Борис Витман - Синдром удава

• Название: Синдром удава
• Автор: Борис Витман
• Издательство: ТЕРРА—Книжный клуб
• Жанр: О войне
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-02127-Х

Б. В. Витман — участник Отечественной войны, ученый, человек необычной судьбы. Ему пришлось пройти фронт, разведку, плен, побеги, столкновения с фашистской контрразведкой и нашим СМЕРШем, познать тюрьмы и концлагеря — нацистские и советские. События, участником и свидетелем которых оказался автор, до сих пор замалчивались или подавались в искаженном виде... О них и рассказывает Б. В. Витман в этой книге.

---

Как ни мал был город Сумы, но искать в нем конспиративную квартиру, не зная ни адреса, ни явок, было делом, по всей видимости, безнадежным. Только теперь осознал я всю сложность своего положения. Идти дальше было некуда. Оставаться в чужом, незнакомом городе без документов, без денег и без пристанища, а главное, без всякой надежды установить связь с разведцентром, значило попусту тратить время, ежечасно подвергаясь смертельному риску.

Побродив по улицам, не зная, что же предпринять, я очутился на базаре, где по случаю воскресенья было много народу. Прислушивался к разговорам, но ни слова о подпольщиках или партизанах не услышал. Мысли неизбежно возвращались к еде, мешали сосредоточиться на чем-либо другом. Попросить кусок хлеба не решался, воровство презирал, а из-за своего подозрительного вида не мог найти даже временной работы.

Совершенно обессиленный, добрался до сквера и, чтобы не упасть, опустился на скамейку. Девушка, сидевшая на той же скамейке, поднялась и пересела на другую скамейку, как только попытался с нею заговорить. Не знаю сколько времени просидел в сквере, пока вечерняя прохлада не напомнила о том, что надо подумать о ночлеге.

На окраине города нашел пустое заброшенное здание. В нем и устроился на ночлег. Постель соорудил из старых досок. А поужинал яблоками-дичками из заброшенного сада.

Следующий день прошел также бесплодно. Я начинал осознавать безнадежность своих поисков, но все еще надеялся на невозможное.

В городе было довольно много военных. Офицеры и солдаты вермахта и фельджандармерии вечерами прогуливались по городским улицам и скверам. Сначала я избегал встреч с ними, но подумал о возможности узнать что-либо из их разговоров и стал держаться поближе к ним, особенно к военным в форме фельджандармерии.

Рискованность такого поведения была очевидна, но ничего лучшего в голову не приходило. Напрасно вслушивался в их разговоры, чего-либо существенного узнать не удалось. Судя по всему, в этом районе оккупантам пока еще жилось спокойно. Сначала я предположил, что база переведена в другой район, но, поразмыслив, пришел к иному выводу. Поскольку группа выполняла функции перевалочной базы для разведгрупп, направляемых в глубокий тыл противника, какие-либо активные действия в этом районе могли помешать выполнению более важных заданий. Получалось, что город Сумы в этот период был районом относительного затишья.

Как и следовало ожидать, хождение по пятам за жандармами не осталось незамеченным. Я ходил за ними, а они начали следить за мной.

На четвертый день пребывания в городе, при выходе утром из своего пристанища, я был схвачен, брошен в закрытый фургон и через несколько минут стоял перед гауптманом в его кабинете на втором этаже фельджандармерии.

Допрос начался необычно. Вместо вопросов: кто такой, откуда и т. п., гуаптман спросил по-немецки: сколько мне лет? Я сделал вид, что не понял вопроса. Тогда он повторил его по-русски, внимательно наблюдая за мной сквозь слегка прикрытые густые рыжие ресницы. Я уменьшил свой возраст на три года.

— Значит, ты имеет десять классов, — не то утверждая, не то спрашивая, произнес он. — О тогда ты есть образованный человек и должен понимать по-немецки. У вас ведь в городских школах учили немецкий язык, а ты, как я вижу, есть городской житель, — продолжал он в том же духе. — Мне как раз нужен образованный русский молодой человек. Ты, вероятно, голоден? — снова по-немецки произнес он и, не дожидаясь ответа, вынул из стола бутерброд и протянул мне. Отказываться не имело смысла, и я с жадностью принялся уничтожать его.

В этот момент в кабинет вошел посетитель. Он представился как бывший репрессированный Советской властью. Покосился на меня и передал жандарму листок бумаги, но тут же понял, что пришел не вовремя, попятился назад со словами: «Зайду потом», — вышел из кабинета. Гауптман повертел листок и протянул его мне.

— Посмотри, что он там пишет?

С первых же строк стало ясно, что это донос на подпольщиков, случайно обнаруженных этим добровольным сыщиком. Хотя донос был написан по-украински, я успел разобрать адрес явочной квартиры.

От волнения у меня перехватило дыхание, и я не мог вымолвить ни слова. Это не ускользнуло от внимания жандарма.

— Что там написано? Отвечай! — Кое-как я унял волнение и ответил, что не понял содержания, сослался на незнание украинского языка и на неразборчивость почерка. Но жандарм был неглуп. Его добродушие мгновенно улетучилось. Он отобрал листок и сунул его в ящик стола. Смерив меня злобным взглядом, он подошел вплотную... «Сейчас ударит», — подумал я. Но в этот момент пронзительно зазвонил телефон.

По тому, как жандарм вытянулся и побледнел, несколько раз повторил одну и ту же фразу: «Iawohl!»[8], я понял, что он говорит с высоким начальством и случилось что-то из ряда вон выходящее.

Была объявлена тревога. Гауптман покрикивал, отдавал распоряжения. Обо мне временно забыли. Чувствовалось, что здесь жандармы успели привыкнуть к сытой, спокойной жизни вдали от фронта, и эта тревога застала их врасплох. Гауптман со словами: «А с тобой я поговорю по возвращении!» велел запереть меня в карцер. Им оказался обыкновенный чулан здесь же, на втором этаже, с маленьким зарешеченным окошком под самым потолком.

С улицы донесся шум моторов и вскоре все стихло. Нужно было что-то предпринимать, пока жандармы не вернулись.

Но вот в коридоре послышались шаги. Я подпрыгнул, ухватился за решетку окошка, подтянулся и увидел охранника. За ним шла уборщица с ведром и шваброй. Охранник подошел к кабинету начальника, отпер дверь и впустил туда женщину.

Сказал ей, чтобы позвала его, когда закончит уборку. Потом он подошел к двери карцера, подергал ее, убедился, что она заперта, и удалился, стуча каблуками кованых сапог по лестнице. Я тихонько окликнул женщину и попросил напиться. Она подставила скамейку, встала на нее и просунула между прутками решетки кружку с водой. Женщина оказалась словоохотливой. От нее я узнал, что все жандармы вместе с начальником на машине и мотоциклах уехали кого-то ловить, оставили только часового снаружи здания и дежурного унтер-офицера на первом этаже. Женщина принесла кусок хлеба с сыром. В ее действиях и словах чувствовалось желание помочь мне.

Я наскоро подкрепился и принялся расшатывать решетку. Женщина все еще громыхала своей шваброй. Окошко было высоко и действовать приходилось, повиснув на одной руке. После долгих усилий мне удалось оторвать крепление решетки. Надо было спешить, жандармы могли вернуться.

Пока я возился с решеткой, снизу дважды поднимался дежурный проверить, как идет уборка. О его появлении меня предупреждал звук его же шагов.

Сознание того, что теперь смогу найти товарищей, предупредить их о грозящей опасности и даже, может быть, связаться с разведцентром, придавало решимости. Я понимал, что донос, пока его еще не прочли, необходимо уничтожить, а еще лучше захватить с собой.

В тот момент, когда уборщица вышла из кабинета вылить из ведра воду, я ухватился за низ проема, подтянулся, просунул в окошко сначала ноги, потом корпус, прислушался и вылез в коридор. В голове только одна мысль: поскорее выбраться отсюда, пока не вернулся гауптман со своей командой. Каждую минуту снизу мог подняться дежурный унтер-офицер. Внизу у входа — часовой с автоматом. Еще во время допроса я заметил, что окно в кабинете начальника выходит во двор. Дверь в кабинет все еще оставалась открытой. Не мешкая, кинулся к заветному окну. Приоткрыл створку и глянул вниз. Во дворе никого. Под самым окном крыша небольшой пристройки. С нее до земли не более двух метров. Уже хотел занести ногу на подоконник, но вспомнил о доносе. Заставил себя вернуться к письменному столу. Ящик оказался незапертым. Знакомый мне листок лежал сверху. Схватил его, сунул под рубашку и вылез на крышу пристройки. Еще раз убедился, что двор пуст, и соскочил на землю.

Снова прислушался. Все тихо. Затем услышал звук закрываемого окна. Значит, все в порядке. Перелез в соседний двор и вышел на улицу. Смешался с прохожими, прошел еще несколько кварталов, прежде чем решился расспросить, как пройти на нужную улицу.

Указанный в доносе дом находился в глубине двора возле базарной площади. Это было небольшое одноэтажное строение. Мною овладело нетерпение. Цель, в достижение которой уже почти не верил, была рядом, но как ни велико было желание поскорее встретиться с теми, к кому пробирался два долгих месяца, мне все же пришлось осадить себя. Надо было дождаться темноты, а заодно постараться выяснить, нет ли засады или слежки за домом. Я нашел укромное место и стал наблюдать. Из дома несколько раз выходила и снова возвращалась пожилая женщина. Похоже, что в доме, кроме нее, никого не было. Вот женщина снова вышла и развесила сушиться белье. Среди прочего, появились две мужские рубашки. Теперь в сочетании с другими признаками, можно было составить приблизительное представление об обитателях дома.