Михаил Загоскин - Стихотворения

• Название: Стихотворения
• Автор: Михаил Загоскин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1987

Стихотворения 1821-1823 гг.

---

Михаил Николаевич Загоскин СТИХОТВОРЕНИЯ

ПОСЛАНИЕ К Н. И. ГНЕДИЧУ

          Расстался я надолго с вами,
          Брега священные Невы!
          Уже исчезли пред глазами,
          Среди туманной синевы,
          Небес Петрополя унылых
          Последние главы церквей.
И я как вихрь лечу, друзей оставя милых,
          На тройке удалых коней,
И в первый раз, живя досель с весельем в дружбе,
          Узнал я горе не шутя.
А ты, товарищ мой по чувствам и по службе,
     Бессмертных дев любимое дитя.
     О Гнедич, может быть, с тобою
     Навек, мой друг, простился я!
     Увы! Сей грустною мечтою
     Полна теперь душа моя!
     Кто знает, что в своем совете
     Творец небесный мне предрек?
Слепые смертные на этом жалком свете,
     Играем в жмурки мы весь век!
     Грядущего никто не знает —
Оно сокрыто от людей:
Таясь во мраке, как злодей,
     Судьба удар свой совершает.
Сегодня я здоров, а завтра бил мой час!
И часто, может быть, забыв, о друг мой милый,
          Что жизнь зависит не от нас,
          Мы пляшем над своей могилой!
Так думал я, и дух невольно унывал,
Предчувствием во мне таинственным смущенный;
Казалось мне, что я, на скорби обреченный,
И счастье и друзей навеки покидал.
Далёко уж за мной роскошная столица;
И я, сквозь легкий сон, закутавшись в шинель,
Мечтаю о тебе, о севера царица,
О юных дней моя вторая колыбель!
В тебе я начал жить, в тебе я встретил друга;
В тебе я в первый раз знаком с любовью стал
И счастие в тебе ж семейственно познал,
Название приняв священное супруга.
Ты скрылася, но мне осталися мечты:
          Средь их ищу я утешенья.
                И вдруг, о чудо вображенья!
          Моим глазам явилась снова ты.
          В тебе опять с друзьями я встречаюсь,
Иду опять бродить по улицам твоим;
Любуюсь снова всем и молча восхищаюсь
Или спешу с утра к занятиям моим
И, свой окончив труд, народное теченье
          Иду смотреть на Невский тротуар.
Какая пестрота и чудное смешенье!
Тут вижу персиян, бухарцев и татар,
Французов ветреных и англичан степенных;
Там храбры воины, отечества сыны,
          В одеждах, златом испещренных,
И мирный квакер здесь, не знающий войны.
Или окрестности градские посещаю.
Вот в Царском я Селе, в волшебных сих местах,
Где всякий раз певца Торквато вспоминаю,
Мечтая быть в его Армидиных садах.
          Иль, в шумном жить наскуча в мире,
Я мыслями лечу в унылый Петергоф,
И там на берегу морском я в Монплезире,
          Дремлю под шум седых валов,
          Гляжу, как бледная Геката
          Верхи дерев сребрит в саду.
          Или, в час солнечна заката,
     В обитель Невскую иду;
Люблю смотреть я там на чудное сближенье
     Предметов двух, столь разных меж собой.
Вот здесь в моих глазах, теряясь в отдаленье,
Та улица, куда веселою толпой
     Стремятся все, где роскошью все дышит,
Где пышность дивную — причудницу творца
Волшебное перо едва ли нам опишет,
Где вечной суете и шуму нет конца,
          Где все сулит нам век счастливый
          Среди приятных жизни снов!
     И что ж в конце сей гордой перспективы?
     Жилище смерти, ряд гробов!
     Невольно здесь душой я возвышаюсь,
Мирскую суету ничтожность всю узрев.
Но день уже протек; я дале отправляюсь.
     С холодным чувством осмотрев
     Умерших пышные могилы,
Предмет тщеславия и роскоши живых.
Теперь я на мосту, склонившись на перилы.
Встречаю сумерки. Вот шум градской затих:
Вечерние мольбы уж кончились во храмах,
И я смотрю, ночной любуясь тишиной.
Как светится Нева в своих прозрачных рамах.
Чуть-чуть волнуяся, течет передо мной:
Луна и ряд планет, как будто бы в картине,
На гладком зеркале ее прозрачных вод.
«Давно ль, — подумал я, — в ужасной здесь пустыне
Лишь ветер выл? Теперь кишит везде народ.
Давно ли здесь, среди болот, лесов дремучих,
Не смел и дикий зверь прокладывать следа?
Явился град Петров, краса царей могучих,
          Прошли немногие года,
И слава уж его вселенну наполняет!
О русский царь, ты был воистину велик!
Ты восхотел — и флот твой море покрывает;
Сказал — и новый Рим на севере возник!»
Вот так-то, милый друг, мечтою обольщенный,
     На краткий миг я горе забывал.
«О, если б, — я сказал, — восторгом увлеченный,
Небес священный дар, тобой я обладал!
Когда б я мог, певец Омирова рожденья,
     Вослед тебе, на лире золотой,
          Воспеть душевны наслажденья,
     Беседы все с волшебною мечтой;
Когда бы мог...» Но вдруг, незнаемый дотоле,
     По членам трепет пробежал;
     Уста сомкнулись поневоле,
     В груди священный огнь вспылал;
     Все стало для меня приятней:
     Свежее зелень на лугах,
     И воздух чистый ароматней,
     И тень прохладнее в лесах;
     Всей, всей природы обновленной
     Казался мне прелестней вид!
О, радость... наконец, восторгом упоенный,
Познал я в первый раз бессмертных Пиерид;
     Познал небесно наслажденье,
     Поэтов счастливых кумир,
     Тебя, святое вдохновенье!
     И новый мне открылся мир;
     И новым озарилась светом
Моя душа и друг твой стал поэтом!

АВТОРСКАЯ КЛЯТВА

Как часто я слыхал, что главный наш порок —
Любовны клятвы все и нежны уверенья
Писать лишь на песке: повеет ветерок,
И мигом страстные исчезнут выраженья,
А с ними и любовь. Так точно иногда
Поэт, обиженный судом несправедливым,
Клянется с музами расстаться навсегда,
Навек прости сказать мечтам любимым,
И, чтоб верней свой выполнить обет,
Об этом он друзьям в посланье объявляет,
И, разругав путем коварный злобный свет,
Стихов он не писать... стихами обещает.
Что эту истину не трудно доказать,
          В том спора нет нимало,
Лишь только б в вас, друзья, терпения достало
То выслушать, что вам хочу я рассказать.
Однажды в скуке я (тому назад неделю)
Дремал у камелька, десятый час пробил,
          И я сбирался на постелю,
     Как вдруг вбежал ко мне Людмил,
          Старинный мой приятель,
     Изрядный малый и с умом!
          А ремеслом
     Комический писатель.
«Что вижу, — я вскричал, — ты бледен и смущен!
Взглянувши на тебя, нельзя не испугаться». —
«Ах, дай прийти в себя и с мыслями собраться:
          Я так замучен, разбешен!» —
«Да сказывай скорей, что сделалось с тобою?» —
«Ничтожный вздор; к чему рассказывать его?
Я только в дураках — и больше ничего! —
Осмеян, посрамлен — и сам тому виною!
Какой нечистый дух...» — «Да полно, не тужи!
Садись-ка лучше здесь — и все мне расскажи!» —
«Ты хочешь знать?» — «Весьма желаю». —
«Так слушай же, мой друг, и смейся надо мной!
От Вельского вчера письмо я получаю,
В котором просит он — любовию одной
К моим талантам побужденный —
Прочесть в кругу его лишь искренних друзей
Мой новый труд и что, заране восхищенный,
Творца он завтра ждет с супругою своей.
Попутал грех меня: подумал, соблазнился
И, давши мой ответ на сей проклятый зов,
Сегодня вечером я ровно в семь часов
С пиесою моей у Вельского явился.
Вхожу — и что ж? Полна гостиная людей.
«Кой черт, — подумал я, поклоны раздавая, —
Как много искренних у Вельского друзей!»
     Меж тем хозяйка пожилая,
          Известная своим умом,
     Ужасно суетилась
Вокруг стола, покрытого сукном.
И вот толпа гостей по креслам разместилась,
     Умолкли все — и начал я читать.
Увы! Язык гостей не долго был спокоен!
Чтоб тонкий вкус вполне свой оказать,
Знаток прямой ничем не должен быть доволен.
Хвалить! И кстати ли себя унизить так,
     Хвалить ведь может и дурак;
Но тот, кто смело все бранит и осуждает,
Уж верно умница и все на свете знает.
Едва лишь первый акт окончить я успел,
Как вдруг один, словесности любитель,
Известный меценат, талантов покровитель,
Своим блеснуть умом и вкусом захотел.
     Окинув взором всех надменно,
«Я вам,— сказал он мне,— признаюсь откровенно,
Что экспозиция ужасно не ловка». —
«Быть может, что долга?» — «О нет! Ее бы можно
Еще порастянуть». — «Что, вижу, коротка?» —
«И этого в ней нет, признаться должно». —
«Скучна?» — «Нимало, нет!» — «Так, видно, не верна,
Фальшива, сбивчива?» — «О нет, совсем другое!
И лучше б быть могла, конечно, вдвое...» —
«Позвольте мне сказать,— пристала тут одна
          Премудрая жена,
Которая везде по городу считалась
Игрицей первою в бостон и модный вист, —
Мне кажется, у вас язык не очень чист:
Я это замечать, по чести, не старалась,
Но, признаюсь, мой слух давно уже отвык
          От всех тяжелых выражений.
В комедии у вас слуга совсем мужик,
Везде он говорит без всяких украшений
     Таким преподлым языком;
          Признайтесь сами в том!
          Ведь я не вовсе виновата,
И если критика вам кажется строга...» —
«Помилуйте! Да он не принц — простой слуга!» —
     «Так что ж, не важная утрата —
          Могли б и выкинуть его!
А впрочем, — знаете ль, прочтите Мариво!
Вот истинный талант — везде в нем превосходство!
Какой прелестный тон, какое благородство!
Служанка, госпожа, лакей и господин». —
«А я совсем не то заметить вам желаю, —
Прервал с улыбкою и нюхая табак
Мудрец, которого назло везде встречаю,
     Педант несносный и чудак, —
Искусством вы меня своим не обманули:
Сюжет в Теренции вы точно почерпнули». —
«В Теренции?» — «Ну да! Я вздора не скажу:
     Поверьте, сходство есть большое;
          Вы спросите, какое? —
          Постойте, докажу:
У вас...» — «Нет сил терпеть, — хозяйка закричала, —
Вы только спорите, а время все идет!» —
«Позвольте доказать!» — «Нет, нет! уж я устала,
И этот долгий спор тоску лишь наведет.
          Прошу вас, продолжайте!
Успеем, может быть... Ахти, десятый час!
Что, если б вы... иль нет, послушайте, для вас,
Конечно, все равно, вы все-таки читайте,
А я меж тем могу гостей занять в бостон!»
Хотя терпеньем я изрядным одарен,
Однако ж, черт возьми, всему ведь есть граница:
Я вышел из себя, вскочил, схватил тетрадь —
И прежде, чем могла проклятая игрица
Опомниться путем, ударился бежать,
     Кой-как до улицы добрался;
     Забывши о гостях, не помня о себе.
     Прыгнýл в карету и помчался
          Прямехонько к тебе.
И вот, мой милый друг, судьи, которых мненья,
Везде всеобщего достойные презренья,
     Оракулом, законом чтут,
Которые, к стыду нас всех, признаться должно,
Хваля без толку все иль все браня безбожно,
     Бесславие и славу раздают!
И после этого за славою гоняйся!
     Забудь веселье и покой.
Пиши комедии — будь мученик — старайся,
Но льстить себя не смей наградой никакой!
Читать в домах — беда! Отдать играть — другая;
Да что и говорить, скажу без дальних слов:
Театр, где царствует посредственность златая,
Страшнее для меня и самых знатоков.
У нас хоть не пройдет без новости недели,
Зато уж ничего, не езди под качели,
Играют мастерски — ну, любо посмотреть!
А если примутся артисты наши петь
Иль станут в опере при всех менять кулисы,
     То вон беги!
И, словом, от царя до самого слуги
Певицы и певцы, актеры и актрисы,
     И даже самая суфлера западня
     Терзает все и мучит лишь меня.
Нет, кончено! Писать я больше не намерен,
Клянусь — и клятве сей, конечно, буду верен!
Да, да, мой друг! Клянусь... а жаль! Ведь есть сюжет,
И если б только я решиться мог... да нет!
Все кончено!.. А план и сцены уж готовы —
          Придумал и конец,
     И все характеры так новы!
Прекрасный резонер — чувствительный отец;
Контрасты резкие — с природы, а не с сказки!
Тут будет все: и плут, и честный человек,
Интрига чудная... а веселей развязки
     Нельзя придумать ввек,
И интересных сцен, конечно, будет с двадцать!
Да впрочем... почему ж... ага, уж бьет двенадцать!
Пора домой!» — «Так ты решился не шутя?» —
«Прощай!» — «Да погоди, карета не готова!»
Но мой Людмил в ответ ни слова;
     Поклон и, шляпу ухватя,
Отправился домой. Домой? Конечно, спать?
Ах, нет, мои друзья: комедию писать!

ВЫБОР ЖЕНЫ