Аркадий Крупняков - Марш Акпарса

• Название: Марш Акпарса
• Автор: Аркадий Крупняков
• Издательство: Марийское книжное издательство
• Жанр: Роман
• Год: 1978

Исторический роман о легендарном герое марийского народа Аказе Тугаеве, прозванном Акпарсом. "Марш Акпарса" - третья книга трилогии "Гусляры". В ней рассказывается о завершающем этапе борьбы Московского государства за свою независимость и о присоединении Марийского края к Руси. У каждого памятника свой век. Проходит время, и памятники исчезают с лица земли. Ни мрамор, ни бронза не могут бесконечно сопротивляться времени.  Но есть памятники вечные - они в сердце народа. Пока жив хоть один человек - жива память. Такой памятник воздвиг в своих сердцах марийский народ Аказу Тугаеву, прозванному Акпарсом.

---

Часовенка, словно сиротка, приткнулась у развилки дорог. Серая и ветхая, погнившая внизу, она склонилась, как старушка, готовая вот-вот упасть на колени. Еловый крест над ней потру- хлел, покрылся мелкими подушечками из сухого мха, крышка исщелялась, рассохлась. Лик богородицы потемнел, свечной огарок расплылся. Жестяная кружка для пожертвований пуста. Когда-то эта дорога была оживленной, теперь местность обезлюдела, и редко кто ездит и ходит мимо. Внизу — река, за нею начинается Горный черемисский край.

В это утро появились у развилки дорог четверо. Подошли к часовенке, остановились. Девушка перекрестилась, присела на ветхую скамью, сказала:

—    Я больше, братцы, идти не могу. Ноги в кровь избила.

—    Садись, сестренка, отдохни. Теперь мы дома!—ответил ей самый высокий из спутников, снимая котомку с плеч. Он радостно воскликнул:—Здравствуйте, леса! Земля родная, здравствуй! Прости, что покидал тебя надолго. Эгей! Родная сторона, ты слы­шишь, я вернулся!

—    Ты больно-то не гогочи, Аказ. Погоня может быть,— за­метил парень пониже, присаживаясь рядом с девушкой.

—    К чертям, Санька, погоню! Надоело! Уж сколько дней в лесах хоронимся, без оглядки бежим от самой Москвы. И на ко­нях, и на лодке, и пешком. Дням и ночам счет потеряли. Когда мы вышли, Ирина?

—    От сретенья...

—    Так это же январь. А нынче что?

—    Масленица скоро,— ответил Санька.

—    Стало быть марту начало.

—    Да, хватили лиха,— заметил Топейка, помогая Ирине снять довольно потрепанные, грязные сапожки.

—    Теперь, быть может, отдохнем,— сказала Ирина.

—    Построим вам избу,— мечтательно сказал Аказ.— Вон лесу сколько. Срублю такую вот часовню... Молитесь своему богу. А с тобой, Саня, будем ходить на охоту. Сестренке найдем жениха. Ай, заживем!

—    Ты что это больно радостен сегодня?—спросил Санька.

—    Пойми, брат, под вечер будем дома. В котомке что-нибудь осталось?

—    Есть хлеб,—ответила Ирина,—соль тоже есть. Водички бы...

—    Я сбегаю,— Топейка схватил котелок, пошел на берег. Санька тоже поспешил за ним.

Ирина, раскладывая по скамейке сухари и узелок с солью, спросила Аказа:

—    Ты говорил, что твоя жена в Казани. Может, вернулась? Вот будет радость.

На лицо Аказа набежала тень, он сказал тихо:

—     Не думаю, чтобы вернулась. Не покорилась она... Замучили, наверно. Сколько лет прошло.

—     Тоскуешь?

—     Раньше тосковал...

—     Придется другую жену искать, если так.

—     Будь ты постарше — тебя бы засватал.

—     Пока надумаешь жениться, глядишь — и постарею.

Подошли Санька с Топейкой, принесли воду и сели подкре­питься. Размачивали в кружках сухари, посыпали солью, нето­ропливо жевали. А разлука в виде худого, медленно бредущего человека с большой холщовой сумой приближалась к ним со стороны леса. Прохожий, грязный и оборванный, с черной вскло­коченный бородой, сиплым, простуженным голосом сказал:

—     Удачи желаю вам и мира.

—     Добро пожаловать, прохожий,— ответил Санька, запивая сухари.

—     Садись, раздели нашу трапезу,— предложила Ирина.

Путник присел на траву, рядом со скамьей, протянул грязную

руку. Ирина вложила в ладонь сухарь, подала кружку.

—     Далеко ли путь держишь?—спросил Аказ.— Я вижу, жизнь тебя не балует.

—     Надел суму на плечи — о жизни позабудь. И горе, и беда с тобой рядом пойдут.

—     Откуда будешь? Мне что-то говор твой знаком.

—     Татарин я. Из Кендарова улуса.

—     Из Кендарова? Я там всех знаю. Соседний улус...

И тут вдруг нищий вскочил и бросился обнимать Аказа:

—     Аказ! Родной мой! Друг!

—     Мамлей! Да ты ли это? Подумать только... Не узнал я тебя.

—     Пакман сказал, что тебя убили. А ты — вон он — живой и невредимый! Где был все это время?

—     В Москве. Служил у русского царя.

—     Я потому и не узнал тебя. В одежде сотника...

—     А ты с сумой. Рассказывай.

—     Ай, да что там говорить,— Мамлей махнул рукой.— Плохо у нас. Когда похоронили мы Тугу, пошел спор: кого Большим лужавуем поставить? Одни кричали — Ковяжа, другие — Мырзаная. Стал Ковяж главой Горной стороны. Потом Мырзанай женил его на своей дочке, оба лужавуя соединил в один. Пришло время, Ко­вяжа с его земель согнали, а Янгин еще раньше на Луговую сторону ушел.

—     Куда же старейшины смотрели?!—воскликнул Аказ.

—     Мырзанай старейшинам глаза золотом ослепил. Стал Боль­шим лужавуем, и вот тогда они с Атлашем всех, кто был им не­угоден, в бараний рог согнули. Мурза к ним не ездил, вместо него Алим Кучаков стал бывать, а он за меня принялся. Обложил наш улус большой данью, припомнил мулле день, когда тот тебя пря­тал. Я хотел на дочке Кендара жениться — не дали. Алим сказал мулле: пока Мамлей у вас, пощады вам не будет. Меня защищали татары, но силы были неравны. Улус Алим до нитки ограбил, мать с голоду умерла, а я суму надел...

—    Боранчей жив? — спросил Аказ. И спросил, собственно, для того, чтобы узнать об Эрви.

—    Он сильно болен. Когда Эрви ушла в Казань, он умом тро­нулся, теперь у Аптулата живет. Землю его Атлаш присвоил...

—    Что об Эрви слышно? — спросил Топейка.

—    Разное говорят. Сначала Пакман весть из Казани привез Говорил, что Эрви стала женой Кучака, сильно ругал ее, сказал, что веру и народ Эрви предала. Потом Шемкува проговорилась, сказала, что Эрви мурзе не покорилась, ее сильно били. Недавно Алим у нас был, Боранчей просил его вернуть Эрви, а Алим ска­зал, что ее в доме Кучака нет, а сам мурза живет в Крыму. Наверно, от побоев умерла.

—    Но почему насилье терпите?— спросил Аказ.

—    Мырзаная все ненавидят, но у народа нет вождя. Все тебя, Аказ, ждут.

—    Куда идешь сейчас?

—    На чувашскую сторону шел, но теперь, если возьмешь, с гобой пойду. Ты-то что думаешь делать?

—    Пойдем в Нуженал!

—    Рано, Аказ. Мырзанай сразу в Казань сообщит, и тебя схватят.

—    Народ не даст! Да и я за себя постоять сумею.

—    Люди напуганы... пока ты их соберешь...

—    Верно Мамлей говорит,— вмешался в разговор Топейка.— Надо идти на чувашскую сторону и оттуда на Нуженал посмотреть. Пойдем в мою деревню, там у меня хороший друг есть—Магметка Бузубов. У него, как и у тебя, с Казанью свои счеты есть. Там Ковяжа разыщем, Янгина вызовем.

—    Ты, пожалуй, прав,— сказал Аказ, подумав.— Пойдем к Бузубову. Веди, Топейка.

—    Прости меня, Аказ,— Санька сложил котелок и кружки в котомку,— но мы с тобой не пойдем.

—    Как это не пойдешь? Я вас не брошу.

—    Мы в бегах, Аказ. Боимся...

—    Ты меня обидеть хочешь? — возмутился Аказ.— Помнишь, когда пришли стрельцы, чтобы тебя бросить в темницу? Кто отбил тебя?

—    Ты.

—    А кто провез через заставы в царицыном возке?

—    Ну, ты.

—    И от погони не раз спасал. И все это было среди чужих и злобных людей. Так неужели на родной земле я не защищу тебя и Ирину?

—    И верно, Саня, — сказала Ирина,—Сейчас Аказу каждый человек дорог. И ты бы мог...

—    Ты сам еще не знаешь, что тебя ждет дома,— не слушая Ирину, продолжал Санька.— Тебе и так придется нелегко, а тут и мы, как гири на ногах.

—    Верно говорит он,— согласился Топейка.— Мы были в Мос­кве, если с русскими придем — нам совсем веры не будет. Мырзанай тебя станет называть продажным, предателем.

—    Куда идти думаешь? — спросил Аказ.

—    В лесные пустыни подамся,— сказал Санька.— Скит там выстрою. И лихолетье пересижу. А там видно будет.

Ирина хоть и понимала, что мужчины правы, а все равно по­грустнела, на глаза навернулись слезы. Аказ заметил это и сказал:

—    Я думаю, в разлуке нам быть недолго. Как остановитесь — весточку подай.

—    Непременно. Как обживемся...

—    Все будет хорошо. Я вас тогда найду. Не забывайте только: илем мой Нуженалом называется.

—    Запомню, брат. Ты время не теряй, иди.

Аказ хотел обнять Ирину, слова какие-то нежные сказать, но встретил Санькин суровый взгляд и не решился. Вытащил из ко­томки купленные в Москве теплые варежки и молча надел их Ирине на руки. С Санькой прощанье вышло еще печальнее. У обоих мысль: а вдруг не свидятся больше, земля вон сколь велика, и один бог знает, куда занесет их беспокойная, беглая жизнь? Об­нялись крепко, поцеловались по-братски. Аказ еще раз сказал:

—    Не забудь — илем мой Нуженал.

Санька кивнул головой. Ирина шагнула навстречу Аказу, но Санька положил ей руку на плечо:

—    Не надо. Я все понимаю, но лучше не надо.