Александр Доронин - Тени колоколов

• Название: Тени колоколов
• Автор: Александр Доронин
• Издательство: Морд. кн. изд-во
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996

Это панорамное полотно о жизни Никона, патриарха всея Руси, чье имя всколыхнуло весь мир XVII века. О принадлежности героя к своему мордовскому народу, о его непреходящей тоске по родным местам и сложных жизненных перипетиях — вот о чем повествует это произведение.

---

Уже заходя в дом, Инжеват взглянул как-то косо, будто измеряя плечи сына, остановился и хрипло сказал:

— Смотрю я, батюшки из тебя не выйдет. Из монастыря сам убежал или выкинули тебя?

— Своей волей ушел, отец, своей. Не нравится мне черное одеяние. Да и церковные обычаи надоели.

— Смотри, смотри, это твое дело. Сейчас что, молиться в Репеште будешь нашим богам?

— Не знаю, отец, не знаю. Жизнь покажет, с чего новые дни начать…

Ужинали при лучине. Мачеха поставила на стол сковороду с жареным мясом, отец разлил по кружкам брагу. Брага пахла душицей и липовым цветом. Тикшай только пригубил, пить не стал. Это понравилось Инжевату, и, повернувшись к брату, он улыбнулся:

— Так до Озксчи не опростаем кадку. Иные гости сами угощения просят, здесь наливаешь — отворачиваются…

Сильным был хозяин, толстым дубом казался в середине избы — но и сила браги оказалась немалой. Вставая из-за стола, Инжеват чуть с ног не свалился. Ум этот хмельной напиток не темнит, а вот до ног дошел, они ослабели.

Проска, стоявшая в течение всего ужина около печи, не подошла к мужу. Она боялась его: в этом доме Инжеват был хозяином, каждое его слово считалось законом.

Вышли на улицу (Тикшай придерживал отца под руку), сели у березы, растущей сзади двора. Прошка сказал:

— Завтра и я поеду с вами в лес, всё пригожусь держать топорище.

— Ты, брат, человек святой — правая рука сельского жреца. С бревнами как-нибудь мы сами справимся, калеке там нечего делать. Хорошо, дома кур гоняешь…

Когда Прошка, обидевшись, ушел от них, Тикшай не удержался:

— Ты, отец, почему так дядю обижаешь? Он с турками воевал, с той войны немногие живыми вернулись. Война, отец, огнем жжет, калёными пулями косит…

Инжеват то и дело склонял уставшую голову и силился что-то сказать, только слов не мог найти и, прижавшись к плечу Тикшая, уснул.

Стемнело — и тихо стало на улице. Но вот на синем подоле ночного неба зажглись бисеринки звезд — голубых, желтых, сиреневых, красных. А из-за края леса медленно выплыла полная ярко-желтая луна.

* * *

Июль эрзяне нарекли медовым месяцем. Для кого — медовый, а для кого — бедовый. Дел — только поворачивайся! Пока не началась жатва, женщины белят холсты, работают в огороде, мужчины пашут пары, поправляют дворы и овины.

Домашние заботы застигли и князя Куракина. С помощью плотников он поднял новую горницу из сосновых толстых бревен, с улицы обшитую тесом. В двенадцати окнах, что глядят на три стороны, вставлены стекла, как волны Кутли-реки, ослепляют глаза прохожим. Удивился новому княжескому дому и Инжеват. Он второй день возит с Тикшаем и соседом Чукалом из леса бревна. Бревна липовые, крючковато-сучкастые. Но хорошо, что такие есть, за князем не угонишься, он хозяин над всеми. Вон какие хоромы поставил… Инжеват разглядывал окна, как неведомое чудо, со страхом и трепетом, потом снял ушанку, в которой ходил зимой и летом, встал на колени на пыльную дорогу и перекрестился. Опомнился, вскочил на ноги и побежал догонять подводу. Увидя это, Чукал засмеялся:

— Тебя, сосед, не слепень укусил?

Инжеват молча махнул шапкой, зажатой в кулаке, в сторону княжеских хором и тяжелым шагом поплелся за лошадью.

Чукал к «чуду» остался равнодушен. Такие окна он видел в Новгороде, когда был с посланцами своего села у Никона. Подозвал Тикшая, который вел лошадь под уздцы, стал расспрашивать, откуда привозят оконные стекла. Рот открыл от удивления, когда услышал, что делают их на Руси, и тому научились у иноземцев. И ещё Тикшай сказал, что льют их из речного песка. Он будто бы своими глазами видел, как стекло варят в Соловецком монастыре.

Чукал слушал с интересом, переспрашивал. А Инжеват плюнул от злости:

— Ты, парень, ври-ври, да не завирайся! Для чего, скажи, нам твое пустое вранье?

Тикшай не стал спорить. Бесполезно убеждать отца в своей правоте. Кроме соседних сел, отец нигде не был, не знает, какие удивительные дела могут творить люди. Слышал он, к примеру, что боярин Морозов, правая рука царя, и зимой ест свежие огурцы, которые его работники в отапливаемых помещениях растят даже в зимнюю стужу.

Пока около дома разгружали бревна да ужинали, солнце яичным желтком скатилось за Красную горку.

Чукал, опьянев от медовухи, с песнями отправился домой, уставший отец тоже лег отдыхать. Дяди Прошки почему-то дома не было, мачеха молча мыла посуду. Тикшай вышел на улицу, сел под березу и стал прислушиваться к тишине ночи. Третий день он в своем Вильдеманове и никак не поймет, почему в селе такая тишина и безлюдье. Если бы не кричал по утрам петух и не лаяли изредка собаки, сказал бы — село покинуто людьми.

Тишину вдруг нарушила мачеха, которая прямо с крыльца вылила грязную воду. Увидела Тикшая и спросила:

— Ты почему не идешь на посиделки? Туда все девушки собираются!

— А в чьем доме собирается молодежь? — оживился Тикшай.

Мачеха махнула рукой в сторону нижнего конца улицы:

— При твоем отце боялась тебе говорить: после стада Мазярго к нам заходила. Всё расспрашивала меня, долго ли ты здесь пробудешь. У ее соседки, тетки Окси, молодежь собирается.

Мазярго, племянницу Проски, он хорошо знал. Перед отъездом Тикшая в Новгород она почти каждый день заходила к ним. Всегда смотрела в его сторону стеснительно, будто хотела что-то сказать, но никак не осмеливалась. За три года, наверное, совсем невестой стала?

Мачеха ещё что-то хотела сказать, но тут под ноги ей выкатился кутенок и весело затявкал. Женщина пнула щенка:

— Хватит, чтоб тебя! Вот проснется хозяин, — она повернула голову в сторону окон, затянутых бычьим пузырем, откуда раздавался храп, — поломает твои кривые ноги!

Собачка будто поняла ее, замолчала и вновь улезла в свою конуру. Проска вернулась в избу, а Тикшай пошел в указанном направлении. Там, на нижней улице, в детстве он часто играл с приятелями. Больше всего мальчишке нравилось играть в прятки. Платком завяжут глаза, и ищи спрятавшихся по разным местам друзей. Найдешь, дотронешься до кого-нибудь — встанешь на его место, не найдешь — целый день будешь шарить в кустах или среди лопухов. Однажды во время игры Тикшай провалился в заброшенный колодец. Хорошо ещё, при падении вскрикнул, ребята быстро нашли его. Вытащили багром, привели домой, а там ещё отец прутом угостил. Хлестал его по заду и приговаривал:

— Не лезь, куда тебя не просят!

Нижняя улица длинная и шумная. По правой ее стороне протянулась пузатая Красная горка, по левой — резвая Кутля. А посередине — пыльная, наезженная, вся в колеях от тележных колес дорога. В пыли копошатся куры, в ямах роются свиньи с выводком. Дорога выходит за околицу и тянется вдоль оврага, в который вчера Тикшай чуть не свалил телегу с бревнами. Хорошо, что дядя Чукал успел вывернуть лошадь. Беда миновала. Откуда Тикшаю было знать, что по краю оврага, куда он раньше ходил с друзьями за ягодами, сейчас добывают глину для кирпича… Вырыли большой котлован.

Тетка Окся жила во втором доме с края. Дом низкий, будто сплюснутый нос. Крыша из гнилой соломы, сразу около крыльца — колодец, над которым дремал деревянный журавль. Загнул тонкую шею и думал одному ему известную думу. Тетка Окся давно живет одна, без мужа-опоры. Глядя на развалившуюся избушку, Тикшай почувствовал, как сердце ущипнули жалость и боль.

В избе горел огонь: желтели обтянутые бычьим пузырем два крохотных окна. Тикшай подошел ближе, замер, прислушиваясь к вечерней тишине. Из окон-дыр просачивались наружу женские голоса и жужжание прялок. Вот один голос запел тихонечко, к нему присоединился второй, третий… Они были разными, и каждый по-своему рассказывал эту грустную историю, которую он слышал когда-то:

Темно-русая девушка-красавица,
Чернобровая, ой да, барышня Азравка.
В отчем доме она состарилась,
В доме матери завяла девушка…

Тикшай слушал песню и вспоминал детство, когда он, не знавший материнского тепла, осенью всё смотрел за улетающими стаями птиц и думал о будущем счастье. Нелегким было детство, но сейчас его не вернешь, как не вернешь и то милое сердцу девичье личико, которое улыбалось только ему.

Тикшай вдруг почувствовал, что кто-то тронул его за рукав. Обернулся, с сожалением расставаясь с воспоминаниями. Перед ним стоял его друг, Куляс Киушкин, высокий, широкоплечий парень. Длинные до плеч светло-русые волосы колыхались осенним хмелем.

— Слышал, слышал о твоем приезде, да всё никак не мог найти время навестить, — улыбнулся он Тикшаю во весь рот. Крепкое рукопожатие, мозолистые руки, как сухая дубовая кора. — Ты почему стоишь за дверью? Или один стесняешься заходить? Идем, дружок, тебе там будут рады.

Тесная хибарка была полна девушками и парнями, как огурец семенами. Одни пряли, другие вышивали, третьи чесали шерсть, парни возились около сломанных прялок. Тетка Окся и Мазярго сидели за ткацким станком. Оборвалась грустная песня, молодежь оставила свои дела, удивленно смотрела на вошедшего. Видели его, только где? Выручила Мазярго. Прикрыв руками пылающие щеки, она растерянно сообщила: