Станислав Соловьев - Grunedaal

• Название: Grunedaal
• Автор: Станислав Соловьев
• Жанр: Научная Фантастика

---

"Стражник" отрицательно покачал головой и пытался было оттеснить меня от ворот, угрожающе поднимая свое импровизированное "копье", но тут один из стариков оживился и подбежал к нам, смешно ковыляя. Как понял из его торопливой речи, старик хотел, чтобы я остановился у него, - он был стар и давно не видел иностранцев, он хотел послушать рассказы о далеких странах... Старик смешно тряс седой головой и этим развеселил "стражников". Поначалу они с раздражением восприняли слова старика, - они нестройно закричали и застучали нелепыми "копьями" по утрамбованной земле, но вскоре развеселились и милостиво позволили мне войти в город. Толстый "стражник" громко смеялся и качал головой: "Рассказы о далеких странах! Какие могут быть далекие страны?!.." Старик в ответ только загадочно улыбался и вцепившись костлявыми пальцами в мои лохмотья, уверенно поволок меня за собой. Я не сопротивлялся, - только оглядывался по сторонам, пытаясь рассмотреть по-лучше город.

Внутри защитных стен город оказался еще запущиней и грязнее, чем я ожидал, рассматривая его с высоты серого плато. Многие дома, сотню лет назад красивые и кипящие буйной жизнью своих многочисленных обитателей, ныне смотрели слепыми оконными проемами. Крыши их обрушились, стены пожирали дикий плющ и глубокие трещины - словно они соревновались друг с другом, кто захватит больше ветхого пространства... Улицы, некогда широкие и мощенные гладким булыжником, были завалены полугнилой деревянной рухлядью, мусором, камнями, вывороченными из кладки и теперь валяющимися как попало. К моему удивлению людей практически не было: на нашем пути, - и это в полдень! - я видел не больше десятка людей, пугливо оглядывающихся на меня и закутанных в рванное тряпье. Тишина царила в городе. Кое-где ее прорезали истеричные вопли бродячих псов, ржавый клекот давно не смазываемых дверных петель, хлопанье белья на ветру. Мы неторопливо обходили темные зловонные лужи, уверенно расположившиеся посреди улиц, трупы собаки или лошади, обживаемый армией шепчущих насекомых, уныло ползущую телегу, до верху нагруженную глиняными горшками.

Старик упрямо тащил меня за рукав: он почему-то молчал и трусливо озирался на каждого встречного. Так как все мое внимание было поглощено опасными лужами и кучами мусора, я мало что увидел, но все таки успел сделать кое-какие выводы. Эти выводы показались мне подозрительными и оттого неприятными: я не услышал детского смеха или детских криков - такое ощущение, что в этом городе совершенно нет детей. Я заметил, что почти все нами встреченные люди облачены в грязные лохмотья, чем-то испуганы, лица опухшие и их цвет землянист, словно люди большую часть жизни проводят впотьмах, в закрытых помещениях. У всех домов, которые имеют более или менее жилой вид, плотно закрыты оконные ставни и двери. Большую часть из встреченных нами людей составляют уже известные мне "стражи" - все как на подбор низкорослые и плотные. Они единственные, кто не выглядел испуганным и кто одевался сносно.

Старик боялся их больше всего: каждого "стражника" он встречал беззубой фальшивой улыбкой и низко кланялся. "Стражники" вряд ли замечали его показное дружелюбие: они с важным видом бродили по улицам и почему-то стучали древками своих смехотворных "копий" по закрытым ставням. То ли им было скучно, то ли они требовали открывать ставни... Я спросил у старика: кто эти люди? Старик присел от неожиданности и какое-то время ошеломленно изучал меня совершенно белыми глазами. Потом он вспомнил про мое иноземное происхождение и чуть слышно выдавил: Ут-наи-салиби... Неизвестное воинство? - Я удивился: какое же оно неизвестное, если это тоже местные жители, - просто они облачены властью. Но может быть я перевел неправильно? Может Ут-наи-салиби обозначает "Силы Неведомого"? Но это ничего не объясняет. Разве, что это можно понимать как "солдаты Того, чье имя не называют". Я удивлялся... В стороне, противоположной той, куда меня вел осторожный старик, грозно и величественно возвышалось здание городской ратуши. По-видимому, это было единственное по-настоящему высокое строение в городе. Старик особенно избегал смотреть в сторону ратуши и каждый раз перехватывая мой любопытный взгляд, что-то неодобрительно бормотал себе в бороду. Я заинтересовался этим и прямо спросил старика: что это за здание и что там находится? Старик весь подобрался и, несмотря в сторону ратуши, пробормотал уже знакомое мне: Куулат-ба-наи... Я видел его страх и не продолжил расспросы. Решил, что спрошу обо всем попозже, когда старый человек привыкнет ко мне. Я надеялся на это...

Старик привел меня в свой дом. Дом был маленький, двухэтажный, в котором жил только сам старик, - все остальные комнаты были пустыми и давно запущенными. Он пропустил меня вперед и следом за мной плотно закрыл двери. Внутри дома царила пыльная и затхлая темнота. Старик зашептал извинения и вскоре зажег свечу: как я и ожидал, оконные ставни были плотно заперты изнутри. Мы прошли в самую маленькую комнату. Ее можно было назвать почти пустой: кроме низкой деревянной кровати и кособокого сооружения, напоминающего то ли стул, то ли стол, - в ней ничего не было. Комната была поопрятней других, но все равно пыльной и заросшей старой паутиной. Воздух здесь был особенно затхлый и несвежий: очевидно, ее никогда не проветривали. Меня насторожил тот факт, что комната была без окон. Старик оставил меня и торопливо шаркая куда-то удалился. Я сидел на кровати и пытался понять, почему меня настораживает все здесь - сам город, улицы, этот дом, эта комната, этот старик. Что здесь такое, что присуще всему и что больше всего неприятно мне? И тут я понял: запущенность и состояние, не меняющееся веками. Обреченная неизменность царила в этом городе и правила свои пыльные балы. Не ее ли угрюмые жители Грюнедаля именуют Тем, что не имеет имени?..

Но тут мои печальные размышления прервало возвращение старика. Он принес мне поесть: овощная похлебка, черствый хлеб, лук, две вялые грозди винограда. Пока я ел, старик, словно лунатик, бродил по комнате, отбрасывая причудливые тени. Он что-то бормотал, нежно поглаживая пальцами облупившиеся стены и словно убеждаясь в собственной правоте медленно кивал головой. Я был занят едой и не обращал большого внимания на странные действия хозяина. Голод был моим настоящим хозяином. А когда он перестал им быть, хозяйкой стала сонливость. Старик, удовлетворенно бормоча, забрал грязную посуду, и уковылял из комнаты. Я вытер рот и ждал, когда он вернется. Но он все не возвращался и я не заметил, как уснул...

Три дня я только тем и занимался, что ел и спал. Путешествие через охваченный войной Суувар, а затем преодоление ледяных гор (старик их называл Таал-крондали) сильно истощили мое тело и мой разум. И то и другое нуждалось в продолжительном отдыхе: я ел и спал, и был счастлив. Конечно же, гораздо лучше было, если бы окна были широко раскрыты и моя комната была омыта солнечным светом и свежим воздухом. Но в промежутках между едой и сном я видел отчетливый страх хозяина и страх был намного старше его. Я не осмеливался просить гостеприимного хозяина открыть окна и впустить в дом свет. Если ему это так не нравилось, - что же, я был готов терпеть и не такие причуды. Слава Истории, что я был жив, что я впервые за долгие месяцы имел крышу над головой, что меня сносно кормили и не тревожили утомительными расспросами. Казалось, старик совсем не спешит расспрашивать меня про далекие страны. Большой частью он молчал, иногда что-то тихо бормотал себе в усы и удовлетворенно кивал головой, словно бы соглашался с кем-то, кто был для меня не видим, но для него - осязаем и привычен.

Старика звали Арда. Меня же он называл Орвином. Я не знал, чем занимался старик эти три дня: признаться, мне было все равно. Я закрывал глаза и моментально засыпал, окруженный непроницаемой тишиной. Бывали моменты, когда мне казалось, что окружающий меня город давно вымер: нет в нем никого, кроме меня и полусумасшедшего старика. Я прислушивался и ничего не мог услышать. Тогда я вставал и медленно, - мои ноги еще ныли от накопившейся усталости, подходил к закрытым оконным ставням. Я прислонялся ухом к шершавому сухому дереву и тогда слышал отдаленные звуки: чей-то кашель, скрип колес неторопливо ползущей телеги, внезапную возню бродячих собак на одной из мусорных куч, глухой стук стершихся башмаков. Меня удовлетворяли эти незатейливые звуки: город умирал, но город еще не умер. Я возвращался к кровати и погружался в сон без сновидений...

На четвертый день я почувствовал, что достаточно отдохнул и окреп, чтобы выйти на улицу и познакомиться с городом, о котором я когда-то грезил и который разочаровал меня, напомнив о будущей бессмысленной старости. Я сказал об этом хозяину и тем его испугал. Старик разволновался. Из его бессвязных хриплых выкриков, больше похожих на кашель, чем на осмысленную речь, я понял, что на улице уже вечер, а жителям запрещено в темное время покидать свои дома. "Кем запрещено?" - хотел я спросить, но благоразумно сдержался; что-то подсказало мне, что это еще больше испугает и разозлит старика. Запрещено или нет, - я сильно не расстроился: с удовольствием еще пару деньков отдохнул, прежде чем заниматься своей работой.