Семeн Бронин - История моей матери. Роман-биография

• Название: История моей матери. Роман-биография
• Автор: Семeн Бронин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Роман повествует о жизни француженки, рано принявшей участие в коммунистическом движении, затем ставшей сотрудницей ГРУ Красной Армии: ее жизнь на родине, разведывательная служба в Европе и Азии, потом жизнь в Советском Союзе, поездка во Францию, где она после 50-летнего отсутствия в стране оказалась желанной, но лишней гостьей. Книга продается в книжных магазинах Москвы: «Библиоглобусе», Доме книги на Новом Арбате, «Молодой гвардии». Вопросы, связанные с ней, можно обсудить с автором.

---

— Не верьте ему, — сказал Жан, отвозя их домой. — Он деньги лопатой гребет и все жалуется…

Была одна пара, которая, как это ни странно, ни на что не жаловалась, — Франция была еще не потеряна для будущего. Это была двоюродная сестра Рене Элиан: по первому браку профсоюзника Камилла — и ее муж Роже: она работала в страховой компании, он экономистом на большом предприятии. Они жили в Барбизоне — откуда пошла известная школа живописи: это тоже недалеко от Мелена. У них был дом, у обоих по машине — но дело было не в том, что у них есть или чего нет, а в том, что они говорили, что довольны тем, что имеют, и что им ничего больше не надо. Они были веселы, оживлены, нежны по отношению друг к другу — хотя обоим было за пятьдесят или более. На стене у них висел средневековый кодекс брачующихся, где были записаны старинные правила совместной жизни супругов, которыми они и руководствовались. Обед был прекрасен, вина — того лучше, хозяева — само обаяние. Они дали обед, из всех обедов во Франции ей более всего запомнившийся, а это многое значит. Подавали картофель, запеченный с расплавленным сыром определенного сорта и закатываемый в широкие тонкие нарезки трех видов ветчины: одну выписывали для этой цели из альпийской провинции. На сладкое был самодельный щербет из смеси соков, тертых плодов, ягод и шампанского — все заливалось белым и красным вином, которые, если они хороши, не вредят, но помогают здоровью и пищеварению. Все было великолепно — одно лишь слегка омрачило обеденную идиллию. Рене, поглядев на обоих, сказала, что из всех виденных ею в этот раз французов они одни смогли бы жить в России, — Роже почему-то на это обиделся…

Она посетила могилу отца. Он умер в 1972 году и был похоронен на кладбище. в Монтро. Могила была в запустении. Они вдвоем с Сюзанной, которая не могла далеко ходить, но вела машину и привезла ее сюда, привели холмик в порядок. Рене отдала отцу последнюю дань, поплакала и почувствовала, что в Мелене ей делать больше нечего…

Был еще север, Пикардия, страна матери. Это тоже недалеко от Парижа — три или четыре часа поездом. И здесь были восторги, слезы радости и умиления и обеды с большим количеством приглашенных, со всеми членами дружного, вчера еще крестьянского семейства. Она перебывала у всех своих кузенов и кузин, они не спрашивали ее, где она была, да ей и нечего было стыдиться: она воевала против общего врага на стороне большой коалиции; среди ее родственников были участники и инвалиды этой войны, которые отнеслись к ней с тем большим дружелюбием и участием. Здесь тоже многое изменилось: село стало городком, объединившим три прежних деревни в одну с самым длинным во Франции названием: Сен Кантен-а-ла-Мотт-Круа-о-Байи: ни одно из селений не захотело остаться неупомянутым. Ее — какая честь! — пригласила к себе наследница графини и удостоила беседы: она по-прежнему руководила верующими. Их поубавилось с прежних пор, но она оставалась достаточно влиятельна и вершила дела в здешнем приходе. Кюре был тот же, хотя ему было за восемьдесят. Она и ему представилась и, памятуя о его китайском приключении, дерзнула спросить о нем, сказала, что сама была там же в те же годы: думала, кюре расчувствуется и расколется, но он был крепкий орешек и не захотел обсуждать с сомнительной гостьей, невесть откуда взявшейся, секреты китайской экспедиции…

От пребывания на севере у нее остались лучшие впечатления: народ здесь был проще, открытее и дружелюбнее, но и здесь кредит времени показался ей законченным. Жизнь текла своим чередом — для нее и здесь не было места. К тому же для первого раза всего было слишком много, она устала…

Она собралась в дорогу и вернулась раньше срока: пробыла во Франции около двух недель и на вопросы сыновей, почему так рано вернулась, отвечала бодрым голосом, что все увидела, осталась всем довольна — прежде всего тем, что почти все ее родственники живы и здоровы.

Большего от нее нельзя было добиться. Сыновья же сами горели желанием увидеть Францию и понять вместе с ней, что там произошло и каковы их собственные отношения с этой страной — их половиной исторической родины.

Нужна была вторая поездка — но Рене соглашалась ехать только в сопровождении сыновей, одного или обоих. Ей хотелось показать им свою страну — другой цели путешествия у нее уже не было.

12

Особенно рвался во Францию старший: у него было больше французских корней: он ведь и говорил до пяти лет только по-французски и от бабушки у него осталось живая память о французах. Он несколько раз подавал заявления в ОВИР с просьбой разрешить ему посетить Францию: у него было на руках приглашение от Сюзанны, но ему всякий раз отказывали: степень родства невелика, да и поездка представлялась «нецелесообразной». Ему так и сказал начальник городского ОВИРа, когда он записался к нему на прием.

— Нецелесообразно, — повторил формулировку отказа, потому что лишних слов тогда не говорили.

— Что ж мне теперь — и работать нельзя? — разозлился вспыльчивый сын. — Если я настолько неблагонадежен, что меня нельзя туда выпустить?

— Почему? — возразил тот. — Работайте — никто вам не мешает, — и уткнулся в бумаги…

Самуил подступился тогда к отцу:

— Слушай, сделай что-нибудь, чтоб разрешили. Я к тебе никогда с подобными просьбами не обращался. Неужели нельзя пустить человека съездить посмотреть страну, где родилась его мать?

Яков, как ни странно, не отказал ему: хотя и не дал прямого согласия, но через несколько дней многозначительно сказал сыну, что похлопотал за него перед одним из своих старых знакомых и тот дал положительный ответ — при условии, если сын будет во Франции вести себя прилично.

— Ты учти, я за тебя поручился, — сказал он Самуилу, но тот только смазался в вежливой улыбке: не очень-то ему поверил.

— Подождем, — сказал он. — Подавать документы можно раз в полгода.

Но оказалось, что это не для всех так — кое-кто мог подавать их хоть каждую неделю.

Вечером того же дня ему позвонили и благозвучный, слегка ироничный женский голос спросил его:

— Самуил Яковлевич? Что же вы в ОВИР заявлений не подаете?

— Так я их подавал недавно! — он от неожиданности не нашел сказать ничего лучше.

— Ну и что с того? Подавайте снова. Можете хоть завтра. Лишь бы день был приемный…

Он подал документы и — недели не прошло — получил долгожданное разрешение. Теперь путь во Францию был свободен и для него. Он поехал с матерью в мае 81-го года, сразу после прихода к власти французских социалистов во главе с Миттераном, но для обоих это было уже не столь важно. Вся семья провожала их на Белорусском вокзале: подобная поездка была в то время незаурядным событием — и отец в который уже раз напоминал и докучал Самуилу:

— Учти, я за тебя поручился. Веди себя там достойно…

Cын в последний раз пообещал и тут же забыл о своем обете. С первого до последнего дня поездки он не отрывался от окна: глядел на Польшу, Германию, Бельгию — страны, которые мать пересекала когда-то в ином направлении и с другими мыслями и намерениями. Богатство, нарядность и красочная пестрота Парижа и его окрестностей поразили его: перемещение из Советского Союза в западную страну можно было сравнить тогда с перескоком с газетной полосы с плохой бумагой и с серым мажущимся текстом на яркую глянцевитую журнальную обложку. Он ходил по городу как по музею, не пропускал ни одной витрины и изучал ее, как другие разглядывают картины в Лувре. Рене наблюдала за ним и была одновременно и рада и озабоченна: довольна, потому что гордилась своей страной и еще потому, что, когда сама все уже видела, остается удовольствие показать другому, детям в особенности. Озабочена же она была тем, что сын мог увлечься, а дома у него оставалась жена, которая вряд ли бы освоилась с новой страной, квартира, дача и хорошая работа, которой она сама бы позавидовала, если б была моложе…

Сын тоже наблюдал за матерью. Они остановились у Сюзанны, по чьему приглашению приехали. Сын стал звать для простоты Сюзанну тетей, хотя тетей она была не ему, а Рене, и они сразу поладили: оба были веселы, ироничны и лукавы и посмеивались над чересчур серьезной матерью. Сын привез тете колье из синтетических александритов: это были, конечно, не настоящие камни, которые составили бы целое состояние, но и эти немало стоили. Тетя сразу справилась о них в справочнике — она была все-таки вдовой ювелира, и дома у нее имелись нужные книги: сын поставил себя на должный уровень — знай, мол, наших. Он охотно проводил время с теткой — та тоже с удовольствием брала его с собой и водила по магазинам и рынкам, где представляла своим знакомым и поставщицам:

— Мой племянник из Москвы. Слышали такую?

— Слышала, — сказала одна, торговавшая фасолью: тетка покупала только у нее — так же как хлеб только в одной булочной: там он был, по ее мнению, лучше, чем в других местах. — Москва — это где в одном магазине есть молоток и нет гвоздей, а в другом есть шурупы, но к ним нет отвертки. — Такова была тогда наша тогдашняя зарубежная репутация.