Irene - Эфффект линзы

• Название: Эфффект линзы
• Автор: Irene
• Жанр: Остросюжетные любовные романы

Аннотация:

Молодой парень Кирилл вынужден идти работать по специальности — психологом, в родную школу в маленьком шахтерском городке. В самом начале учебного года происходит страшное событие — застрелился всеобщий любимец, одиннадцатиклассник Леха Литвиненко. Подгоняемый чувством вины, Кирилл намеревается узнать правду о загадочной смерти своего подопечного. Но как вести расследование, если милиция не хочет ничего слышать, а тут еще и строит глазки симпатичная школьница?

---

Сдобников сорвался с места и нервно заходил передо мной, как тигр в цирковой клетке.

— Не знаю, — прошипел он. — Я пока одно вижу: у Лехи было все нормально. Потом он связался с этой курицей… А потом — оп! — и мы его хороним.

Он сжал кулаки, метнув в меня несколько гневных взглядов, но потом вдруг настороженно замер.

— А зачем вы все это выспрашиваете? Вам сказали меня допросить?

— По-моему, это не похоже на допрос, — я нахмурился. — Просто мне показалось, что ты хочешь чем-то поделиться, только и всего. Обычно от этого становится легче. А сегодня тяжелый день.

Витя немного отступил, его плечи расслабленно опустились.

— Может быть. Но теперь я хочу помолчать.

— Хорошо. Просто знай: если нужно поговорить, подходи в любое время.

Он неуверенно кивнул, мы замолчали, и я принялся за вторую сигарету. Сдобников накинул капюшон и потер замерзшие руки. Со школьного двора расходились люди, похоронная процессия двинулась в сторону кладбища. Стайка старшеклассников завернула за угол, в «курилку», но никто не проронил ни слова. Я попрощался с Витей и побежал к автобусу, который вез учительскую делегацию следом за катафалком, пытаясь абстрагироваться от невероятного количества людского горя, сосредоточенного в маленькой кабинке «Газели».

* * *

Я не стал подходить к матери Лехи в день похорон. Во-первых, мы не знакомы, а то время вряд ли было подходящим для знакомства, во-вторых, мне не хотелось говорить какую-то банальность только потому, что так надо. Прошло три дня, пока я совершенно случайно встретился с ней в холле первого этажа нашей школы. Она стояла у окна напротив приемной директора, теребя в пальцах платочек, и с медитативным спокойствием осматривала квадратный школьный двор. Статная, красивая женщина. Догадаться о неистовом горе, разрывающем ее душу, можно было лишь по беспомощно опущенным плечам и этим механическим, резким движениям рук. Несмотря на то, что написано в моем университетском дипломе, я всегда терялся и не знал, что можно сказать в такой ситуации. Но в ту минуту я впервые почувствовал на душе неподъемную, тысячетонную глыбу — если Леха Литвиненко действительно покончил с собой, то я тоже отчасти виноват в этом. Может быть, вовремя сказанного мною слова хватило бы, чтобы он передумал. Может быть, я бы мог натолкнуть его на решение проблемы. Может быть, я мог его спасти… Может быть, должность школьного психолога и вправду не такая бесполезная штука…

— Здравствуйте, Александра Анатольевна… — я вздохнул, пока она, напряженно разглядывая мое лицо, пыталась понять, где видела меня раньше. — Вы к Алле Ивановне?

Мать Литвиненко рассеяно кивнула:

— Мне сказали, она будет минут через пятнадцать. А вы, кажется… вы — психолог?

— Да. Я недавно работаю. Меня зовут Кирилл Петрович, — я осторожно пожал ее мягкую полную руку. — Мне очень жаль…

— Кирилл Петрович, — ее покрасневшие от слез глаза вдруг вспыхнули подозрительно похожим на безумие огоньком, — вы же знали Алешеньку?

Я вздрогнул от ее вопроса и от неожиданности растерялся. Не думал, что она вообще захочет со мной разговаривать.

— Да, немного работал с его классом. Мы несколько раз разговаривали с ним.

— Ну почему же они говорят мне, что он… убил себя сам… это же бред! Это же полный бред… — казалось, эти истеричные нотки, проскальзывающие в ее хриплом голосе, вот-вот превратятся в неудержимый, неистовый плач, хотя внешне она выглядела все так же сдержанно. — Вы же специалист! Вы же видели его… А они ничего не хотят слышать…

Моя тысячетонная глыба вины за секунду стала еще тяжелее. Да, специалист, вроде как. Но распознать самоубийцу в жизнерадостном лидере класса не сумел. Я опустил глаза.

— Александра Анатольевна, я бы очень хотел знать, что произошло на самом деле. Но, к сожалению, пока мы имеем только официальную версию, и остается только ждать. Если я могу чем-то помочь…

Она вытерла скопившиеся в уголках глаз слезы и покачала головой.

— Спасибо, — вздохнула, взяв себя в руки, и продолжила: — И ведь ничего, никаких признаков же не было… Пару раз он приходил домой под утро в плохом настроении. И все. Но ни со мной, ни с отцом не говорил. Все ведь мальчишки так делают… В этом ведь нет ничего такого… Он не мог сам!!! Я никогда, слышите, никогда в это не поверю!

Я сочувственно кивнул, вспомнив, как мама целый месяц даже не догадывалась о том, что у меня вдребезги разбито сердце после одной неприятной любовной истории. Да и пирсинг в моей левой брови она заметила только четыре дня спустя… Так что Александра Анатольевна вполне могла пропустить что-то важное.

— А с отцом в последнее время у него не портились отношения?

Женщина покачала головой.

— Нет. Наш папа редко дома бывает… он постоянно в командировках… Они в последнее время и не виделись почти… А что?

Внезапно я смутился, не зная, как объяснить ей, что отношения с отцом могли сыграть роковую роль в ситуации Лехи. «Я не пропаду. Батя что-нибудь придумает»… «Кирилл Петрович, ну, вы это… только не надо бате звонить»… Каким же испуганным в тот момент было выражение его лица!

— Я знаю, как Леша уважал и любил его, — тщательно подбирая каждое слово, сказал я. — Думаю, он очень переживал бы, если бы поссорился с ним.

— Наверное, да. Но какое это имеет теперь значение?..

Судя по интонации, ее последний вопрос был риторическим и я не стал развивать тему дальше. Мы постояли молча какое-то время, но потом взгляд ее больших голубых глаз скользнул мимо и остановился где-то за моей спиной. Я обернулся. На выходе, около распахнутых дверей столовой, по привычке засунув руки в карманы, замерла Вика Ольшанская.

— Эта девочка… Она же новенькая, да?

Вика напряженно приподняла плечи, будто готовясь броситься наутек при любой попытке приближения.

— Новенькая?

Я вспомнил, что собирался сделать уже два месяца. Глянуть ее «досье». Мысль о том, что я, так ни разу его и не просмотрел, повергла меня в шок, ведь Вика была одной из самых ярких и неординарных учениц этой школы. Я успокоил себя мыслью, что до этих пор был постоянно загруженным — куча каких-то мелких дел, консультаций, КВНов и заданий от Аллы Ивановны.

— Я видела ее пару раз. Леша, кажется, даже дружил с ней.

— Да, я слышал. И они, насколько я знаю, расстались незадолго до… — я запнулся, почувствовав неловкость, но продолжал смотреть на Вику. Та не двигалась с места, немигающим взглядом сверля нас с матерью Литвиненко.

Александра Анатольевна вдруг повернулась ко мне и я заметил, как на ее лице появилось презрительное выражение.

— Вы считаете, что Леша мог… из-за нее?.. — она раздраженно выдохнула. — Да нет же… Знаете, столько их было… это все проходящее… У такого мальчика, как мой сын, с девчонками проблем никогда не было. Вы не о том думаете, Кирилл Петрович.

Это прозвучало как намек. Александра Анатольевна гордо подняла подбородок и поджала губы. Видимо, поверить в самоубийство сына ей не удастся никогда, но озвучить свои предположения она не решилась. Да и не нужно. Я прекрасно понимал ее сомнения и, кроме того, слишком хорошо знал парней типа Лехи. То, что он преследовал Вику и не упускал ни одной возможности, чтобы уколоть ее, да еще и в присутствии максимального количества слушателей, не выбивалось из его стиля поведения. Это свидетельствовало о банальном ущемленном самолюбии. Но никак не о разбитом несчастном сердце, готовом на все, лишь бы найти себе утешение.

Из приемной наконец вышла Алла Ивановна и через несколько секунд забрала мою собеседницу к себе в кабинет. Я двинулся вперед, но Ольшанская резко развернулась и почти бегом выскочила из парадного входа. Черт!.. Гнаться за ней было бессмысленно.

* * *

Жизнь в школе все никак не приходила в норму. Наверное, мир для многих этих ребят и, особенно, одиннадцатиклассников уже никогда не будет прежним. Каждый раз, заходя в новый класс все с той же темой беседы, я сомневался, нужно ли им вообще напоминать об этом так настойчиво? Но для проверки, уже скоро стартующей в школе, важен был факт моей работы по этой болезненной теме, так что выбирать не приходилось.

Сегодня, закончив очередную беседу в восьмом классе, я вспомнил, что собирался посмотреть «досье» Ольшанской. Там и правда лежало немного материалов — несколько результатов тестов, пара рисунков и одно сочинение-размышление. Тема, заданная моей предшественницей, однозначно впечатляла: «Любовь — это…» О, Боже. Как же я ненавидел в школе эти вещи… Мне всегда было тяжело описать что-то подобное словами, еще хуже — позволить читать эти сокровенные мысли кому-то другому, кому-то чужому, любопытному и в очках! Такие сочинения казались мне страницами из дневников, поэтому я, превозмогая интерес, не осмеливался заглядывать в листок девочки, которая мне нравилась.