Ронни Касрилс - Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе

• Название: Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе
• Автор: Ронни Касрилс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-88010-214-9

Книга Ронни Касрилса — первое издание на русском языке, приоткрывающее занавес тайны над деятельностью спецслужб Африканского национального конгресса (АНК).

Автор — активный участник подпольной борьбы против режима апартеида, ставший начальником военной разведки АНК, повествует без всякого вымысла о захватывающей подпольной деятельности, о реальных событиях своей жизни, не уступающей по остроте восприятия «шпионским» книгам.

Книга, написанная живым и доступным языком, рассчитана на массового читателя.

---

Мы провели там много выходных в компании Зута и Маам (сокращенное от Мириам) — пары, которая жила в старом коттедже на узкой улице, круто спускающейся по склону. Пока Маам готовила экзотические малайские блюда, Зут скручивал для гостей «золз» (самокрутки с наркотиком). Он покупал марихуану на «Семи ступеньках», знаменитом притоне этого района, который там называли «деревом познания». Зут обожал бренди с кока-колой, поэтому мы брали на себя напитки.

Зут побывал в тюрьме на улице Роланда за хранение краденого. Он поражал меня рассказами о тюремных нравах и о том, как в тюрьме он курил наркотиков больше, чем за её пределами. Среди его друзей были Альф и Айзей, которые, по-видимому, изучали левые политические теории. Альф забавлял нас тем, что любую в мире проблему анализировал на смеси африканерского жаргона, называемого «тсотси-таал»[9], и высокопарного английского. «Nou se vir my mense (африкаанс — скажите мне, приятели), в чём состоит причина? И в чём состоит следствие?» Затем он обычно наклонялся вперед с притворной свирепостью, обнаруживая недостающие зубы, и восклицал: «И в чьих, дьявол, интересах всё это?».

Как и Мириам, Айзей не пил и не курил и был главной опорой для своей семьи. Я встретился с Айзеем Стейном много лет спустя, когда он тоже был политическим изгнанником в Англии. Его сыновья Брайан и Марк Стейны играли в футбол в высшей лиге в клубе «Лутон Таун», а Брайан даже играл за сборную Англии. Айзею снился Шестой Район, который к тому времени в рамках апартеидной политики насильственных переселений снесли бульдозерами.

Маам, темнокожая, и внешне очень женственная, была членом Конгресса цветных — союзника АНК. Однажды после обеда, когда дом был полон едким дымом марихуаны, разразилась паника, когда в дверь постучались. Это были несколько наших друзей по политике. Одной из них была Соня Бантинг, первый коммунист, которого я когда-либо видел.

Ларри купил старый «Фольксваген-Жучок» и собирался уехать в Йоханнесбург, чтобы продолжить там свою исследовательскую работу. У меня тоже появилась возможность получить там работу, и я убедил Пэтси вернуться с нами.

Я начал работать в качестве сценариста в кинокомпании «Альфа-Фильм-Студия». Мы в основном снимали рекламные клипы для кино, для чего требовались хорошие навыки. Мне нравилась эта работа, и через год я получил возможность самостоятельно создавать клипы. Я жил в Хиллбрау в полуподвальной квартире вместе с Ларри, но часто переезжал к Пэтси, которая по-прежнему никак не могла устроить свою жизнь. Она снимала комнату поблизости, над джазовым клубом.

Хотя по стандартам моих родителей и школьных друзей моя жизнь была, несомненно, необычной, мне удалось найти работу и стиль жизни, которые меня устраивали. Но, что было ещё более важно, я жил за пределами узкой, ограниченной предрассудками жизни белой Южной Африки. Я чувствовал, что поскольку мне удалось преодолеть цветной барьер, я был свободной личностью.

Встреча с Робертом Реша и Думой Нокве — двумя лидерами АНК — произошла на вечеринке. Реша попросил меня уделять АНК один час в неделю, но тогда это у меня не получилось. 21 марта 1960 года начался на «Альфе» как спокойный день. Не происходило ничего необычного. Затем Ли Маркус, старшая сценаристка, которая работала на полставки, вошла в отдел с бледным и искажённым лицом.

— Ты слышал о расстреле? — спросила она меня. Её глаза были полны тревогой.

— Не-ет, — ответил я, предчувствуя что-то ужасное.

— Я только что слышала в машине по радио. Десятки африканцев были убиты полицией в Шарпевилле…

И я не успел спросить: «Где это?» как она добавила: «Это чёрный посёлок около Ференихинга».

— Боже! — воскликнул кто-то, — эти ублюдки-любители стрельбы.

Я бродил по территории «Альфы» в гневном состоянии. Затем, чтобы получить более достоверную информацию, настроился на Би-Би-Си. Около полицейского участка в Шарпевилле африканцы устроили демонстрацию против законов о пропусках и были беспричинно скошены пулями: в конечном счёте — 69 убитых и 179 раненых. Жертвами были мужчины, женщины и дети — все безоружные. Многие были убиты выстрелами в спину, когда они убегали. Это вызвало взрыв протестов во всём мире.

Мы слышали и видели военный самолёт-разведчик, гудящий в небе, и это усиливало мой гнев. Чёрные рабочие стояли рядом, что-то серьезно обсуждая между собой. Я подошёл, чтобы выразить соболезнования. Они сказали мне: «Это Южная Африка. Полиция — собаки».

Белые техники нашей студии, мастеровые, для которых родным языком был английский или африкаанс, тоже собрались вместе, как будто все чувствовали, что назревает национальный кризис. Они бессмысленно ухмылялись и глумились: «Не беспокойся, приятель, ты будешь в окопах вместе с нами. Мы, белые парни, или утонем, или выплывем вместе».

Глава 2. Движение Апрель 1960 — июль 1961 года. Дурбан и Йоханнесбург

В те дни, которые последовали за расстрелом в Шарпевилле, я находился в беспокойном состоянии. Один напряжённый спор следовал за другим: внутри семьи, с друзьями и с коллегами. За пределами моего обычного непосредственного окружения мало кто из белых обнаруживал обострённое восприятие происходящего. Общее отношение было следующим: «Мы должны расстреливать из пулемётов как можно больше».

Чёрные рабочие на «Альфе» замкнулись в себя больше, чем когда-либо. Моё чувство опустошённости несколько ослабло, когда они показали мне листовку АНК, в которой осуждался расстрел и содержался призыв к общенациональному протесту и сжиганию пропусков. Это дало мне возможность почувствовать себя частью какого-то дела, направленного на устранение несправедливости. Но я почувствовал себя беспомощным сторонним наблюдателем, когда увидел в газетах фотографии вождя Лутули, сжигающего свой пропуск, после чего он был арестован вместе с тысячами других чёрных. Правительство объявило чрезвычайное положение и запретило АНК и Пан-Африканистский конгресс (ПАК). Я каждый день видел, как сделанные в Англии броневики «Сарацин» мчались по улице в направлении посёлка Александра, где жили чёрные рабочие «Альфы».

Что можно было сделать? Я с ужасом обнаружил, что внутри моего обычного круга общения ответа на этот вопрос не было. К сожалению, Ларри Соломонс в начале года вернулся в США. Единственным изменением было то, что пить стали больше. Я обвинил приятелей в том, что они «занимаются пустяками в то время, когда Шарпевилль и Александра горят». Я понял, что обманываю сам себя: невозможно было вести жизнь свободного и независимого человека, когда зверства, подобные шарпевилльским, могли произойти в любое время. Я чувствовал, что наслаждаюсь роскошью и лишь потакаю своим желаниям. Я корил себя за то, что не отозвался на просьбу Роберта Реши отдавать часть своего свободного времени АНК. Я не знал, как связаться с ним, и предполагал, что он и Дума Нокве, также как и Лутули, были арестованы.

Была Пасха, и я решил взять праздничный отпуск, чтобы съездить в Дурбан к одному из родственников, который был убеждённым коммунистом. Я нуждался в наставничестве со стороны кого-либо, кто бы знал, что делать. Пэтси решила поехать со мной и мы отправились на попутных машинах на субтропический берег океана в провинции Наталь. Мы остановились у одной из приятельниц-художниц, её звали Венди и она жила в квартире-студии на возвышавшихся над гаванью холмах Береа.

Она была взволнована, потому что из Англии прибыла с гастролями труппа Королевского балета. В первый же после приезда вечер мы с Пэтси оказались на вечеринке в честь артистов балета, организованной в доме одного из наиболее популярных людей местного общества. Шампанское лилось рекой и нас унесло в мир, в который Шарпевилль не мог вторгнуться.

На следующий день, когда мы страдали от похмелья, Венди сказала мне, что один из её соседей был «коммунистом вроде тебя самого». Я немедленно ухватился за шанс познакомиться, что и было сделано в тот же вечер. А между тем события быстро разворачивались. В то утро тысячи людей начали шествие в город из Като-Манора, расползающегося во все стороны посёлка из картонно-жестянных лачуг позади Береа. Их целью было дойти до городской тюрьмы и потребовать освобождения своих руководителей. Подобно реке, они разбились на несколько потоков, чтобы обойти полицейские заслоны. Группа демонстрантов была задержана прямо у наших дверей около спешно сооружённой полицией баррикады.

Это были мужчины и женщины всех возрастов, плохо одетые и в стоптанной обуви, безоружные — за исключением жалкого набора палок, которые несли с собой некоторые мужчины. А путь им преграждали шеренги полиции, направившие автоматы прямо на них. Люди молчали. Они сохраняли спокойствие и чувство собственного достоинства.

Белые жители этого пригорода спрятались по домам, нервно выглядывая из зарешёченных окон. Двое белых мужчин с пистолетами на поясах с гордым видом вышли на улицу и встали позади полицейской шеренги. Молодой бородатый чёрный, одетый в рваное пальто, вёл переговоры с командиром полицейских, который как башня возвышался над ним. Полицейские в цепи делали бесстрастный вид, но можно было разглядеть, как нервно дергались их пальцы на спусковых крючках. Я начал раздумывать, не присоединиться ли мне к жителям посёлка. Но до того, как я решился, толпа развернулась и мирно направилась обратно в Като-Манор.