Чарльз Уильямс - Аденауэр. Отец новой Германии

• Название: Аденауэр. Отец новой Германии
• Автор: Чарльз Уильямс
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012627-1

Конрад Аденауэр…

Один из крупнейших политических лидеров XX столетия…

Первый канцлер ФРГ, не только преобразивший свою страну, но и повлиявший на изменение политического ландшафта всей Европы…

Человек, благодаря энергии и созидательному дару которого после Второй мировой войны Германия добилась ошеломляющих успехов, по праву названных «экономическим чудом». Один из тех, кому удалось НЕВОЗМОЖНОЕ — в неправдоподобно короткие сроки «поднять» побежденную, лежавшую в руинах страну до уровня самых богатых, благополучных и могущественных держав мира…

---

Дело в том, что по прусской конституции ландтаг не мог быть распущен каким-либо единоличным актом; соответствующие полномочия принадлежали коллегии в составе министра-президента, председателя ландтага и председателя Государственного совета. Аденауэр не только решительно выступил против роспуска, но и подверг сомнению право Папена выступать в этой коллегии от лица министра-президента. Папен и новый председатель ландтага, нацист Ганс Керль, пытались переубедить Аденауэра: Верховный суд Пруссии подтвердил, что в компетенцию имперского комиссара входят те же вопросы, что и в компетенцию министра-президента, представитель верхней палаты со своим мнением остается, таким образом, в меньшинстве и лучше бы он смирился и перестал артачиться. Дискуссия, перешедшая в перебранку, продолжалась полтора часа, пока оба сторонника роспуска ландтага не заявили, что пора голосовать. Аденауэр встал и вышел, заявив напоследок, что любое решение, принятое в его отсутствие, будет неконституционным. На Папена с Керлем эта демонстрация не произвела ни малейшего впечатления. Декрет о роспуске ландтага, как уже отмечалось, был принят и датирован 6 февраля, именно тем днем, когда и проходило заседание «коллегии трех», где Аденауэр впервые нашел в себе мужество воспротивиться диктату врагов демократии. Правда, это случилось лишь тогда, когда он почувствовал угрозу своим личным интересам и статусу.

Время, оставшееся до выборов, Аденауэр провел в Кёльне, за исключением короткого визита в Берлин 25 февраля, когда он попытался довести до сведения Папена и Геринга свой протест против декрета, расширявшего полномочия полиции но применению оружия. Его участие в избирательной кампании не принесло ему особых лавров: большая речь, с которой он выступил 7 февраля на митинге сторонников Центра, оставила жалкое впечатление. Сочетание ролей действующего (пока!) бургомистра и партийного политика приводило норой к конфликтным ситуациям. Одна из таких возникла, когда стало известно, что 17 февраля в Кёльн собирается прибыть не кто иной, как сам Адольф Гитлер собственной персоной.

Это был второй случай, который представился Аденауэру для того, чтобы лично познакомиться с человеком, в руках которого была отныне судьба Германии. По протоколу, вообще говоря, полагалось, чтобы рейхсканцлеру, совершающему визит в тот или иной город, была организована торжественная встреча, на которой непременно должен был бы присутствовать и бургомистр. Однако в данном случае Гитлер прибывал в Кёльн не как канцлер и не с официальным визитом, а как лидер своей партии, одной из многих, для участия в ее предвыборном митинге. Можно было закрыть на это глаза и все-таки принять визитера по высшему разряду. Аденауэр решил по-иному: он послал в аэропорт своего заместителя, Генриха Бильштейна, отвечавшего за вопросы безопасности и общественного порядка. Гитлер был взбешен и не скрывал этого. Он даже отказался заночевать в Кёльне, предпочтя остановиться в Бад-Годесберге.

Это было только начало скандала. Раз выбрав линию поведения, бургомистр уже не мог от нее отклоняться. По его указанию на общественных зданиях не должны были вывешиваться флаги со свастикой, на набережной Рейна не должно было быть никакой праздничной иллюминации. Когда вечером того же дня обнаружилось, что на мосту через Рейн кто-то водрузил-таки два нацистских стяга, Аденауэр лично распорядился их немедленно снять. Группа штурмовиков, собравшаяся у флагов, не оказала сопротивления, однако тем, кто выполнял приказ бургомистра, дали понять, что их взяли на заметку.

На этом дело не закончилось. В порядке компромисса было с общего согласия решено, что флаги со свастикой могут быть вывешены перед главным павильоном выставочного комплекса в Дейце, где Гитлер должен был ораторствовать. Оказалось, однако, что имеющиеся флагштоки недостаточно высоки для гигантских полотнищ, которые подготовили устроители всего действа. В этом тоже заподозрили коварный умысел бургомистра. Тот, правда, срочно выслал на место пожарную бригаду, которая смонтировала новые флагштоки, так что, казалось, оснований обижаться на городские власти у нацистов вроде бы и не было. Однако нацистский «Вестдейчер беобахтер» прокомментировал всю эту фарсовую ситуацию в духе мрачного предупреждения: «Господину Аденауэру следовало бы знать, что за свое вызывающее поведение ему придется еще держать ответ».

Пожар рейхстага в ночь с 27 на 28 февраля довел искусственно нагнетаемую атмосферу страха и массовой истерии до максимума. Вопрос о виновнике поджога до сих пор не ясен, но ясно одно: нацистам только и нужен был предлог для развязывания открытого террора. Геринг сразу же заявил, что за всем этим стоят коммунисты; той же ночью но заранее заготовленным спискам были проведены аресты, за решеткой оказалось свыше четырех тысяч человек. К полудню следующего дня Гинденбург но настоянию Гитлера подписал декрет, предоставлявший правительству почти неограниченные полномочия. Оно могло по своему усмотрению смещать правительства отдельных земель и брать на себя их функции. Декрет содержал длинный список деяний, за которые полагались смертная казнь или длительные сроки заключения, среди них фигурировали «нападение на членов правительства рейха», попытки поджога общественных зданий, призывы к неповиновению власти и, наконец, любые критические выступления в адрес самого декрета.

Практически это означало, что отныне полиция (которая действовала совместно с СА) могла арестовать любого человека и держать его в заключении неопределенное время. Родственники не имели никакой возможности узнать, куда исчез их отец, брат или сын. Жертвы нацистского террора подвергались зверским истязаниям, за которыми вполне мог последовать расстрел (официально это называлось «убит при попытке к бегству»). На прессу была наброшена узда, собрания сторонников социал-демократов или Центра могли быть запрещены по указанию любого полицейского чиновника. Была запрещена компартия, акты насилия на улицах приобрели характер эпидемии, почти ежедневно происходили нацистские сборища и марши под надежной охраной полиции. Появилась информация, что избирательные участки в день голосования будут поставлены «под охрану» штурмовиков и эсэсовцев. Аденауэр отправил но этому поводу официальный протест Папену. Письмо датировано 1 марта — это был последний документ, написанный Аденауэром в качестве председателя прусского Государственного совета.

Результаты выборов в целом не оправдали расчетов Гитлера. СДПГ и Центр фактически удержали свои позиции в электорате. Нацисты и их союзники добились относительного большинства (отпраздновав победу погромами еврейских лавок и избиениями тех, чей вид возбуждал у них подозрения), но полученных мандатов не хватало для того, чтобы провести через рейхстаг желательные им изменения в конституции.

Последовавшие через неделю выборы в новое городское собрание Кёльна превратились в фарс. Лидеры местных социал-демократов во главе с Зольманом были подвергнуты «превентивному задержанию». Пропагандистская машина работала на полную мощность. «Вестдейчер беобахтер» неистовствовал: «Долой Аденауэра!.. Долой паразита, ограбившего город… Выбирайте национал-социалистов!» Был организован сбор средств под девизом «Купим пулю для Аденауэра». Перед особняком на Макс-Брухштрассе был выставлен постоянный патруль штурмовиков якобы для того, чтобы защитить его от самосуда. Намеченный на 10 марта массовый митинг, на котором Аденауэр собирался выступить с ответом на критику в свой адрес, был запрещен под тем предлогом, что может представлять собой угрозу общественному порядку.

Все это приносило свои плоды. Как позднее замечал сам Аденауэр, даже старые знакомые его супруги, завидев ее, отворачивались. Его самого начали избегать прежние сподвижники и коллеги. Когда он узнает об отмене намеченного на 10 марта митинга и о том, что штурмовики планируют взамен устроить собственный шабаш на Маркет-платц, куда его собираются вытащить на всеобщее обозрение и поругание в качестве живого воплощения образа «врага народа», он решается принять свои меры. Он отправляет детей на попечение персонала госпиталя «Каритас» в Гогенлинде, а сам укрывается вместе с Гусей в Бонне.

В день выборов, в воскресенье 12 марта, Аденауэр вновь в Кёльне. Его предупреждают об угрозе его жизни, советуют потихоньку исчезнуть. Он однако демонстративно появляется в здании ратуши на церемонии в честь павших на поле боя. Его избегают, только один из его заместителей улучает момент, чтобы шепнуть: наци планируют на него нападение: в понедельник они будут ждать его в приемной и собираются вышвырнуть из окна ратуши. Полиция отказывается предоставить ему охрану.

Результаты выборов не принесли неожиданностей. Нацисты стали самой многочисленной фракцией в собрании, хотя абсолютного большинства не получили. Объявив недействительными мандаты депутатов-коммунистов, они преодолевают последнее препятствие на пути к захвату власти. Для Аденауэра все ясно: бургомистром ему остается быть считанные дни. Но он все еще остается председателем прусского Государственного совета и утром следующего дня после того, как были объявлены результаты выборов, решает отправиться в Берлин и требовать аудиенции у Геринга; он будет жаловаться на нарушения, имевшие место в ходе избирательной кампании в его родном городе. Таков, во всяком случае, названный им мотив отъезда. Ему удается ускользнуть от наряда штурмовиков, расположившегося подле его дома, но в поезд он садится не в Кёльне, а в Дортмунде, куда добирается в машине, любезно предоставленной в его распоряжение банкиром Пфердменгесом.