Константин Фишер - Записки сенатора

• Название: Записки сенатора
• Автор: Константин Фишер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-8159-0832-1

«Записки» Константина Ивановича Фишера — действительного тайного советника, сенатора — это блистательные, точные, ироничные зарисовки чиновной России XIX века. Яркая галерея портретов государей и их вельмож: некоторых — служивших с честью, но больше — мздоимцев, казнокрадов и глупцов, подчас делавших карьеру исключительно очинкой перьев…

---

Немудрено, что Дружинин, состоя в таких отношениях с императором, сдружился с великим князем Александром Павловичем: молодым человеком того же возраста и стоявшим менее твердо пред государем, чем разночинец Дружинин.

С великим князем он был так близок, что в компании с ним устроил даже две фабрики: одну — для изготовления пружин к карманным часам, другую — шляпную, с мастером Гаттенбергером, но ни та ни другая не пошла. Первая, изготовлявшая пружины за один рубль вместо рыночной цены в десять рублей, уничтожилась потому, что сбывала не более пятидесяти пружин в год; вторая не знаю почему не устояла.

По восшествии на престол Александра Павловича Дружинин занимался делами важными и весьма разнообразными. Он пересматривал уставы о постепенном освобождении прибалтийских крестьян, он написал положение об аудиториате и обсуждал финансовые вопросы. Государь считал его способнейшим министром финансов, но, по господствовавшему тогда мнению, находил необходимым, чтобы на этом кресле сидел вельможа, и выбор пал на Гурьева, с условием, чтобы он взял Дружинина в директоры канцелярии. Гурьев, не из дальних вельмож сам по себе, но женатый на Салтыковой, был человек необыкновенно надменный; позвал к себе Дружинина, принял его свысока и объявил ему, что он назначается министром финансов и берет к себе Дружинина в директоры канцелярии. Дружинин отвечал, что он не желает быть директором канцелярии, о чем Гурьев с неудовольствием доложил государю; но государь приказал ему упросить непременно Дружинина принять эту должность, дав почувствовать Гурьеву, что без этого он не будет и сам назначен. Гурьев переменил тон, и как своим, так и царским именем упросил Дружинина. На этом месте он и оставался лет двадцать пять.

На беду свою, Дружинин не был в состоянии никому в чем-либо отказать, а еще менее красивой женщине. Он завел связь с Тимковскою, женщиною расточительною и алчною; она сосала из него деньги, а он должал и должал. Государь несколько раз платил за него долги, несколько раз дарил ему земли под самым городом и топи в устьях Невы, но все это разлеталось в прах. У Тимковской расплодилось большое семейство, один сын был в кавалергардах, другой — в конной гвардии, все расточительны, и Дружинин дошел до того, что стал принимать подарки, а потом и оказывать услуги в ожидании подарков. Репутация его помрачилась, и в старости он, добрейший человек, слыл за плута и боролся с бедностью, снося это не только с терпением, но писал своему идолу, жене старшего сына Тимковской, что страдания его гордости услаждают его сердце, доказывая, что он не щадит ничего и не жалеет ни о чем, если жертвы могут возбудить на лице его ангела улыбку удовольствия. В моем мнении он был прекрасный, но несчастный человек.

Дубенский умен, как бес, дурен, как бес, и по правилам бес. Он нажил себе огромное состояние. Канкрин не любил его, но не находил человека с его умом и потому держал его.

Мечников, грубый мужик, — дядя Ковалевского, министра народного просвещения. Дела таможенные шли очень дурно, контрабанда действовала открыто; закупив все таможенное ведомство, она доказала, что либеральный тариф не может остановить ее. Тариф 1819 года похож был на последствия мирного трактата побежденного государства, — и полагали, кажется, не без основания, что Обресков и Гурьев были подкуплены. Гурьев около того же времени заключил разорительный внешний заем, доставивший ему большие капиталы, которые впоследствии наследовал сын его из амстердамского банка. Составился другой тариф, Гурьева удалили, и к управлению таможенным ведомством был призван однорукий Бибиков, человек с железною волею и бессострадательным сердцем (впоследствии министр внутренних дел). Управление Бибикова было драконовское: за малейшую оплошность, за ошибку в письме чиновники исключались из службы; за малейшее потворство купцам — отдавались под суд. Испуганная сволочь переполошилась и разбежалась; их заместили люди из гвардейских офицеров, приглашенных Бибиковым. Таможенный доход удвоился; отечественная промышленность ожила: повсюду воздвигались фабрики, и наш курс достиг небывалого уровня — 414 сантимов за рубль серебра или за четыре рубля ассигнаций. Департамент внутренней торговли был при Гурьеве в не менее жалком положении. Комитет снабжения войск сукнами воровал сотни тысяч и делился с департаментом и канцелярией. Директором департамента был назначен Уваров, но без видимой пользы. Уваров, лицо большого света, известное в ученом мире, прекрасный собою, богатый по жене (Разумовской), был характера подлого, ездил к министерше, носил на руках ее детей, словом, подленькими путями прокладывал себе дорогу к почестям. Розенберг долее и чаще всех работал с министром: знал, что Канкрин придавал особенную важность департаменту государственного казначейства. Преемники его видели в этом департаменте простого счетчика и забросили его. Так же деятельно работал министр с графом Ламбертом по комиссии погашения долгов, — последним бывшим у нас практическим дельцом по кредитной части.

С тех пор и доселе мы видим только «людей науки» или «изучивших» финансы; самое скорое средство сделаться государственным человеком: взял в руки 100 рублей, накупил себе книг, затвердил историю французских и австрийских финансов да кое-какие термины, пробежал несколько статей из «Economist» или «Revue des deux mondes» — вот и министр финансов. Знание государства кажется нашим деятелям совершенною роскошью. Науки, афоризмы — вот коньки, на которых выезжают князь Константин Николаевич, Чевкин, Рейтерн, Ламанский и компания, но что же такое наука без приложений. Наука — мелочная лавка, где продается всякая всячина: нужна вам протекционная система — берите Листа; нравится свобода торговли — Смита; все правы и все не правы. Все зависит от знания, нравов, потребностей и финансового положения государства; оно может указать, когда и насколько применим Смит, кому, когда и насколько полезнее Лист, — но знание государства достигается наблюдениями и размышлениями долговременными, а нам надобна подготовка скорая: тут и является на выручку наука, одна, сама по себе.

В приемной Канкрина видел я и чиновное чванство. Помню князя Урусова, кажется, вице-губернатора: красивый, чопорный — с дурацким выражением лица. Министр приказал никого не принимать. Когда я увидел входящего князя, то подбежал к Дружинину спросить, следует ли отказать Урусову. Дружинин отвечал: «Разумеется: министр ведь не делает исключений». Ободренный этими словами, я очень вежливо доложил князю Урусову, что министр очень занят и никого не принимает. «Сожалею, что вы мне это говорите», — отозвался князь с необыкновенною надменностью, а Дружинин прибавил, улыбаясь: «Ведь князь — свой». Это совершенно переконфузило меня. Затем входит министр. На низкий поклон Урусова он обратился ко мне с досадой: «Разве вы забыли, господин дежурный, что я не велел никого принимать». — «Я говорил это князю, ваше превосходительство, но князь полагал, что это до него не относится». «Извольте идти вон, батюшка (или как он произносил: фон, батшка)!» — крикнул Канкрин на Урусова, и этот удалился: сцена вроде басни Мятлева:

Медведь сказал козе:
Comment vous osez![2]

Глава V

Перовский — Его характеристика — Мои отношения с ним — Князь П. П. Гагарин — История с дачей в Павловске — Васильчиков — Моя жизнь у князя Меншикова — Чиновник особых поручений Бухало — Капитан Куприянов — Адъютанты князя — Побочный сын князя Кутузова Крупеников — Рассказ его о фонарщике — Наш флот и командование им князя Меншикова — История образа Богоматери

По отъезде князя Меншикова в Анапу я посещал небрежно свой департамент, зная, что останусь в нем недолго, а мои благородные начальники, в той же уверенности, не только не взыскивали с моей неаккуратности, но ценили меня гораздо выше, чем в то время, когда я работал с полным усердием.

В 1829 году Перовский определил меня, по приказанию князя Меншикова, секретарем в его канцелярию, а в конце того же года воротился и сам князь. Вскоре после того возвратилась из Москвы и сестра его, вдова княгиня Гагарина, для которой я нанял квартиру в Большой Морской, в доме Алексея Васильевича Васильчикова. Опять три новые личности, с которыми я столкнулся.

Перовский, генерал-адъютант, бывший адъютантом у великого князя Николая Павловича, — лицо замечательное. По складу ума человек либеральный, но, будучи побочным сыном Разумовского, он опасался унижения и насмешек, и в этом опасении был необыкновенно горд и обидчив. Рыцарь без страха и упрека, с аристократическим лицом, ума приятного и оригинального, он необыкновенно нравился женщинам и был у них очень счастлив. Эпизоды прошедшей его жизни тогда уже придавали ему романический колорит, который в то время, когда еще не было железных дорог, акций и облигаций, следовательно, когда не было еще нигилизма, пленял юношей и женщин.