Савва Дангулов - Дипломаты

• Название: Дипломаты
• Автор: Савва Дангулов
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1967

В романе говорится о первых внешнеполитических шагах молодой Советской Республики (осень 1917 — осень 1918). Роман опубликован в «Роман-газете», 1967, № 1 (главы 1 — 62) и № 2 (главы 63 — 116).

---

А кони уже минули косогор, и их тени странно переломились и тащились по снежному полю точно с вывихнутыми ногами.

Петр вернулся к Кокореву.

Ранним вечером поезд приблизился к Двинску.

Солдаты вышли из купе (до сих пор они ни как не проявляли себя) и встали у выхода из вагона.

— А вот теперь пойду и потребую, — сказал Петр Кокореву.

— Петр Дорофеевич, не хочу вас отговаривать, но, быть может…

Кокорев отстегнул карман гимнастерки, отстегнул и вновь застегнул, и Петр увидел близко, у самых глаз, руку Кокорева, красные пальцы с неестественно короткими ногтями, заусеницей на безымянном и темным ногтем на указательном (видно, след молотка, который опустился на палец ненароком) — типично мальчишескую руку.

— Нет, пойду я. — произнес Петр.

Кокорев поднес ко рту руку, торопливо откусил заусеницу и, взглянув на палец зажал и спрятал — палец был в крови.

Петр подошел к офицеру — он стоял у окна и медленно, с видимым удовольствием расчесывал волосы, они у него что вороново крыло, сизо-черные, блестящие. Закончив расчесывать волосы, офицер принялся приглаживать их. Белые ладони мягко обнимали голову.

— Мы сумеем вручить наш пакет здесь?

Офицер продолжал приглаживать волосы.

— Не знаю.

Поезд стоял в доброй сотне саженей от вокзала. Между поездом и вокзалом — пустые пути, полузанесенные снегом. Кажется, прежде чем закатиться за горизонт, солнце остановилось над землей.

Петр надел пальто, шапку.

— На вокзале есть телефон?

Офицер все еще стоял у окна, смотрел в него.

— Не знаю.

Петр пошел к выходу.

— Вас не пустят, — кротко бросил офицер, впервые в голосе прозвучало раздражение.

Петр спрыгнул на снег.

Офицер сейчас над ним.

— Я буду стрелять!

Но Петр уже зашагал по рельсам.

Какой-то миг тишины, миг раздумья, потом голос офицера:

— Еще раз предупреждаю, вернитесь!

Петр продолжал идти.

Только слышно, как хрустит под ногами снег, затянутый ледком — днем подтаяло, да по рельсам передвигается тень.

Петр считал: раз, два, три… Надо отсчитать три секунды. Если выстрела не будет, можно идти хоть до Минска!

Спина стала чуткой, будто ее немилосердно обожгло. Странное дело, но спина обрела способность ощущать и холодное дыхание снега, и кроткое прикосновение февральского солнца, неслышного на ущербе, и движение ветра, который нажимал меж лопаток прохладно-упругой ладонью.

Кокорев стоял в пяти шагах от офицера, спрятав в рукаве браунинг. Офицер крикнул Петру: «Я буду стрелять!» — однако даже не отвел руки к квадратному бедру, к которому точно прибита кобура с маузером. Наверно, кожа на спине офицера стала чуткой не меньше, чем на спине Петра. Позади Петра стоял немец, позади немца — Кокорев.

56

В полночь Гофман принял их в полевом штабе где-то между Двинском и Брестом.

Он сидел у раскрытой печи, в которой давно погас огонь, и грел ноги, обутые в толстые шерстяные носки.

— Эти русские болота! — произнес он и указал глазами на окно, будто болото лежало у стен дома. — Пропали ноги, пропали — не могу ходить!

Однако работа в русском отделе германского генерального штаба была для Гофмана небесполезна — в русском языке он преуспел немало.

Не раскрывая конверта, Гофман передал его адъютанту, который стоял тут нее. Адъютант взял со стола большие канцелярские ножницы, не без удовольствия сломал сургучные печати, надрезал и ловко выдернул нитку.

Адъютант прочел письмо и кивком головы, тихим и сдержанным, дал понять Гофману, что это как раз тот документ, которого ждали в штабе.

Однако это не устроило Гофмана, он взял документ и близоруко рассмотрел одну за другой две странички. Потом поднял глаза, быть может, с намерением проститься с русскими, и вдруг увидел Петра.

— А я вас ждал завтра или даже лучше послезавтра. — И, точно застеснявшись своей радости, добавил: — Послезавтра я встретил бы вас с большими удобствами.

Петр осмотрелся: на щитах, крытых зеленым бархатом, рыцарское оружие и доспехи, судя по всему, тевтонское оружие и доспехи — чешуйчатые кольчуги, стальные шлемы, мечи с нарядной рукоятью. Очевидно, германская цитадель на русской земле — усадьба немецкого барона, владельца обширных угодий и сыроварен. Варил сыр и коллекционировал кольчуги.

Гофман указал русским гостям на кресла подле себя, велел принести чай.

— Простите, быть может, вы любите крепкий чай — я завариваю его сам, — произнес он.

Петр отказался, однако Гофман выдвинул ящичек секретера, достал деревянную коробку квадратной формы и, нащупав ногтем линию разреза, отделил крышку — послышался запах сухого чая, остро пряного.

— Когда вы из Петербурга?

Он сказал: «Петербурга».

Петр говорил, но Гофман не слушал — вопрос праздный, но генерал его должен задать.

— Как благополучно вы… — он какое-то время искал слова и с силой выдохнул, — доехали? — Кстати, последний вопрос менее отвлечен, чем предыдущий. — Вашей поездке не помешали германские… войска? — Он не постеснялся спросить об этом, хотя отлично был осведомлен, каналья. — Какой вы увидели армию кайзера? — Ну, это уже сверх меры — да не на комплименты ли он напрашивается?

А между тем вопросы становились все существеннее. Гофман точно стоял за спиной у Петра и кончиками пальцев осторожно, но достаточно настойчиво подталкивал его к главному. Кажется, от долгого лежания вопросы спрессовались в сознании Гофмана и теперь вдруг вырвались с невиданной силой — так высокогорное озеро, созданное людьми, всей тяжестью давит на воду в прорытом тоннеле, и вода словно отвердевает — ею можно и рыть землю, и крушить скалы, корчевать деревья, вращать допасти гидростанции.

Гофман взглянул на щит с оружием в доспехами, потом посмотрел на свои шерстяные носки и вышел в соседнюю комнату. Он вернулся в ярко начищенных сапогах и, прежде чем сесть, какое-то время постоял перед Петром, будто желая дать ему возможность обозреть себя.

— Есть момент, — вдруг заговорил Гофман, — когда армия начинает двигаться сама и никто ей не может сказать «стоп», ни генерал, ни сам император. — Он стоял сейчас над Петром со скрещенными руками. — Остановить — значит вызвать… катастрофу.

Петр встал, встал и Кокорев.

— Даже большую скорость можно загасить, — сказал Петр.

Правый сапог Гофмана пришел в движение. Гофман притоптывал все энергичнее.

— Но я не могу вас понять, господа большевики! — воскликнул Гофман, он приблизился к столу. — Вы просите мира и забрасываете наших солдат листовками. — Он наклонился над столом. — Вот, вот! Эта ваша листовка, господа большевики?

Он протянул Петру лист бумаги такой яичной желтизны, что глазам больно.

— Если это вопрос, то он вряд ли уместен сейчас…

— А мне не надо ответа: и ваша плохая бумага, и ваш плохой немецкий язык… Вот, вот, послушайте. Ах, где мои молодые глаза?

Он выдвинул ящик, достал лупу размером в чайное блюдце и безбоязненно поднес к лицу — губы, а за ними нос угрожающе вздулись.

— Вот, посмотрите, нет, только посмотрите! — Желтая бумага в руках дрожала.

А Белодед смотрел на Гофмана, думал: все недруги обратились для Петра в Королева! Все, кто обременил своим злым сердцем землю, все, кто жег ее недобрым пламенем, все, все.

— Вы могли бы убить такого? — спросил Петр Кокорева, когда они покинули штаб Гофмана.

Кокорев оглянулся на Петра.

— Не можете забыть нашего разговора?

— Не могу.

Поодаль вспыхнули и погасли фары — там ожидала немецкая машина, она должна была доставить их на вокзал.

57

Поезд пришел в Петроград уже под утро, и прямо с вокзала Белодед направился в Смольный. Казалось, город и не помышлял об опасности, которая над ним нависла. Дворник в белом фартуке совсем довоенной ослепительной белизны и свежести двигался по мостовой, размахивая метлой, как косой. Он был заведен на века, этот дворник. Чалая лошаденка, впряженная в дровни (откуда они — с Охты или Мги?), тащила воз соломы — не камины ли топить? Перед Таврическим стоял солдат с красной повязкой на руке. Солдат был мал, а колонны дворца стройны, торжественно строги и немыслимо высоки, но солдат смотрел на них так, точно они были ему по плечо.

А Смольный, как всегда, не спал. Там, где парадная лестница Смольного достигает третьего этажа. Белодед встретил Чичерина.

— Ленин ждал вас к полуночи, потом к рассвету, а сейчас, — Чичерин достал из жилетного кармана часы, — поди уже семь, а?

— Восемь, — проговорил Петр.

— Даже десять минут девятого, — поднес к глазам часы Чичерин. — Вы не так быстро, — сказал он Петру. — И я полуночник, но в это время даже я сплю. — Он пошел тише. — А когда не сплю, начинают болеть лопатка и пальцы. — Он раскрыл ладонь, медленно пошевелил пальцами. — Да, пальцы немеют, и уже не могу идти так быстро.