Роберт Швейхель - За свободу

• Название: За свободу
• Автор: Роберт Швейхель
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1961

Роман — своеобразное завещание своему народу немецкого писателя-демократа Роберта Швейхеля. Роман-хроника о Великой крестьянской войне 1525 года, главным героем которого является восставший народ. Швейхель очень точно, до мельчайших подробностей следует за документальными данными. Он использует ряд летописей и документов того времени, а также книгу Циммермана «История Крестьянской войны в Германии», которую Энгельс недаром назвал «похвальным исключением из немецких идеалистических исторических произведений».

---

— Ты врешь, Каспар! — вскричала она. — Ты что-то скрываешь. — И, вскочив из-за стола, крепко схватила его за руку. — Что случилось? Смотри мне в глаза. Я хочу знать.

— Ну да, — отвечал он в страшном смущенье. — Сейчас скажу. Только ты не волнуйся. Случилось несчастье.

— Что?! — в один голос вскрикнули все, кроме Кэте. Каспар искал слов, но не находил. Кэте широко раскрыла глаза.

— Он умер! — вскрикнула она, задыхаясь, и, бледная, как полотно, упала на скамью.

Каспар только опустил голову. Лицо его мучительно исказилось. У всех точно отнялся язык. Кэте сидела неподвижно, глядя в одну точку. Глаза ее застыли. Рот был полуоткрыт. Она точно оцепенела. Старый Мартин сокрушенно качал головой. Его невестка, горестно заломив руки, простонала:

— Царица небесная, как же это случилось?

Симон с усилием несколько раз провел рукой по лицу и каким-то чужим голосом, словно ему сдавили горло, попросил Каспара рассказать о происшедшем. Но едва тот раскрыл рот, как Кэте обеими руками схватилась за голову и опрометью выбежала из комнаты. Вслед за тем из кухни донесся ее страшный крик. У взрослых кровь застыла в жилах. От испуга ребятишки заплакали и прижались к коленям матери. Кое-как успокоив малышей, она дрожащими руками отстранила их и поспешила к Кэте.

Глава десятая

Между тем в Ротенбурге произошло событие, которого с таким нетерпением ожидал магистрат. На это намекал почетный бургомистр Кумпф еще при первой своей встрече с доктором Карлштадтом. Рим сказал свое слово устами епископа Вюрцбургского. Командор Тевтонского ордена и доктор Дейчлин были отлучены от церкви. Но отлучение это возымело совершенно непредвиденное действие. Еще когда Каспар с Гансом были на пути в Оренбах, доктор Дейчлин сам объявил с амвона собора св. Иакова об анафеме, которой предали его и его друга. Он говорил с полным спокойствием и тонкой иронией, свидетельствовавшими о том, что его вовсе не приводят в содрогание молнии, которые мечет Рим. Его лишь удивляет, сказал он, что в Вюрцбурге слово человеческое почитают больше, чем слово божие, которое пребудет живо и нетленно, присно и вовеки, людское же слово рассыплется в прах. Он полагал, что люди уже достаточно хорошо знают евангелие и не дадут больше водить себя за нос.

Предчувствие надвигающихся грозных событий, надежды и опасения не давали многим спокойно сидеть дома. А тут еще яркое солнце манило на улицу из низеньких комнат. Хотелось в беседе с друзьями отвести душу. Смутное предчувствие развязки томило всех не меньше, чем дыханье весны. И вот через Ворота висельников в город, громыхая, въехала телега с телом юного подмастерья. Рядом с телегой шагал Большой Лингарт, мрачный и грозный, а впереди шествовал посланный лесничим егерь в зеленой куртке, красных штанах, с охотничьим копьем в руке и арбалетом за спиной. Телегу окружили любопытные и, замирая от ужаса, расспрашивали о кровавом деле. На Вюрцбургской окна распахнулись настежь. Люди выбегали из домов, толпа росла с каждой минутой. Весть об убийстве облетела весь город. Печальное шествие с трудом прокладывало себе дорогу в густой толпе. У высокой квадратной башни над воротами, ведущими во внутренний город, пришлось остановиться. Большой Лингарт, которого все время забрасывали вопросами, загремел басом:

— Да, беднягу Ганса убил Розенберг. Из-за Нейрейтерши, за которую Ганс вступился. Но будь я проклят, если не раздавлю подлеца юнкера! — и он с силой ударил себя в грудь кулаком. Возбужденная толпа загудела: «Смерть юнкеру!»

Когда народ наконец расступился, телега свернула налево, на Капелленплац, обогнув Белую башню, а егерь направился к дому городского судьи Хорнера. Вскоре толпа запрудила всю площадь, и Георгу Хорнеру, вышедшему в сопровождении писца и лекаря для осмотра тела, лишь с большим трудом удалось протиснуться к дому Эльвангера. Сочувствие к несчастному парню, павшему жертвой Бешеного Цейзольфа, все возрастало. Ганс пользовался популярностью в городе. Особую же благосклонность снискал себе этот красивый подмастерье с печальными синими глазами среди женщин. Его трагическая гибель взволновала всех.

Макс Эбергард знал его лично. На указательном пальце доктора была печатка с камнем, вывезенным из Италии, карнеолем искусной резьбы, изображавшей прощанье Гектора с Андромахой. Ратсгер Георг фон Берметер, человек бездетный и большой любитель искусства, указал ему на способного подмастерья, и Ганс, с разрешения Эльвангера, сделал оправу для камня. Макс объяснил ему содержание рисунка. Эльза, увидев перстень, многозначительно посмотрела на возлюбленного: может быть, и ей когда-нибудь придется скрепя сердце протянуть ему меч. Теперь он с грустью вспоминал о бедном юнце, которого, как и троянского героя, погубила прекрасная женщина.

А в Эндзейском замке Ганса успели забыть. Кто он, подмастерье? Зато неудавшееся покушение окружило прекрасную Габриэлу в глазах знатной молодежи новым ореолом. Разгоряченные вином, молодые юнкеры клялись отомстить за оскорбление и сразиться не на жизнь, а на смерть с Бешеным Цейзольфом. Даже Герман фон Горнбург вышел из себя. Черные глаза прекрасной Габриэлы сверкали, но она запретила своим рыцарям рисковать из-за нее жизнью, заявив, что наглость юнкера фон Розенберга так же не может оскорбить ее честь, как нападение дикого зверя.

— К тому же, господа, прекрасная фрейлейн и не нуждается в ваших рыцарских услугах, — заявил фон Верницер. — Бургомистр и магистрат не оставят этого оскорбления без последствий, ибо в лице прелестной фрейлейн оскорблен весь ротенбургский патрициат. К сожалению, мы лишены возможности предать юнкера нашему суду, поскольку он принадлежит к имперскому рыцарству Оденвальдского кантона. Но не подлежит сомнению, что магистрат не замедлит подать на юнкера жалобу в имперский верховный суд. Я первый позабочусь об этом, ибо я оскорблен более других: он злоупотребил моим гостеприимством в угоду своим низким замыслам.

Прекрасная Габриэла склонила головку с улыбкой благодарности на устах, но со страхом в сердце. Сославшись на усталость от переживаний этого бурного дня, она вскоре удалилась от общества. Предложение Сабины сопровождать ее в отведенные им покои она решительно отвергла. Когда позже Сабина пришла в спальню, Габриэла лежала в постели с закрытыми глазами. Но она не спала. Бушевавшая в ее груди буря не давала ей уснуть. Ее тщеславие было уязвлено покушением Цейзольфа больше, чем ее женская честь. Его безрассудная выходка свидетельствовала о неукротимости его страсти, что до некоторой степени смягчало вину в ее глазах. Однако раньше она думала, что может командовать этой страстью и пользоваться ею по своему усмотрению. Теперь ее ошибка казалась ей тем более непростительной, что она не только не достигла своей цели, но и скомпрометировала себя. Даже вырвавшись из объятий Розенберга, она осталась его сообщницей, и слова фон Верницера наполнили ее сознанием угрожающей ей опасности. Зная Эразма фон Муслора и своего опекуна, она не сомневалась, что они не упустят случая отомстить Цейзольфу. А кто может поручиться, что он будет держать язык за зубами и в отместку не расскажет о ее предложении убить Макса Эбергарда? Ведь юнкер рискует головой. Даже попытка похищения девушки каралась по закону смертной казнью. Увы, ни один из молодых патрициев, предлагавших ей свою шпагу, не мог тягаться с Цейзольфом по силе и искусству владеть оружием. И кому, как не Максу Эбергарду, она обязана ужасным положением, в котором очутилась? При одной мысли об этом у нее выступал холодный пот.

Когда наступило утро, горечь отвергнутой любви и муки ревности уступили место ледяной ненависти. Теперь ей казалось непонятным, как она могла считать смерть достаточным для Макса наказанием. Нет, она придумает для него и Эльзы такое, что смерть покажется им благодеянием!

Наутро Альбрехт фон Адельсгейм предупредил свою невесту и ее подругу, чтобы они собирались домой. Его прислал магистрат, опасавшийся, что отлучение от церкви Дейчлина и командора может привести к беспорядкам. Прекрасной Габриэле не терпелось покинуть Эндзее, и она как никогда обрадовалась появлению этого сухого молчаливого человека. Теперь все зависело от того, успеет ли она пустить в ход свое влияние на отца Сабины и своего опекуна, чтобы помешать им возбудить дело против Розенберга.

Добрейшая фрау фон Муслор приняла Габриэлу, как родную дочь — с нежным участием и заботой. Она нашла, что у девушки совсем больной вид и что ей необходимо как можно скорее лечь в постель, но, однако, не оставляла ее, продолжая расспрашивать о подробностях прискорбного происшествия. Господин фон Муслор с усмешкой обратил внимание супруги на это противоречие между ее советами и поведением. Нетерпеливо поведя бровями, Габриэла поспешила его заверить, что чувствует себя вполне здоровой, и прибавила: