Фрида Вигдорова - Кем вы ему приходитесь?

• Название: Кем вы ему приходитесь?
• Автор: Фрида Вигдорова
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Публицистика
• Год: 1969

В этой книге собраны многие публицистические статьи и очерки писательницы Фриды Абрамовны Вигдоровой. О чем они? О коммунистическом воспитании. О нашей общей ответственности за все, что происходит при нас, за судьбы людей, особенно если это трудные судьбы. О том, что легких путей в жизни нет. О том, как стать и быть на земле Человеком.

Ваши отзывы о книге просим присылать по адресу: Москва, К-12, проезд Владимирова, 6, издательство «Московский рабочий».

Составители Ольга Чайковская и Сергей Львов

---

Несколькими страницами дальше говорится, что «буржуазные психологи приписывают юности черты самовлюбленности и самолюбования… Однако на самом деле эти черты являются типичными для юношества буржуазного, а не советского общества. Черты самовлюбленности и самолюбования в юношеском возрасте у детей буржуазии есть результат их порочного воспитания в капиталистическом обществе».

Я не берусь утверждать, что «подростковый возраст» следует называть трагическим и что юности непременно свойственны самолюбование и самовлюбленность. Но я глубоко убеждена, что этот возраст действительно труден и что сказать так, как говорит курс педагогики, — значит, заменить ответ барабанным боем.

Вузовская педагогика отворачивается от всего трудного, темного, что есть в практике воспитания. Если будущий историк педагогики станет судить о нашем времени по курсу педагогики в вузах, он решит, что все дети у нас хотели только одного: оптимально продвигаться вперед в своем развитии и с радостью слушать доклады «О культуре поведения» и «О вежливости».

Хорошо, пусть «подростковый возраст» не трагический. Но он сложный, трудный, и все страсти — будь то техника, голуби, футбол, книга или музыка — страсти подлинные. И все чувства в этом возрасте не игрушечные, не маленькие, и уверять, будто этот возраст трудный, переходный для детей только капиталистического общества, по меньшей мере — нелепо.

Слушая, как Зинаида Петровна разговаривает с семьей Корешковых, я думала: нет, тебе ничто не поможет. Даже если б тебе читал курс педагогики сам Ян Амос Каменский, это, наверное, ничего не изменило бы. Но возьмем других студентов, будущих учителей и воспитателей. Разве они готовы к встрече с такой семьей, как семья Корешковых? Нет, они не готовы познакомиться с отцом, который приходит домой пьяным и выплескивает на жену кружку с кипятком. Из курса педагогики они узнают, что одной из самых ценных форм работы школы с семьей является живое общение классных руководителей с родителями учащихся, что учитель и родители «вместе ищут правильных путей воспитания и индивидуального подхода к детям», что, посетив семью, учитель «вместе с родителями намечает план совместных действий по улучшению успеваемости и поведения школьника». Он узнает, что «многие родители в целях патриотического воспитания своих детей посещают с ними музеи и выставки, организуют с детьми прогулки по городу и экскурсии в природу…»

Молодой учитель не готов к неудачам, не готов к трудному, не готов к размышлениям и поискам. Замечательная наука, наука, которая сродни искусству, преподносится монотонно, как таблица умножения.

Лекции должны будить мысль студентов, а они нередко усыпляют ее, точно осенний дождь. Лекции должны раскрыть перед студентами сложную поэзию детства, приготовить к огромному разнообразию характеров и отношений, к неожиданностям — иногда радостным, а иногда очень горьким. Студенту и на лекциях, и в учебнике внушают: это все выдумка зарубежных педагогов.

Молодой учитель, едва начав свою работу, сталкивается с непонятным явлением: веселый, общительный подросток вдруг уходит в себя, «в мир собственных переживаний»; прежде такой покладистый, он ссорится с друзьями, грубит домашним. Но молодой учитель из лекций, из учебника помнит: такого не бывает. За рубежом бывает. А у нас — нет.

Передо мной дневник девушки, которая в этом году впервые стала преподавать:

«Нет, это окаянная работа. Знала бы, ни за что не пошла бы в педагогический. Сегодня велела ребятам придумать фразы, где частица «пол» писалась бы слитно и через черточку. Саша Верхушкин написал так: «Если увидишь пол-литра, не останавливайся на полпути: закуски в пол-яблока будет вполне достаточно».

Ведь издевается, ведь факт, что издевается. Но смотрит серьезно, не придерешься. Я засмеялась и, кажется, нечаянно поступила правильно.

Сегодня узнала, что Колю Парамонова приводили в детскую комнату при милиции: в мыло соседей воткнул лезвие от бритвы.

— Как тебе не стыдно? — говорю. — Подумай, что ты сделал.

Молчит. Не оправдывается, не объясняет, просто молчит. Нет, про таких в лекциях по педагогике не говорили».

Учитель, только что окончивший столичный вуз, пишет: «Все, что я слышал на лекциях по педагогике, попросту никакого отношения не имеет к тому, что я вижу и делаю сейчас, — я теперь твердо уверен, что люди, читавшие нам педагогику, сами никогда в школе не преподавали, иначе не изъяснялись бы они округлыми фразами о том, что на самом деле угловато и колюче. Я каждый день стою перед новой задачей: что ни ученик, то задача. А я к этому не готов, не готов, не готов».

В таких письмах (а они идут отовсюду — из сельских и городских школ, от учителей, окончивших институты и педучилища) слышится тот голос, которого, к сожалению, нет в учебнике, — голос ищущего, думающего человека, который говорит о школе «изнутри», а не со стороны.

Вот книжки ленинградских учительниц Н. Долининой и Л. Ковалевой. Они рассказывают о своих учениках, об их родителях. Живой голос, живая мысль, ни тени поучения, а вместе с тем какое это превосходное пособие для молодого учителя! Нельзя (и не надо) поступать в том или ином случае точно так, как поступили Долинина или Ковалева, но их рассказ непременно разбудит мысль, ибо то, о чем они рассказывают, есть живая школа, живые дети, а не манекены из инструкции.

Наука о школе рождается в школе, только в школе. И если бы педагогические институты помнили о тех, кто каждый год разъезжается из их стен во все концы страны, если бы следили за их работой и собирали по крупицам их опыт, если бы учащиеся в педвузах студенты могли вместе со своими преподавателями следить за этой работой и думать о ней, — вот тогда, быть может, будущая учительская молодежь еще на студенческой скамье причастилась бы к трудной работе, где каждая минута — творчество, где каждый час приносит новую, еще никем не испытанную трудность и требует нового, еще никем и никогда не принятого решения.

1962 г.

Пять судеб и комиссия

Небольшая комната набита битком. Здесь и заведующий районным отделом народного образования, и заведующий районным отделом здравоохранения. Здесь представители милиции и директора школ. Это комиссия по делам несовершеннолетних при одном из районных исполкомов Ленинграда. Задача такой комиссии — бороться с безнадзорностью. Не дать совершиться преступлению. И понять — что сбивает подростков с пути?

В комнату входят трое — отец, мать и сын. Это семья Петровых. Представитель милиции сообщает:

— Боря Петров учится в седьмом классе. Летом нашел в лесу ржавый револьвер, почистил его, привел в боевую готовность и стрелял из него. Второе нарушение имело место в школе: взял из химического кабинета соляную кислоту и выплеснул на ученицу, чем привел в негодность одежду и причинил легкое телесное повреждение.

Перед комиссией чисто одетый, аккуратно подстриженный мальчик. Он упорно смотрит вниз, на носки своих башмаков. Отвечает невнятно, слов почти не разберешь. Наконец удается понять: он взял из шкафа соляную кислоту потому, что она сводит чернила.

— Образно говоря, хотел подчистить дневник? — спрашивает кто-то из членов комиссии.

— Да.

— А зачем плеснул кислотой на девочку?

Молчит. Упорно, намертво молчит.

— Хорош, нечего сказать! — говорит Лидия Ивановна, председатель комиссии. — Ну что ж, послушаем твою маму. Что вы можете сказать, гражданка Петрова?

Борина мама швея. Одета очень скромно, лицо исхудалое, измученное, руки беспокойно теребят носовой платок.

— Я его воспитываю, — говорит она, — воспитываю, как могу. Я ему говорила: Боря, учись, Боря, иди в кружки, Боря, не хулигань. Муж мой ему отчим и, когда трезвый, тоже воспитывает.

— Так. Послушаем отца. Пожалуйста, товарищ отец!

— Помимо этого, — говорит Борин отчим, — у меня есть еще двое детей — дочь тридцати лет и сын двадцати четырех. Это мои личные дети, но я их не разделял — чужой или родной. Старших я не мог толком воспитывать из-за войны. А этот был при мне. Я пришел в дом, когда ему было два года. Но как мне его воспитывать, когда мы с матерью тянем в разные стороны? Купила ему часы, фотоаппарат, лыжи, коньки, а за какие такие заслуги? Ведь учится-то плохо. Ну, думаю, не пощажу здоровья и буду летом с ним заниматься. Какое! Мать отправила его за город. Там совершается факт с револьвером. Зная мой крутой нрав, жена этот факт от меня скрыла. В отношении последнего поступка с соляной кислотой, это, конечно, безобразие. И учится тоже из рук вон плохо. Я твердо решил с ним в зимние каникулы заняться. Какое там! Шесть раз на елке, два раза в театре, на катке — несчетно! Это уже мать позаботилась. Ну, верно, факт, что я бываю пьян. Не часто, но бываю. Будучи пьяным, у меня появляется придирчивость, не скрою. Я тогда придираюсь и требую. Но я сознаю, что я ему самый родной отец, сознаю, что отвечаю за него и должен воспитывать, но беда, что мы с матерью действуем порознь.