Георгий Ушаков - По нехоженной земле

• Название: По нехоженной земле
• Автор: Георгий Ушаков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1953

Из предисловия:

«Остров еще не имел названия. Его нельзя было найти ни на одной карте в мире. И необитаем он был настолько, насколько может быть необитаемым маленький клочок земли, только что открытый среди полярных льдов на половине восьмидесятого градуса северной широты. На нем не было ни гор, ни рек, ни озер, да они просто не могли бы здесь поместиться. Это был всего лишь гребень известняковой складки, выступавший из моря. Он поднимался узенькой взгорбленной полоской и напоминал высунувшуюся из воды спину кита. Впервые вступив на его обледеневшую, скользкую поверхность, мы невольно шли осторожной походкой, будто под ногами и в самом деле лежал кит, готовый каждую минуту погрузиться в холодную пучину».

А на север и на восток от этого островка лежала огромная, неведомая земля. Нехоженая, незнаемая. Ее тоже не было на карте, — было только белое пятно, кое-где оконтуренное неуверенным, робким пунктиром.

Здесь все было тайной — территория земли, ее строение, ее почва, ее флора и фауна. Разгадать эти тайны, открыть эти земли, положить их на карту, дать имена островам, горам, заливам и озерам и должны были люди, оставшиеся на берегу.

Что и говорить, нелегкая задача выпала на долю пионеров Северной Земли! Но это были советские люди. Они знали, на какое дело послала их родина, они гордились ее доверием и смело смотрели вперед.

«Ни я, ни мои спутники не собирались разыгрывать роль робинзонов или изображать из себя ходульных героев; мы не мечтали, как о блаженстве, о трудностях и лишениях, так как прекрасно знали, что их будет достаточно на нашем пути и что нам не миновать их. Поэтому на морозы Арктики мы смотрели так же, как кочегары на жару у котельных топок; на полярные метели — как моряк на бури; а на льды — как шофер на трудную дорогу. Условия тяжелые, но нормальные и естественные для Арктики. В тех случаях, когда возможно, мы должны были избежать трудностей, а там, где этого сделать нельзя, бороться с ними».

Люди сдержали свое слово. Два года провели они на Северной Земле и исходили ее вдоль и поперек. Они прошли семь тысяч километров на собаках и пешком. Они шли в метель и морозы, в полярную ночь и в весеннюю распутицу, через хаос айсбергов и неразбериху торосов, по ледяной воде и по гололедице, преодолевая сугробы рыхлого снега и снежную кашу, с боя беря скалы и каждую минуту рискуя жизнью. Они положили на карту 37 тысяч квадратных километров нехоженой земли, выяснили ее простирание и конфигурацию, очертили ее границы, узнали ее рельеф, геологическое строение, климатические условия, животный и растительный мир, характер ледового режима окружающих морей. Этим они завершили открытие русских моряков и вновь прославили советскую науку — самую передовую в мире.

Об этом славном подвиге советских полярников и рассказывает в своей книге Г. А. Ушаков, бывший начальником первой экспедиции на Северной Земле.

---

Я вспомнил ураган, пережитый нами в мае прошлого года севернее мыса Ворошилова, когда Журавлев, болевший снежной слепотой, сидел с завязанными глазами. Тогда ветер вблизи лагеря, расположенного под защитой айсберга, достигал скорости 27 метров, а на открытом месте несся с быстротой 37 метров в секунду. Но тогда не было снега, о чем мы сожалели: хотелось посмотреть картину метели при таком ветре.

Сейчас эта «картина» была перед нами. Метель хлестала в лицо, жгла его, точно раскаленным железом, захватывала дыхание, ревела и, казалось, хотела смести и уничтожить все на своем пути.

Ураган захватывал своей мощью, заставлял даже любоваться собою и забывать о серьезности нашего положения.

Но все же наступил кризис. Буря не могла бесконечно бушевать с такой яростью и достигла своего предела. К полудню силы ее начали иссякать. В сплошной, беспрерывный рев начали врываться визг и свист; это говорило о том, что ветер становится порывистым. Еще через час уже слышалось завывание. Лишь время от времени ураган вновь пытался свирепствовать, как бы силясь сохранить прежнюю мощь.

К 15 часам ветер склонился к востоку, скорость его уже не превышала 6 метров и только отдельные порывы вздымали снег и пронзительно свистели.

Метель кончилась.

Теперь можно было осмотреться. На западе и юго-западе большими пятнами темнело водяное небо — признак открытой воды. С высоты торосов мы увидели крупное разводье всего лишь километрах в двух-двух с половиной от нашего лагеря. Нашего лагеря вскрытие льдов не достигало. Трещина — не в счет.

Откопать палатку и собак теперь уже было не трудно. Скоро мы пустились в путь. Продолжавшаяся поземка досаждала собакам, но мало беспокоила нас. Небо затянуло облаками. Сразу потеплело. Термометр показывал только 25° мороза.

Такой мороз при скорости ветра в 6 метров обычно дает себя знать, но в этот день он казался нам незаметным. Мы пересекли несколько свежих узких трещин и, приближаясь к Земле, попали в полосу рыхлого, убродного снега. Он в огромном количестве был сброшен бурей с ледникового щита и не успел смерзнуться. Путь по такому снегу очень труден. Потому мы и не замечали мороза. Но когда мы, уже в темноте, выбрались на мыс Кржижановского, где отпала необходимость тащить на себе тяжелые сани, мороз сразу почувствовался по-настоящему. Первое, что мы сделали, — установили палатку и сбросили с себя мокрое белье.

Процедура переодевания при 25-градуоном морозе мало приятна, но как хорошо чувствуешь себя в сухой одежде!

Пока я, лежа в мешке, вел запись, Сергей, тоже не вылезая из мешка, успел приготовить «мечту». Нет сомнения, что заснем мы достаточно крепко. А утром, сложив припасы, повернем, вероятно, обратно на базу за очередной партией груза.

* * *

Обратный путь в 120 километров на пустых санях проделали за два перехода. В первый день, покинув мыс Кржижановского, поднялись вдоль кромки ледника к северу, обошли стороной полосу убродного снега, потом пересекли залив Сталина и вечером, в начавшейся новой метели, разбили лагерь на полуострове Парижской Коммуны.

Утром нас встретил ветер скоростью в 15 метров при 20-градусном морозе и тучах снежной пыли. Это была нешуточная метель. Но после того, что мы пережили на морском льду, такая метель не могла удержать нас на месте. Правда, пурга неслась с запада, била нам прямо в лоб, но путь был знаком, сани легки, и мы решили пробиваться к дому.

По очереди выходя вперед, чтобы пробить задней упряжке дорогу, мы шли против метели. К вечеру она, точно поняв наше упорство и бесполезность своих усилий, неожиданно стихла. Около полуночи, в полной темноте, мы подкатили к домику.

— Где вас захватила метель? — был первый вопрос, которым встретил нас Ходов.

В районе базы она бушевала немногим более двух суток и была заметно слабее. Ветер только в отдельные моменты достигал скорости 22 метров. Очевидно, мы с Журавлевым попали в самый центр воздушного потока. На базе ветер сорвал антенну, разметал с вешал медвежьи шкуры и совсем занес вход в домик.

В комнате, при свете, мы были озадачены восклицанием:

— Да вы обморозились!

Мы взглянули друг на друга и убедились, что кожа на лицах почернела. Журавлев долго рассматривал себя в зеркало и недоумевающе повторял:

— Вот лешой! Да где же это прихватило? Даже не заметил.

Удивлялся он так, словно вернулся обмороженным из теплых стран.

К счастью, обморожение было поверхностным. То, что мы испытали за трое суток, сидя на льду, могло обойтись нам гораздо дороже.

Первый рейс на остров Большевик

Мы не могли быть уверенными в том, что и в дальнейшем, при переброске продовольствия на остров Большевик, метели не помешают нам. Наш план трещал по всем швам. Отставание в его выполнении достигло шестнадцати дней.

Скорейшее оборудование продовольственных складов на острове Большевик стало ключом к успешному окончанию экспедиции. Каждый из нас хорошо понимал, что наш дальнейший успех целиком зависит от своевременного устройства этих складов.

Все это возбудило нашу энергию, усилило готовность биться за намеченный план со всем ожесточением. Мы готовы были выехать в любую метель, вступить в борьбу со всеми силами Арктики, но добиться своей цели.

Уже через день после возвращения с мыса Кржижановского, когда с наших лиц еще не сошла почерневшая обмороженная кожа, мы с охотником снова были в походе. Он продолжался 17 суток и решил успех экспедиции. Запомнился этот поход не меньше, чем предыдущий. Но как различны эти воспоминания!

Если первый рейс и сейчас еще воскрешает в памяти завывание, рев и грохот бури, тревогу во время сидения на морских льдах, то воспоминания о втором походе вызывают картины солнечного простора, беспредельной тишины застывшего на сильном морозе воздуха, строгой красоты полярных ландшафтов.

До последнего дня похода нас не беспокоила не только метель, но даже и поземка. Шестнадцать суток воздух не шелохнул, точно мороз сковал все бури. Страна льдов и метелей словно отдыхала в тишине и лучах солнца. Диск его поднимался все раньше, на покой уходил все позже. Быстро прибывал день, ночь укорачивалась.

Но это не успокаивало нас. Длительное затишье казалось обманчивым. Мы ждали, что необычная в эту пору тишина неминуемо разрядится еще не виданной бурей; каждый день были готовы к худшему и торопились использовать благоприятные условия. Один за другим мы делали переходы, какие только возможны при предельной нагрузке собак.

Впрочем, не обошлось и без приключений.

В конце третьего перехода, на пути вдоль одного из склонов мертвого глетчера на острове Октябрьской Революции, наткнулись на медвежью берлогу. Сами мы могли и не заметить ее, помогли собаки. Они «хватили воздух», заволновались и, свернув с курса, начали карабкаться на крутой склон. Там мы увидели черное круглое отверстие, напоминавшее иллюминатор на борту корабля. Берлога была на высоте 35–40 метров почти отвесного склона.

— На десятый этаж без лифта, — заявил Журавлев.

— И даже без лестницы, — добавил я.

— Ничего, доберемся!

— А может быть, займемся на обратном пути?

Я знал, что задавать такой вопрос охотнику было равносильно просьбе к ястребу оставить до завтра замеченного цыпленка. Журавлев сразу потускнел и насторожился, словно я попытался отнять у него что-то очень необходимое.

— Там ведь медвежата. Что будем с ними делать? — напомнил я.

— Повезем с собой, — не задумываясь, ответил охотник.

— Да мы и так перегружены!

— Пустяки, я пойду пешком. А оставим — пропадут и шкура, и живность, и мясо.

На последнее слово он особенно нажал. И не без умысла. Мясо нам, действительно, было очень нужно. Оно увеличило бы наши запасы, оставляемые на острове Большевик.

Журавлева особенно интересовала охота на медведя в берлоге. Он еще никогда не занимался такой охотой. В южной части Новой Земли, где Журавлев провел треть своей жизни, белый медведь встречался не так уж часто. Все звери были добыты там Журавлевым на свободе. Здесь, на Северной Земле, в прошлом году у нас не было времени для отыскивания берлог, мы промышляли медведей или случайно встретившихся в пути, или в районе базы экспедиции, на морских льдах. В последнем случае нам попадались только самцы, круглый год бродящие в поисках пищи, или яловые матки, которые тоже не ложатся зимой в берлоги.

В берлоги ложатся только матки, ожидающие потомства. Устраивают свои берлоги они только на суше. По крайней мере, насколько мне известно, никому из полярных путешественников ни разу не приходилось обнаружить медвежью берлогу на морских льдах.

С конца сентября до половины ноября, в период, когда переметаемый метелями снег начинает образовывать забои) медведицы выходят на берег, отыскивают крутой, заносимый сугробами склон, вырывают в снегу ямы и ложатся на долгую зиму. Полярные метели сами достраивают их жилища. Снег все больше заносит место залежки. От дыхания и теплоты тела снег над зверем подтаивает и постепенно образуется куполообразный свод до полутора метров высотой. Обнаружить в это время берлогу почти невозможно. Лишь в конце февраля, а чаще только в марте, уже обзаведясь потомством, медведица проделывает круглую отдушину.