева, а лишь текст, сделанный на основе текста о. Андрея, и предназначен для возможной помощи в индивидуальном изучении данных тем.

---

Я могу вам привести цитату из величайшего русского философа Семёна Франка. Он говорил так: могу вам привести цитату из величайшего русского философа Семёна Франка. Он говорил так: »Откровение есть там, где какая‑либо реальность своей собственной активностью открывает нам свой смысл, своё присутствие…». Значит, мы человека можем познать только по откровению. Откровение есть там, где какая‑либо реальность своей собственной активностью открывает нам свой смысл, своё присутствие…». Значит, мы человека можем познать только по откровению.

»Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся,

И нам сочувствие даётся, как нам даётся благодать…».

Тем более в отношениях с Богом. Мы Его что тоже можем расстрелять, зажать в испанские сапоги: «Ну‑ка признайся, ты един в трёх лицах или наоборот?!» Не получится такого ничего… Мы можем только своё сердце приуготовить к принятию вести от Бога…

…И вот здесь очень важная вещь: по чему мы можем узнать Бога? По чему? Любая развитая религиозная доктрина, не только христианская, утверждает, что Бог в сущности своей непознаваем, он выше наших слов. Означает ли это, что мы вообще ничего о Нём не можем сказать? Нет, неправда. Григорий Богослов говорит так: «Мы знаем, что Бог есть. Мы не знаем, правда, что Он есть»…

Но как мы можем понять — что Он есть? В том‑то и дело, что Бог выходит из своей трансцендентности — из своей потусторонности — и своей благодатью касается наших сердец. Так вот, оказывается, в чём дело: непосредственный предмет религиозного исследования, непосредственный предмет богословского изучения — это сердце человека…

Если здесь есть историки, они должны помнить имя патриарха Фотия — хотя бы фотиевое крещение Руси должны помнить IX века. Это был крупнейший византийский учёный–богослов, и он однажды сказал так: «В человеке я вижу тайну богословия». Не потому что человек — это Бог, как утверждают, скажем, концепции брахманизма — нет, не поэтому. А потому что человек — это образ Бога и Бог касается сердца человека и по этому следу, который в нас оставляет отпечаток встречи со Всевышним, — по этому следу мы можем определить, кто нас коснулся и что Он есть такое…

Значит, непосредственный предмет исследования в акте духовного познания — внутри положен по отношению ко мне, то есть объект исследования — во мне. Субъект исследования — я сам. Инструмент следования — тоже я сам. Только меняя себя самого, я могу изменить поле моего зрения так, чтобы в поле моего зрения попал Бог… Я не могу менять внешний мир с этой целью, я не могу менять с этой целью (чтоб я узнал, есть Бог или нет) другого человека — я должен своими глазами Его увидеть. Помните, в Книге Иова это удивительно говорится в концовке: друзья Иова так много ему говорили о Боге, что Иов с ними спорил (и правильно делал). В конце же, когда Бог является ему, Иов говорит: «Доселе я только слышал о Тебе, а теперь вижу своими глазами и впрямь смолкаю».

Итак, меняя себя самого, человек в состоянии увидеть подлинную структуру мироздания. Человеческое сердце устроено наподобие глаза лягушки: лягушка видит только движущиеся предметы. Или мы можем сказать иначе (систему отсчёта изменим): когда лягушка прыгает, она видит землю. Вот точно так же человеческое сердце: начинает различать добро и зло только, когда человек приходит в нравственное движение. Если он просто сидит и никаких добрых дел не делает, его сердце глухо и он только медитирует на тему: «что воля — что не воля, всё равно».

Был замечательный христианский проповедник в России начала века — Владимир Марценковский. Он оказался в эмиграции после революции. И однажды в Париже произошла такая сцена: Марценковский на мосту через Сену увидел юношу, студента. А этот мост назывался в народе «мост самоубийц»: так было принято у студенческой молодёжи в Париже — с этого моста бросаться в Сену.

И вот Марценковский видит молодого человека. Причём по его одежде понятно, что он не от плохой жизни собирается это сделать: не от нехватки денег или хлеба. И вот что делать? Подойти к нему и, потрясая Евангелием, начать говорить: «Да что ты делаешь? Ты ад себе уготовил!» и так далее? Это не очень верный путь. Марценковский делает иначе.

Он к нему подходит и задаёт совершенно дурацкий вопрос: к нему подходит и задаёт совершенно дурацкий вопрос: »Простите, молодой человек, мне кажется, у Вас есть деньги?»Простите, молодой человек, мне кажется, у Вас есть деньги?»

Студент так опешил немножко и говорит: удент так опешил немножко и говорит: »Да, деньги есть…». Да, деньги есть…».

Тот ему дальше задаёт вполне логичный уже вопрос: т ему дальше задаёт вполне логичный уже вопрос: »Вы знаете, мне кажется, что деньги Вам уже больше не понадобятся?»Вы знаете, мне кажется, что деньги Вам уже больше не понадобятся?»

Ну, действительно, вроде с рыбами расплачиваться золотом совершенно не к чему. И тогда следует уже не вопрос, а просьба:, действительно, вроде с рыбами расплачиваться золотом совершенно не к чему. И тогда следует уже не вопрос, а просьба: »Знаете ли Вы, вот здесь вот ниже по течению квартал — квартал бедноты. Может, Вы могли бы на 5 минут отложить исполнение Вашего решения — пойти туда, отдать кому‑нибудь деньги, которые Вам не нужны уже больше. Затем возвращайтесь и делайте уже, что хотите. Я Вам мешать не буду». Знаете ли Вы, вот здесь вот ниже по течению квартал — квартал бедноты. Может, Вы могли бы на 5 минут отложить исполнение Вашего решения — пойти туда, отдать кому‑нибудь деньги, которые Вам не нужны уже больше. Затем возвращайтесь и делайте уже, что хотите. Я Вам мешать не буду».

Ну вот, студент на это поддался — ушёл и назад он уже не вернулся. Понятно — почему… Потому что, когда он совершил этот добрый жест, его сердце светлее стало… И мир уже не был настолько страшен, как казался минуту назад.

Сравним теперь, в качестве кого я принимаю участие в акте научного познания и в акте духовного познания. В классической европейской науке исследователь — это чистый разум, чистый рассудок. Вот представьте себе: я, скажем, доказал какую‑то теорему математическую. Скажите, пожалуйста, кому‑нибудь после того, как я эту теорему доказал, интересно, кто я такой? Русский или американец, верующий или атеист, женат или разведён — это всё частности. Это, так или иначе, могло помочь в моей научной работе, но в науке любой результат должен быть воспроизводим независимо от личных качеств учёного. В моей научной деятельности то, что я делаю, должно быть исполнимо любым другим исследователем моего класса подготовки, то есть в науке учёный — взаимозаменяемая деталь.

А в области духовного познания… человек находится в пространстве своего выбора — нравственного выбора. А нравственный выбор есть там, где вместо меня никто другой решения принять не может. Михаил Бахтин, один из последних серьёзных русских философов, это называл так: «моё неалиби в бытии» — у меня нет алиби, у меня нет оправдания в моей подлости. А задолго до Бахтина Иммануил Кант о том же самом говорил в своём знаменитом категорическом императиве. Одна из формулировок этого императива звучит так: «Действуй так, как если бы история всей вселенной началась с этой секунды». То есть, ты не можешь сослаться в оправдание своей подлости на предыдущую историю мироздания: «Ах, эти проклятые 70 лет советской власти, они меня таким воспитали, поэтому я в храм не хожу…».…

Значит, в области духовного познания я действую в качестве свободного и ответственного человека. Не в качестве просто рассудка, но здесь и моя воля задействована, и моё сердце — весь человек, всецело… И вот теперь я могу вам сказать о том понимании веры, которое у меня сложилось — отчасти из личного опыта и, конечно, из изучения Священного Писания и церковной традиции.

Вера — это не противоположность знанию. Вера — это способ обращения со знанием. Вера — это личностное самоопределение человека по отношению к тому знанию, которое у него есть.

В моей голове много таких сведений вертятся. Но далеко не каждую информацию я ставлю в центр своей жизни. Предположим, я знаю, что завтра будет какой‑то поразительный футбольный матч, я об этом случайно услышал по телевизору. Но я не болельщик. Я знаю, что завтра будет матч, но на мою жизнь это никак не влияет. Теперь представьте — я спартаковский фанат, я знаю, что завтра решающий матч: хохлам будем физиономию чистить, за Киев реванш брать. В таком случае, слушайте, так я все дела откладываю, я срочно обзваниваю всех тех, с кем договорился завтра куда‑то пойти: ребята, простите, я, дурак, забыл, что завтра футбол, в общем, я срочно вылетаю в Москву, буду на Лужниках — смотрите меня по телевизору. Вот человек верит в победу своей команды. Поэтому информация, которая для меня обычна, им поставлена в центр его жизни.