Ласло Немет - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Ласло Немет
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1982

Мастер психологической прозы Л. Немет поднимал в своих произведениях острые социально-философские и нравственные проблемы, весьма актуальные в довоенной Венгрии.

Роман «Вина» — широкое лирико-эпическое полотно, в котором автор показывает, что в капиталистическом обществе искупление социальной вины путем утопических единоличных решений в принципе невозможно.

В романе «Траур» обличается ханжеская жестокость обывательского провинциального мира, исподволь деформирующего личность молодой женщины, несущего ей душевное омертвение, которое даже трагичнее потери ею мужа и сына.

---

— Мне что, — передернула плечами Жофи и пошла к двери.

Из комнаты раздался новый взрыв смеха — выделился зычный хохот нотариуса, а затем незнакомый мужской голос: «Хорошо же вы им отплатили, господин нотариус!» Жофи остановилась.

— Там еще кто-нибудь?

— С нашими приехал из ихней деревни, поросенка месячного сторговать хочет.

Бедная мать в растерянности не могла придумать лучшего и сказала то, что слышала с девических лет: так всегда говорили про жениха, приезжавшего на смотрины — «он из дальней деревни, поросенка покупает». Жофи отошла от двери и устремила глаза на мать, которой вдруг срочно понадобилось развинтить кофеварку и прочистить ситечко.

— Не знаю даже, зачем я пришла. Чтобы анекдоты нотариусовы слушать? Ну что ж, могу и здесь дождь переждать.

— Дождь? — переспросила мать и выглянула в кухонное окошко. — Нет, Жофи, нет, как можно тебе здесь оставаться! Илуш вконец обидится.

Жофи не отозвалась ни словом, только скривила губы и, шагнув к двери, положила ладонь на ручку, собираясь с духом, чтобы войти. В комнате веселье шло вовсю, и старую мать охватил вдруг страх и за суровую, всю в черном дочь, и за тех, что в этот момент громко чокались в комнате.

— Послушай, Жофи, — прошептала она дрожащим голосом, ухватив старческими пальцами юбку дочери. — Послушай, Жофи, ты ж гляди, не скажи там чего такого… — Она заморгала и беспомощным добрым старческим взглядом поглядела на Жофи.

— За них боитесь? Из-за меня? А я ведь не кусаюсь, — проговорила Жофи вполголоса и тут же вспыхнула, припомнив, что уже говорила это сегодня.

— Ну-ну, я ж так просто, — заикаясь, выговорила мать и, когда Жофи вошла, еще долго простояла у порога, прислоня ухо к двери, и с замиранием сердца слушала, не говорит ли уже что-нибудь «такое» эта ужасная женщина, ее дочь.

В комнате вместе с Мари их было пятеро: Илуш с мужем, отец и незнакомый мужчина. Нотариус сидел на клеенчатом диване, удобно откинувшись назад; он подмял под себя кружевную накидку со спинки дивана, стащив вместе с ней и семейные фотографии. Илуш тоже сидела на диване с ногами, прижавшись к мужу и головой уткнувшись ему куда-то под мышку; он время от времени похлопывал ее по спине, а она гладила его трясущийся подбородок и то и дело чмокала в толстую физиономию, что должно было обозначать лад и семейное счастье. Мари обносила всех чашечками с кофе и терпеливо ждала, пока большие руки мужчин с грехом пополам добудут себе сахар из узкой горловины сахарницы и с плеском опустят белые кусочки в черную жидкость. Куратор и гость сидели за столом и о чем-то оживленно беседовали. У обоих во рту дымились только что раскуренные сигары. Первым заметил вошедшую Жофи гость, так как он сидел лицом к двери, и вежливо приподнялся. Это был широкоплечий, но не толстый мужчина лет сорока; на спокойном смуглом лице поблескивали темные глаза. Тотчас поднялись и все остальные. Илуш, которой Мари успела шепнуть, что Жофи все же пришла, выпростала голову из-под мышки мужа и с приготовленным загодя воодушевлением бросилась к Жофи.

— Здравствуй, Жофика, — щебетала она, — я уж боялась, что не увижу тебя сегодня!

Она расцеловала Жофи в обе щеки и даже с покровительственной лаской погладила по спине.

— А вы все хорошеете, свояченица, день ото дня, — заигрывая, воскликнул нотариус и с шутливой почтительностью протянул Жофи руку, стараясь создать непринужденную обстановку. — Погляди-ка, Янош! Ты, конечно, и слыхом не слыхал, что у меня такая раскрасавица свояченица. — И он хитро взглянул на жену: как ей нравится такой ловкий прием? Он, нотариус, был мастер создавать непринужденную обстановку.

— Нет, как же, супруга ваша говорила мне, — серьезно произнес гость и, подойдя к Жофи, отрекомендовался — Янош Приккель, трактирщик из Ходоша.

Жофи подала ему кончики пальцев, подала руку и отцу, а потом отошла и села в кресло у кафельной плиты. Все остальные сидели вместе, она же расположилась отдельно, в углу. Видно было, что она твердо решила не проронить ни единого слова. Даже нотариуса ошеломила повадка этой погруженной в траур женщины, медленно опустившейся в кресло, — с минуту ему даже ничего не приходило в голову.

— Что так в сторонке, дочка? — нарушил тишину старый Куратор и поглядел Жофи в глаза дружелюбно и ободряюще, но вместе с тем как будто и просительно.

— Я здесь привыкла, — проговорила Жофи и так плотно сжала губы, словно все, что от нее требовалось, она уже сказала.

— Это она меня боится, поэтому и села поодаль, — попробовал расшевелить ее нотариус. — Даже не отрицайте, когда я ухаживал за Илуш, вы тоже нипочем не хотели со мной в одной комнате оставаться. — И он звонко расхохотался, побуждая к веселью и других.

Но Жофи даже не улыбнулась, и потому никто не решился последовать его примеру.

— Ах ты, глупышка, — пожурила Илуш мужа (она говорила теперь, растягивая слова), — откуда тебе знать, как и с кем беседу вести. Ведь он у меня вечно в конторе своей торчит, с батрачками да поденщицами. — Илуш с видом человека, собравшегося тактично перевести разговор на более надежные рельсы, повернулась к гостю: — У бедной моей сестры достаточно причин для печали. Я вам, кажется, рассказывала, господин Приккель.

— Да, сударыня, рассказывали, — подтвердил гость и тепло взглянул на Жофи.

— Куда уж больше, двое самых близких, — вздохнула Илуш, стараясь и лицу своему придать соответствующее выражение. — Ну да господину Приккелю объяснять этого не надо. Он и сам потерял осенью жену, милую, чудную женщину.

Теперь Жофи невольно взглянула на незнакомца, а он отвел глаза к окну, за которым шел сильный дождь; ему явно было не по себе, что здесь во всеуслышание говорят о сугубо личном его деле. По лбу и глазам его, устремленным в окно, проскользнула какая-то тень — то ли смущения, то ли грусти; видно было, что это не грубая натура, что у него есть душа. «Вдовец», — сказала себе Жофи, чтобы прогнать мимолетное хорошее впечатление. Понадобился кто-нибудь, чтоб носки штопал да обед подавал. Старик, никому не нужный старик, вот кого они ей прочат! Накажи их бог, и его с ними вместе!

Илуш подождала, не скажет ли хоть что-нибудь Жофи, потом защебетала опять:

— Положение и у него такое, что не позавидуешь. Тут тебе дело — у него ресторация, самая большая в Ходоше, — а тут еще бедная его дочурка. Просто рассказать не могу, как мне жаль эту крошку, и ведь умница какая, я всякий раз приласкаю ее, как она к нам забежит. Сколько лет вашей Розике, господин Приккель?

— Одиннадцать, — как-то стесненно ответил гость.

— Верно, одиннадцать. Сейчас бы ей всего нужнее ее покойница мать. — И она поглядела на Жофи: жалеет ли сестра бедную сиротку так, как она, Илуш.

Однако Жофи безразличны были все сиротки мира, пусть хоть всех их стащат на свалку.

Так вот на что я гожусь, по-вашему, клокотало у нее в сердце. Чтобы вместо «бедной покойницы» вшей вычесывать у какой-нибудь Розики! И ради этого заманил ее сюда отец! Из-за этого так дрожал его голос. Еще и из деревни вытолкнуть ее захотели! Она словно выше ростом стала в своем безмолвии, и никто уже не мог укрыться от ее пылающих глаз. Она наводила страх, эта застывшая в кресле женщина, которой нечего было сказать окружающим. Она была словно сама совесть.

Старый Куратор поднял свою кружку и чокнулся ею со стаканом гостя.

— Нужен, нужен был этот дождик, — сказал он, указывая на окно, лишь бы отвлечь внимание от сидевшей в углу дочери. — Жаль, что ненадолго.

Все поглядели в окно, как будто искали спасения в этом четырехугольнике, и дружно заговорили.

— Что ж, ресторатору всегда хорошо, — ухватился за тему нотариус. — Ему ведь все равно, идет ли дождь, нет ли.

— Ошибаетесь, господин нотариус, — с улыбкой стал отшучиваться трактирщик. — Когда урожай плохой, и у нас гостей меньше. А вот господам нотариусам и правда все одно, они так и так жалованье в карман кладут.

— Что верно, то верно. Хорошо ответили, господин Приккель, — кивнул Куратор. — Откуда таким господам знать, зачем люди на небо глядят.

— Видишь, папуся, — засюсюкала Илуш, — тебе здесь хорошо ответили.

Сам нотариус тоже громко смеялся шутке трактирщика, чтобы хоть как-то вознаградить его за неудачу с Жофи. Он тут же перешел в контрнаступление, доказывая, что его наука не на небе и не на земле, как у землевладельцев, а в голове.

— Или в чернильнице, — улыбнулся Куратор, и опять все весело посмеялись.

Они нападали друг на друга, нотариус хохотал почти непрерывно, Илуш стрекотала, как сорока, Куратор молодо шутил, желая подчеркнуть симпатию к гостю. На шум и жена его просунула голову в дверь: видно, Жофи пока ничего «такого» не сказала, если все весело смеются. Зять тотчас перехватил ее.

— А вот и моя дорогая теща. Ну-ка побыстрей, какой-нибудь анекдотец о теще. Только это не про вас, тещенька, вы единственная теща на свете, которую хоть в рамку да на стену.