Чарльз Уильямс - Аденауэр. Отец новой Германии

• Название: Аденауэр. Отец новой Германии
• Автор: Чарльз Уильямс
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012627-1

Конрад Аденауэр…

Один из крупнейших политических лидеров XX столетия…

Первый канцлер ФРГ, не только преобразивший свою страну, но и повлиявший на изменение политического ландшафта всей Европы…

Человек, благодаря энергии и созидательному дару которого после Второй мировой войны Германия добилась ошеломляющих успехов, по праву названных «экономическим чудом». Один из тех, кому удалось НЕВОЗМОЖНОЕ — в неправдоподобно короткие сроки «поднять» побежденную, лежавшую в руинах страну до уровня самых богатых, благополучных и могущественных держав мира…

---

Не удалось пожать лавров на международной арене — наш герой перешел к попыткам свершить нечто грандиозное в городе, так чтобы об этом заговорили по всей стране. 11 мая состоялось торжественное открытие Кёльнской торговой ярмарки в новых, специально построенных павильонах на правом берегу Рейна. На церемонию были приглашены президент Эберт, канцлер Маркс, министры общегерманского и прусского кабинетов. Огромный зал главного павильона был полон. Эберт произнес примечательную речь, в которой наряду с ритуальными комплиментами в адрес устроителей ярмарки прозвучала неприкрытая критика Версальского договора. Президент подчеркнул, что «условия мирного договора стали тяжелым бременем для развития германской промышленности; нигде это не ощущается так сильно, как в Рейнской области и в Руре — тех двух регионах, которые являются сердцем нашего хозяйственного организма». Все дружно зааплодировали, естественно, за исключением присутствовавших французских и английских наблюдателей. Один из последних, не кто иной, как сам Верховный комиссар лорд Килмарнок в донесении, направленном премьеру Макдональду, счел нужным отметить, что Эберт «перешел рамки того, что могло считаться дозволенным на территории, находящейся под юрисдикцией оккупационных властей». Аденауэр еще повысил планку, заявив, что население всех оккупированных территорий полностью поддерживает политику рейха, если в этом имеются какие-то сомнения, то можно было бы позволить немецкому народу высказать свое слово путем голосования. Снова — бурные аплодисменты.

После окончания церемонии президент и бургомистр совершили обход павильонов, окруженные растущей как снежный ком толпой. Они представляли собой забавную пару: Эберт, приземистый, круглолицый, как колобок, в потертом плащике, мешковатых брюках, с помятым котелком в руках, и Аденауэр, возвышающийся над ним как башня, худой как спичка, в новом с иголочки сером дождевике, брюки безупречно отглажены, тросточка, перчатки и модная шляпа в одной руке, другая рука покровительственно приветствует окружающих. Оба улыбаются, но Эберт — тепло и добродушно, а Аденауэр — как-то холодно, даже с легким оттенком неодобрения. И вправду, он многим остался недоволен, после всего он составил длинный список упущений, допущенных организаторами церемонии, и подверг их суровому разносу.

Аденауэру и самому пришлось выслушать немало нелицеприятных слов от английского резидента в Кёльне, своего старого знакомого Джулиана Пиггота: как же так, ведь ему были даны заверения, что президент не будет касаться в своей речи политических вопросов, а что получилось? Аденауэр не смутился: англичане должны понять, что президент обязан думать о сохранении своего авторитета в широких кругах немецкого народа: «если бы он ходил вокруг да около, на него обрушился бы шквал обвинений и протестов». Французы поставили вопрос об инциденте в повестку дня очередного заседания Верховного комиссариата, но на этом все и кончилось.

Чего не могли уловить ни англичане, ни французы, так это нового поворота в настроениях, которые захватили всю Германию — и неоккупированную, и оккупированную ее части. Налицо было пробуждение чувства уверенности в себе, в своих силах. Марка стабилизировалась и даже стала расти по отношению к стерлингу и франку. Даже в Рейнланде, где Тирар воспротивился введению рентной марки, Шахту удалось удержать постоянный курс обмена бумажной марки на новую в соотношении один миллиард за одну. Стали снижаться цены, уменьшились очереди перед пунктами бесплатной раздачи пищи. В апреле комиссия Дауэса обнародовала свой доклад, где излагался вполне разумный, по крайней мере на первый взгляд, план решения сложных проблем, связанных с репарациями. На выборах во Франции, состоявшихся в мае, Пуанкаре, как и ожидалось, потерпел поражение, и главой правительства стал более склонный к примирительному курсу Эдуард Эррио. Короче говоря, все складывалось для немцев наилучшим образом. Соответственным образом это отразилось в прессе и общественном мнении.

Доклады английских оккупационных властей констатировали рост случаев «вызывающего поведения» по отношению к ним со стороны жителей Кёльна; отмечены были «презрительные высказывания относительно слабости фунта и девальвации французского и бельгийского франка». Типичным для изменившейся ситуации стал инцидент в деревушке Медерат, обычно мирном и сонном местечке. Четырехлетний малыш швырнул камень в проезжавшую машину британского офицера. Тот выскочил из машины и бросился за хулиганом, который не преминул юркнуть за дверь своего дома. Офицер ворвался в дом, схватил обидчика и попытался увезти его с собой в комендатуру. Высыпавшие из домов жители бросились на его защиту. Для усмирения был вызван наряд солдат. Все кончилось тем, что две сотни местных жителей оказались за решеткой и на десять дней в деревне был введен комендантский час.

В августе 1924 года на конференции в Лондоне «план Дауэса» получил официальное одобрение. Штреземан и Эррио договорились о том, что иностранные войска будут в течение года выведены из Рура. На январь 1925 года было намечено окончание английской оккупации Кёльна и прилегающего региона. Казалось, ничто не предвещало осложнений, но тут произошло событие, которое спутало все карты. В ноябре того же года Военно-контрольная комиссия союзников обнародовала свой предварительный доклад по результатам инспекции германских предприятий и военных объектов, проведенной вскоре после принятия «плана Дауэса» рейхстагом. Доклад констатировал грубые нарушения германской стороной своих обязательств по Версальскому договору. Повышенное внимание, которое союзники, особенно французы, стали уделять в своих отношениях с Германией именно в этот период военным вопросам, было неслучайным: в условиях, когда старые рецепты тина установления «стратегической границы» но Рейну или изъятия огромных репараций отпали, сохранение строгих ограничений на немецкий военный потенциал оставалось последней надеждой на нейтрализацию угрозы с востока. Можно сказать, что «план Дауэса» парадоксальным образом заранее запрограммировал создание конфликтной ситуации между рейхом и его западным соседом.

Реакция союзников на доклад комиссии была вполне предсказуемой: правительство Эррио просто не могло не потребовать от англичан отсрочки эвакуации Кёльнской зоны, а британское правительство, которое вновь возглавили консерваторы и где новым министром иностранных дел стал Остин Чемберлен, политик весьма жесткого толка, не имело иного выбора, как согласиться с требованием французской стороны.

Решение о переносе на более поздний срок окончания оккупации вызвало бурю возмущения в германской печати, которая на протяжении января — февраля 1925 года, казалось, вообще ни о чем другом и не писала. Немцы могли себе позволить так распоясаться, поскольку ощущали определенное сочувствие к своей позиции со стороны некоторых кругов в Лондоне: немецкое посольство в Великобритании информировало свой МИД, что, по мнению многих (англичан), «с Германией поступили несправедливо, причем она пострадала из-за какой-то мелочи». В Кёльне по общему решению всех политических партий было решено организовать митинги протеста. Приближалось время традиционного рейнского карнавала, и Аденауэр, опасаясь, что подвыпившие горожане не ограничатся словесными аргументами, распорядился закрыть все пивные и уменьшить число карнавальных представлений. Однако если говорить о массовом возмущении, то оно было вызвано как раз этими запретительными мерами, а не какими-то мотивами высокой политики, впрочем, особых инцидентов во время карнавала не последовало.

В Германии явно ощущалось отсутствие твердой, но примиряющей руки президента Эберта. В феврале 1925 года он скоропостижно скончался. Началась кампания по выборам нового президента. Страсти еще более накалились. Это явно отразилось в тоне речей кёльнского бургомистра. Во время визита в город нового канцлера (им стал Лютер; Маркс выдвинул свою кандидатуру на пост президента) он уже говорил об оккупации как о «совершенно нетерпимом» факте; население, по его словам, «изнывает под гнетом неволи». Касаясь последней из употребленных Аденауэром фигур речи, заместитель английского Верховного комиссара полковник Райан сухо заметил в адресованном Чемберлену докладе: «Ввиду бурного карнавального веселья, царящего сейчас на улицах, это заявление представляется несколько странным». В английских архивах сохранилось немало такого рода ядовитых комментариев по поводу публичных выступлений нашего героя в описываемое время.

В ходе президентской кампании Аденауэру пришлось испытать немало неприятных минут, объясняя свое поведение в событиях 1923 года. Яррес, тогда бургомистр Дуйсбурга, а теперь один из кандидатов на президентское кресло, заявил, что его коллега из Кёльна в критический момент «пассивного сопротивления» выступил с капитулянтским предложением о начале переговоров с французами относительно создания автономного Рейнского государства вне рамок рейха. Аденауэр в речи, произнесенной 23 марта, потребовал от Ярреса доказательств и заявил, что может назвать несколько «хорошо известных имен» тех, кто способен защитить его доброе имя против клеветнических выпадов. Конкретно он апеллировал к самому канцлеру Лютеру — предать гласности подоплеку событий, только тогда нация сможет вынести свой приговор, кто выступал за капитуляцию и кто против. Имелся в виду, естественно, эпизод с барменским совещанием 24 октября 1923 года. Как мы помним, у каждого из тогдашних ораторов нос был в пушку. Если говорить об Аденауэре, то он тогда, безусловно, качнулся в сторону сепаратизма, другое дело, что он быстро отошел от этой позиции, однако отмазаться от прошлых грехов было нелегко. Эмоциональность реакции Аденауэра на обвинения со стороны Ярреса только усиливала подозрения в его адрес.