Михаил Голубков - Крайняя изба

• Название: Крайняя изба
• Автор: Михаил Голубков
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

В книгу пермского писателя Михаила Голубкова вошли публиковавшиеся ранее повести и рассказы. Объединяет их одна тема — жизнь современного села. Герои произведений М. Голубкова отличаются богатством внутреннего мира, верностью земле, горячим желанием служить людям.

---

Как он, однако, ни спешил, как ни ломился напрямик через камыши, Таську с Еремкой ему так и не удалось настичь.

Когда Ефим выплыл к мыску, лодка парня была уж упрятана в камышах, и где-то поблизости пурхался, устраивался на засидку и дед.

А горторговцы, черт бы их побрал, дрыхнут! Все-то им подсобников подавай. Разбуди их, проводи их. Пораньше бы встали, упредили бы Таську. Тот ведь сегодня тоже не больно-то рано поднялся.

— Стало быть, не послушал меня? — разогнался, наплыл на Таськину посудину егерь. Нос в нос столкнулись, как два турнирных бойца. В неравных, правда, положениях были; один, словно в крепости защищенный; другой — на виду, открытый, с марша, как говорится, наскочивший.

— Но, но… легче, — решительно предостерег Таська, — на Катьку чуть не наехал.

Здесь только Ефим заметил Катьку, рябенькую, подвижную уточку, Таськину подсадную. Катька была на привязи, на тонкой и длинной бечевке, примотанной к камышам. Плавала она справа, метрах в пяти от Ефима, ныряла, окатывалась водой, встряхивалась, чистила клювом перышки — охорашивалась перед деликатной работой.

Вот наглец! Вот паршивец! Мало ему просто охоты, так он еще и Катьку с собой прихватил. Подсадная у парня старательная, настырная. Ни одной стайки без голоса не пропустит.

— Не доводи до греха, Протасий! Счас же сматывайся отсюда!

— Не шуми, не шуми! Не больно-то испугались, — вырос поверх камышей парень, снова одетый по-рабочему, в комбинезоне. Двустволка на сгибе правой руки, приклад под мышкой. Бывалый стрелок, сразу чувствуется.

Еремка невдалеке затих, бросил сооружать укрытие, выпятил лодку назад, подплыл к спорщикам. Скумекал старый, что паленым запахло. Не до скрадка тут, не до засидки.

— Будет вам, мужики. Чего сцепились? — попробовал он урезонивать.

— Отойди, дед! Не суйся! — рыкнул вконец уж выведенный из себя Ефим.

В этот момент Катька беспокойно закружила на привязи, вытягивала шею, завертела головой, громко и призывно керкнула — учуяла в вышине стремительных уток.

— Ну? Долго мне повторять?

— Счас… дожидайся, — упорствовал Таська. — Разевай рот пошире.

Катька зашлась вовсю, пронзительно, страстно — утки, должно быть, ходили кругами — и Ефим не расслышал последних слов парня.

— Что? — допытывался он. — Что ты сказал, сопляк?.. Да замолчи, скаженная!

Катька будто дразнила егеря — кричала.

И показалось Ефиму, застлал черный туман голову, дело тут вовсе не в Таське, не в горторговцах, а все дело в этой вот глупой, орущей птице, которая насмехается над ним, которая не дает разговаривать. Он выдернул шест из ила, яростно захлестал им по воде, по тине, стараясь попасть в подсадную:

— Заглохнешь ты, нет?

— Не трожь! — завопил Таська. — Не трожь утку!

Громом, огнем и дымом дохнула двустволка парня. Всех троих обдало пороховой гарью, шест возле рук Ефима брызнул щепьем.

— Ты это в меня? — удивился Ефим. — Ты стрелять? — приподнял он шест над головой. — Да я всю войну прошел! Фашист меня не мог взять!.. А какой-то щенок!..

Егерь замахнулся, разогнал свой тяжелый шест в сторону парня. Таська хотел увернуться, но оступился в лодке, неловко вскинул руками, — шест попал ему в голову.

Удар получился тупой, мягкий, вовсе безобидный с виду удар. Парень тряпично осел, не показывался больше из лодки.

— Вот, мужики… дошло, — сокрушался Еремка, — драчку затеяли.

— Не трещи, дед, — хрипло выдавил егерь. — Помоги-ка своему лучше…

От смутного, нарастающего предчувствия на лбу Ефима высыпала холодная, липкая испарина, озноб пробежал по спине, игольчато, как в крепкий мороз, защипало кончики пальцев на руках.

Еремка спохватился, суетливо запихался шестиком, втолкнул свою лодку в камыши, поставил ее борт о борт с Таськиной.

— Тась, — позвал он встревоженно. — Тась… слышь меня, парень? — пал он на борта лодок. — Тась! Тасенька!.. — голос Еремки задрожал, сорвался. — Да куда он тебя, Тась?.. В висок? — тормошил дед, ощупывал парня. — Ой, да что же это?.. Да неужто?.. — Старик разогнулся, заплакал: — Зашиб ведь он его. Совсем, кажись, зашиб… окаянный!

Ноги отказали Ефиму, его тоже трясло, он выпустил шест, пополз в нос лодки, тоже тормошил, ощупывал парня:

— Так… доигрались мы вроде с тобой. Доигрались, Протасий.

На громкий, зазывной крик подсадной снижались то и дело табунки уток, но, увидев внизу лодки, людей, испуганно вскрякивали, круто взмывали и уносились, точно внезапные порывы ветра.

КРАЙНЯЯ ИЗБА Повесть

1

Мы спешили, мы двигались по тайге наугад, лишь бы только, пока еще что-то видно, наткнуться, выйти на какой-нибудь ориентир: полянку, дорогу ли… Тогда мы точно определили бы по аэрофотоснимкам место своего нахождения.

Нельзя сказать, что мы заплутали, однако и не было полной уверенности, что нам удастся до темноты выйти из леса. А тяжелый сырой мрак уже отстаивался, густел у земли, поднимался к вершинам деревьев. Только там, вверху, и было еще проглядно, остро устремлялись ввысь макушки елей и пихт, хоть небо и давило непроницаемой хмарью.

Идти становилось все труднее и труднее. В каждую бочажину оступаешься, на каждую пень-колоду налетаешь. А сплетенные сучья и ветки выставляли на нашем пути такие упругие, крепкие сети, что приходилось врезаться в них боком, защищая лицо руками, и не всегда удавалось прорваться…

С час примерно назад, бросив работу, мы выбрались на квартальную просеку и направились в Волоково, затерянную, маленькую деревушку вдоль старой дороги, тоже заброшенной и зарастающей. Выйдя на грань колхозного землепользования, мы не пошли по ней, а двинули напрямик, лесом — не захотелось делать лишних два-три километра. Оттуда, где мы свернули, было до волоковских полей всего метров семьсот-восемьсот, но то ли нас леший попутал, и мы на одном месте кружили, то ли отклонились глубоко вправо и забурились в обширный таежный массив, не тронутый еще межколхозным лесхозом.

Судя по глухому, перестойному лесу, вздымавшемуся вокруг, так, скорее всего, и случилось. Мы суматошно метались, рыскали где-то вблизи Волоково, пытались найти что-нибудь приметное среди леса, что-нибудь такое, что можно разглядеть и на снимках, а уж от него взять нужное направление — оставаться на ночь в лесу нам не светило. Понадеявшись на деревню, мы не взяли с собой ни палатки, ни спальников. Ночевать же у костерка — удовольствие малоприятное. Мы ведь не туристы какие-нибудь, не любители подышать свежим, ночным воздухом. Завтра нам с раннего утра работать надо. И крепко работать. А какая уж тут работа, если всю ночь проворочался, провозился возле огня, под ненастным осенним небушком.

И вот мы упрямо ломились через лес, хотя время наше и было упущено, хоть проситься на постой в ночи не очень-то удобно.

Наконец нам все-таки повезло, мы заметили впереди какое-то посветление, какое-то разрежение деревьев, словно там туманец опал, словно там воздух молоком разбавлен. Мы кинулись туда, как мотыльки на огонь, и вскоре стояли посередь небольшой вырубки, с длинной поленницей уж напиленных и наколотых дров — вывезут на зиму.

Вырубка была выборочная, не сплошная, так леспромхозы не рубят. Значит, колхозный лес здесь, значит, деревня близко.

Я вытащил из полевой сумки снимок, Вадим посветил мне спичкой, и я сразу же нашел на снимке круглое пятно нашей вырубки. Все стало ясно, мы действительно ушли вправо и находились сейчас в стороне от Волоково.

Вырубку соединяла с деревней, вернее, с дорогой в деревню, наезженная, в ширину телеги тропа. Она тоже хорошо просматривалась на снимке. Все, дело наше верное! Теперь нам пара пустяков выбраться.

Без риска выхлестнуть ветками глаза мы вышли по тропе на дорогу и совсем успокоились, дорогой можно вообще идти с закрытыми глазами. Впрочем, зачем закрывать глаза, и так не было ничего видно. Дорога и та угадывалась больше ногами. По ту и другую руку, чувствовалось, высился густой, плотный ельник, навстречу, в проем дороги, сильно потягивало напористым ветром.

Скоро ветер стал еще ощутимее, задул не навстречу, а с разных боков, вольно, значит, лес кончился, начались поля. Отсюда уж должна быть видна деревня. Но как мы ни вглядывались, как ни напрягали зрение, впереди ничего нельзя было разобрать.

— Они что, повымерли там? — сказал зло Вадим. — Свечку даже никто не зажгет. Черно, как в печке… — Вадим у нас был самый неразборчивый, самый соленый на словцо.

Ему никто не ответил, не хотелось. Не было, казалось, сил даже языком ворочать. Слишком все повымотались, едва переставляли ноги — отмахали сегодня километров тридцать, да еще с тяжелой работой.

— Скоро оно будет, это самое Волоково? — не унимался Вадим. — Мы хоть туда идем-то?