Свен Андерс Хедин - В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

• Название: В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах
• Автор: Свен Андерс Хедин
• Издательство: Ломоносовъ
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91678-037-6

Свен Андерс Хедин (Гедин) (1865–1952) — знаменитый шведский путешественник, географ, журналист, писатель, график, общественный деятель, самый известный швед, о чьем существовании забыли после Второй мировой войны. Совершил ряд выдающихся экспедиций в Тибет, Китай и Среднюю Азию, первым описал многие исторические памятники и ландшафты, устранил на карте мира десятки «белых пятен» и вообще был первым европейцем в этих местах. Среди исследователей Азии его имя стоит рядом с именем Николая Пржевальского.

Книга рассказывает о полном опасностей и приключений путешествии Свена Хедина в 1893–1897 гг. по Памиру, Тибетскому нагорью и среднеазиатским пустыням.

---

Часа два мы сидели возле огня, болтая, распивая чай с яковыми сливками и закусывая бараниной. Потом, на восходе луны, люди навьючили лошадей, и в 11 часов вечера мы, хорошенько закутавшись, так как дул сильный ветер, отправились гуськом между грядами старых морен Мустаг-аты.

Часа через два мы спустились в долину Сары-кол. Как раз внизу, в долине, нам и предстояло миновать опаснейшее место; здесь расположен китайский караул, оберегающий русско-китайскую границу. Мы ехали тихо и медленно и проехали так близко от караула, что киргизы своими соколиными глазами видели юрты, но никто не окликнул нас, даже собаки не залаяли, хотя с нами был Джолдаш. Люди мои сильно трусили и ободрились, только когда мы оставили караул далеко позади, — они знали, что, если бы нас захватили, им пришлось бы отведать китайских бамбуковых палок. Около 4 часов утра 20 августа мы счастливо достигли перевала Мус-куру, где были сделаны некоторые наблюдения, во время которых нас захватила вьюга. Отсюда местность медленно понижается к западу. Мы ехали по широкой долине Нагара-кум (Барабанный песок). Дно ее усыпано большей частью мелким желтым летучим песком, который около склонов гор образует красивые дюны. Песок наносится сюда западными и юго-западными ветрами, которые почти постоянно бушуют над Памиром. Но они не могут переступить порога, образуемого хребтом Сары-кол, и поэтому песок накопляется у подошвы хребта.

В сумерки достигли Мургаба, который в эту пору являлся величественной рекой; привал сделали на маленькой лужайке на правом берегу реки, где и провели ночь прямо под открытым небом. Несколько слов о моем верном Джол-даше! Он был моим дорожным товарищем и в этом путешествии по Памиру, переносил самые тяжелые лишения без ропота, неуклонно нес при нас ночную сторожевую службу и при этом всегда был в прекраснейшем расположении духа. Когда мы, бывало, по пути приближались к какому-нибудь аулу, он стрелой мчался вперед и тотчас заводил драку с собаками аула. Несмотря на всю его ловкость и увертливость, ему, разумеется, всегда задавали трепку, и тем не менее он никогда не обнаруживал ни малейшего страха перед неприятелем, хоть бы последний и был вдесятеро сильнее его.

Во время этого форсированного марша на Памирский пост Джолдаш стер себе задние лапы. Люди сшили ему кожаные чулки, в которых он стал похож на «Кота в сапогах». Презабавно было смотреть, с какой осторожностью он испытывал это диковинное приспособление. Сначала он перебирал только передними лапами, тащась на обеих задних вприсест. Потом заковылял на трех ногах, попеременно пуская в ход то ту, то другую из задних лап, и в конце концов вполне убедился в целесообразности обуви, защищавшей задние лапы от новых поранений.

На следующее утро мы перебрались на левый берег Мургаба и продолжали путь вдоль по реке к западу. Наконец мы перешли кулисообразные скалистые высоты, которые выступают в долину, и тут перед нами вдруг открылось расширение долины, где впадает в Мургаб Ак-байтал и где расположен Памирский пост.

Мы ехали целый день форсированной рысью. Около 5 часов дня на фоне темных гор обрисовался голубоватый дымок, а спустя час мы въезжали во двор укрепления.

Мальчики-киргизы 

Все было тихо и безмолвно; не было видно ни одного офицера; только часовой крикнул: «Кто идет?» Оказалось, что вчера приехал в крепость молодой офицер из Петербурга и крепостные офицеры устроили сегодня в честь его пикник где-то неподалеку.

Общество, впрочем, скоро вернулось с моим старым другом капитаном Зайцевым во главе. Зато из молодых офицеров, служивших прошлой зимой под его начальством, не осталось никого; все ушли с генералом Ионовым в поход в Шугнан на афганцев. Их сменили другие, которым предстояло служить под командой капитана генерального штаба Скерского. Еще, со времени моего пребывания, в укреплении произошли две перемены. В этом глухом местечке, которое один из моих ферганских друзей назвал райским уголком, потому что тут нет женщин, появилась теперь молодая супруга нового коменданта, немка по происхождению, очень симпатичная дама, самым любезным образом исполнявшая роль хозяйки за столом. Конечно, у всякого свой вкус, но, по-моему, теперь крепость более заслуживала названия рая, чем прежде. Затасканные военные сюртуки и нечищеные сапоги уступили место более тщательному туалету. Смягчающее облагораживающее влияние женщины сказывалось во всем. Затем, в крепости появился оркестр из 12 человек, который играл ежедневно во время обеда под окном «офицерского собрания», или «клуба», как называлась теперь зала казино, стены которого были увешаны картами Памира и планами крепости.

27 августа я отправился на Яшиль-куль; меня любезно сопровождали весь первый день (40 верст) капитан Зайцев и молодой поручик. К несчастью, киргизы около Шаджана дали нам дурной совет перейти через реку в 10 верстах ниже, так как, по их словам, там правый берег был удобнее для езды и воды в реке было значительно меньше. Когда мы добрались до указанного места, один из киргизов отправился вперед показать самый брод. Посреди реки вода, однако, дошла до 120 сантиметров глубины; лошадь потеряла опору под ногами, и течением ее понесло вниз по реке. К счастью, ей опять удалось попасть на мелкое место, и она вышла на другой берег с мокрым до пояса всадником. После того как брод перешли еще двое киргизов, капитан Зайцев тоже бросился с лошадью в воду и достиг другого берега, но до того вымок при этом, что счел за лучшее стащить с себя полные воды сапоги и высушить их и нижнее платье на солнышке. У меня не было никакой охоты искупаться, поэтому я дождался трех верблюдов, навьюченных нашими пожитками, взобрался на самого высокого из них и перебрался сухим.

Затем мы продолжали путь и в сумерки достигли устья долины Агалхар, где разбили лагерь в защите торчащей из земли скалы. Зайцев захватил с собой полный обед и пару бутылок красного вина, и мы весело поужинали при свете пестрых китайских фонарей и ярко горящего костра. Было произнесено много более или менее подходящих к случаю речей, спето, хоть не совсем верно, множество песен и даже целых опер, будивших, однако, крайне негармоничное эхо между скал. К счастью, других слушателей, кроме нас самих да киргизов, не было; последние стояли вокруг и глядели на нас с изумлением, вероятно опасаясь — не повыскочили ли у нас в пути из голов кое-какие винтики. Лишь далеко за полночь пение уступило место приятным сновидениям.

На следующий день мы остановились в Агалхаре, где капитан Зайцев с успехом сеял ячмень, пшеницу и сажал репу и редиску, несмотря на то что место это находится на высоте 11 000 футов. В течение дня я нанес на карту часть течения реки к западу. Проведя вместе еще один веселый вечер, мы расстались рано утром 2 августа; мои русские друзья вернулись на Памирский пост, а я с моими людьми продолжал путь по долине Агалхар.

В течение двух дней мы перевалили через хребет Базар-дере, в котором открыли новый перевал на высоте 4869 метров и назвали его перевалом Зайцева. Значения большого он не имеет, так как труднопроходим: подъем очень крут, и оба склона покрыты мелким сланцевым щебнем, по которому лошадям трудно ехать. Едва заметная тропинка через перевал свидетельствовала, что им пользуются только дикие козы да архары.

По южную сторону хребта местность медленно понижается, переходит в Мус-джилгу и затем в широкую продольную долину Аличур, лежащую почти на 2000 футов выше долины Мургаба. В ней разбросано 120 киргизских кибиток. Еще два дня пути, и мы были в Сюме на восточном берегу Яшиль-куля. По дороге перешли через реку Ак-балык (Белая рыба), иначе называемую Балык-мазар (Рыбная святыня); в темно-синей, прозрачной воде водится множество больших (1 фут длиной) жирных рыб с черной спиной. Они живо заинтересовали нас с кулинарной точки зрения, и мы сделали долгий привал у бассейна, чтобы наловить их. То обстоятельство, что у нас не было с собой никаких рыболовных снарядов, разумеется, мало смущало нас. С помощью бечевки, крючка от часовой цепочки и кусочка баранины мы скоро выловили три рыбы. На ночевке в Босале киргизы поджарили их на яковом масле, и у нас заранее текли слюнки. Но рыбы оказались несъедобными, имели противный терпкий вкус. Одному Джолдашу они пришлись по вкусу, но ему пришлось раскаяться в своей жадности, должно быть, расстроил себе желудок и выл всю ночь.

На левом берегу реки Аличур нам попалась одинокая могила, обнесенная каменной оградой. Здесь погребены семь афганских солдат, павших два года тому назад в бою с русскими. Тут же валялись лохмотья кошм и шесты от кибиток, в которых они жили. Шесты пополнили наш запас топлива, хотя Иехим и протестовал против ограбления могилы.

Ночь на 2 сентября мы провели в рабате Сюме, который представляет три гумбеза (башенки ульеобразной формы), возведенные ханом Абдуллахом, а на следующее утро мы побывали на бившем неподалеку горячем серном источнике, а также прошли взглянуть на «тамга-таш» (камень-печать), говоривший, что было время, когда китайцы считали себя господами Памира. На верхней стороне камня есть углубление, в которое была прежде вставлена каменная плита с надписью, увезенная в Петербург.