Борис Витман - Синдром удава

• Название: Синдром удава
• Автор: Борис Витман
• Издательство: ТЕРРА—Книжный клуб
• Жанр: О войне
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-02127-Х

Б. В. Витман — участник Отечественной войны, ученый, человек необычной судьбы. Ему пришлось пройти фронт, разведку, плен, побеги, столкновения с фашистской контрразведкой и нашим СМЕРШем, познать тюрьмы и концлагеря — нацистские и советские. События, участником и свидетелем которых оказался автор, до сих пор замалчивались или подавались в искаженном виде... О них и рассказывает Б. В. Витман в этой книге.

---

немедленно приступить к пересмотру дел и реабилитации осужденных по 58-й статье;

восстановить ленинские принципы демократии (он, бедный, все еще называл их «ленинскими»);

обеспечить подлинную выборность органов власти;

ограничить права цензуры.

Теперь, много лет спустя, вспоминая содержание письма, я думаю, каким светлым человеком надо было быть, чтобы тогда, там, за много лет до Эпохи Реформизма и Восстановления Норм, не только знать, чего хочет нормальный человек и без чего он не может дышать и жить, а еще и добиваться, рисковать, писать письма в ЦК! Таких были единицы на всю страну.

Жаль, что Василий Крамаренко не дожил до этих дней. Он умер вскоре после освобождения.

Прокатившаяся волна восстаний и расправ была грозным предупреждение ГУЛАГу. В лагерях стали появляться комиссии из Москвы.

Обещали пересмотр всех дел. Первыми в нашем лагере вызвали в спецчасть двоих москвичей. Один из них — бывший адъютант маршала Жукова. Им предложили написать прошение о помиловании. А спустя несколько дней вручили авиабилеты до Москвы.

Эти двое были первыми «ласточками», улетевшими на свободу. Потом вызвали еще несколько человек, в том числе и меня. Дали бумагу и ручки, сказали:

— Пишите прошение о помиловании и готовьтесь лететь домой!

Продиктованный текст был более чем кратким: «Прошу меня помиловать» и подпись, без указания за что помиловать...

Мне ничего не стоило бы написать эти три слова, но рука не поднималась. Подошел начальник спецчасти, спросил:

— В чем затруднение, иль от радости писать разучился?

— Нет, не разучился, только просить о помиловании надо не мне, а вам, и тем, кто отправил нас сюда. Я никакой вины за собой не знаю и в милости не нуждаюсь.

— Чудак-человек, это чистая формальность!

— Тем более. Могу написать только то, что уже сказал.

— Ладно, пиши, что хочешь.

Я письменно изложил только что высказанное и поставил свою подпись. Через несколько дней, те, кого вызвали вместе со мной, улетели домой. Говорили, что я свалял большого дурака. Возможно, но я не жалею об этом и по сей день. Ведь иначе я поступить не мог... С зачетами дней работы в шахте и на стройке, я сам сократил свой десятилетний срок заключения, и теперь мне оставалось чуть больше года.

Представляю, как должен был раздражать власти мой отказ писать прошение о помиловании. Они ведь рассчитывали, что эти бумажки смогут им еще пригодиться: во-первых — никаких компенсаций, никакого возврата имущества; во-вторых — «прошу помиловать!» — «значит есть за что, сам просит», и, наконец — когда им вздумается, снова схватят и уволокут. Все это было не так уж безобидно. Тут просматривается один из главных признаков послесталинской сталинщины — длинные шлейфы ее тянутся и по сегодняшним дням...

В этой суматохе как-то незаметно растворялись последние дни

1953 года. Я снова взялся за кисть. На этот раз просто так, для себя. Нарисовал акварелью поздравительную открытку «С новым, 1954 годом!» и отправил ее домой. (К счастью, она сохранилась.)

Подошел конец и моему сроку. Мне выдали справку об освобождении и 268 рублей 49 копеек в дореформенном масштабе цен: на питание и проезд пароходом до Красноярска и далее поездом до города Ярцева, Смоленской области — места моего рождения. Только мне там делать нечего — там у меня никого нет!..

Распростился с Василием Крамаренко и другими солагерниками, пожелал им скорее освободиться и вернуться домой.

Спешить на пароход не стал. Решил подработать денег и вернуться в Москву самолетом. Дал только телеграмму. Бланк, полученный дома, сохранился. Всего три слова: «Свободен целую Борис». На это время меня приютил у себя знакомый прораб стройконторы.

Заказов на картины и зеркала хватало. Для начала я сделал большое зеркало прорабу и написал для него картину маслом. Хотел отказаться от денег.

Но он и слышать ничего не хотел:

— Ты что, обслуживать меня здесь остался или заработать на дорогу? — заявил он и заплатил.

За месяц я успел сделать несколько миниатюр и с десяток зеркал. У вольнонаемных норильчан в ту пору заработки были немалые, и они готовы были щедро платить за обустройство своего жилья и за иллюзию уюта и нормальности в царстве примитива и убогости — тут я им был нужен.

Но была и еще одна подоплека моей задержки в Норильске...

Сразу после выхода на свободу я больше всего хотел отправиться к Анне домой. Но внутри что-то екнуло и ударило по тормозам — за прошедшие годы могли произойти разные разности. Я узнал, что она работает на том же месте. Дождался, когда она шла с работы. Подошел... Встретились буднично и даже скучно... Мои опасения подтвердились — Анна вышла замуж. Ну конечно... по житейски нормально.

Из моих друзей, освободившихся раньше меня, в Норильске никого не осталось. Но однажды я встретил Виктора, бригадира нашей строительной конторы. Его оставили на поселение. Он снимал комнатушку и работал на заводе. Специальности никакой не имел. Осужден был, едва достигнув совершеннолетия, за несколько дерзких ограблений. Сейчас решил не возвращаться к своему прошлому. Ему хотелось учиться, приобрести специальность. На комбинате были курсы повышения квалификации электриков, но для поступления требовался опыт практической работы и теоретические знания. Я знал, что Виктор парень способный, и решил помочь ему. По вечерам и в выходные дни мы напряженно занимались, а в перерывах он иногда рассказывал о своей жизни до заключения. Рос он в дружной обеспеченной семье. Отец работал секретарем райкома партии. Виктор был еще подростком, когда арестовали отца. Мать осталась с тремя детьми. Виктор был старшим. Тот, кто оклеветал отца и занял его место, стал преследовать семью. Сначала их выселили из квартиры. Мать тяжело заболела. Виктор попытался устроиться на работу, но его никуда не принимали. Попрошайничать мешала мальчишеская гордость — как-никак он был сыном первого лица в городе. Чтобы прокормить семью, Виктор не нашел ничего лучше, как забраться в хлебную палатку. Своровал он несколько буханок черного хлеба. Впервые за долгое время сестренка и братишка досыта наелись. Матери становилось все хуже, она уже не вставала с постели. Соседи посоветовали Виктору обратиться за помощью в областной центр. Добираться надо было попутной машиной. Проехало мимо несколько автомашин, но ни одна не остановилась. Он попытался забраться в кузов на ходу. Ему удалось ухватиться за борт грузовика, но когда стал подтягиваться, увидел в кузове человека, который участвовал в травле их семьи. Человек тоже узнал Виктора и со словами: «Куда лезешь, гаденыш!» пнул его сапогом в лицо. Грузовик тем временем развил большую скорость. Виктор еле держался... Человек со всей силой дважды ударил каблуком по пальцам. Виктор упал на дорогу. Пальцы распухли и посинели. Он еле добрался до дома.

С этого момента он потерял всякую веру в доброту людей. И решил им мстить... Вскоре умерла мать. Сестренку и братишку забрали в детдом. Виктор стал беспризорным, и из таких же, как он, несовершеннолетних организовал шайку. Они грабили продуктовые палатки, магазины. Виктор был ловок и удачлив. Но сколько веревочке ни виться, а...

В лагере Виктор оказался среди осужденных по 58-й статье. Тут ему повезло — он встретил немало честных, образованных, а главное, порядочных людей; старался забыть прежние обиды и постепенно начал оттаивать. Я обратил на него внимание, когда работал прорабом. Он добросовестно относился ко всем поручениям, был находчив, смел и прямодушен. Тогда я и поставил его бригадиром.

Заниматься с Виктором было легко. Он обладал хорошей памятью, быстро постигал теоретические основы. Собеседование он прошел успешно и был принят на курсы. Завершил учебу и работал сначала старшим электриком цеха, а потом даже получил какое-то повышение. Думаю, и в дальнейшем у него все сложилось относительно хорошо... Хочу так думать.

Несколько раз я порывался съездить в Дудинку к Лене. Возможно, она еще задержалась там после окончания трехгодичного договора, но всякий раз что-то меня удерживало. Ведь у нее была возможность за эти годы навестить меня в Норильске. Видно, не хотела испортить свою комсомольскую биографию. Ну что ж, наверное, она была права.

Закончилось короткое норильское лето. Меня заждались дома. В моем распоряжении уже была необходимая сумма денег. Я приобрел кое-что из одежды, чтобы в приличном виде лететь в Москву. Купил билет на самолет, дал домой телеграмму, распростился с друзьями и отправился в аэропорт «Надежда». Долго, мучительно долго ждал я этого момента.

Все еще не верилось, что он наступил. Поверил только тогда, когда под крылом «Дугласа» мелькнули удаляющиеся огни Норильска, и, не знаю почему, ощутил грусть расставания. Прощай, столица Заполярья! Здесь я оставлял целый кусок жизни, наполненный безысходной тоской, годы, которые невозможно ни забыть, ни возместить.