User - i dfee46a8588517f8

• Название: i dfee46a8588517f8
• Автор: User
• Жанр: Прочая старинная литература

---

ошеломлен»,— вспоминал он, когда царь сказал, что хочет сде­лать его председателем Совета министров, показывал Голицын. «Совершенно искренно и убежденно говорил я, что уже устарел (Голицыну было 66 лет.— А. А.)... признаю совершенно неспо­собным». Голицын был уверен, что после такой автохарактери­стики царь откажется от своего решения, но спустя два дня получил указ о своем назначении j30. Как свидетельствует Род-, зянко, на его вопрос Голицыну, зачем он согласился занять пост, абсолютно ему противопоказанный, последний ответил: «Я совершенно согласен с Вами. Если бы Вы слышали, что я наговорил сам о себе императору; я утверждаю, что если бы обо мне сказал все это кто-либо другой, то я вынужден был бы вызвать его на дуэль»331. Голицын был премьером ровно два месяца — с 27 декабря 1916 по 27 февраля 1917 г. Революция избавила старика от тяжкого бремени.

Последствия «министерской чехарды» для царизма были ка­тастрофическими. Авторитет власти не только в народе, не толь­ко в господствующих классах, но и в самом государственном аппарате близко подошел к абсолютному нулю. «Если при Ма­карове кабинет министра (внутренних дел.— А. А.) потерял для меня всякий страх, при Маклакове — серьезность, то при Щербатове он сделался каким-то нелепым местом, куда нужно было только возить бумаги, чтобы получить подпись»,— писал известный нам Муратов 332. А ведь Щербатов подвизался еще в «дочехардовскую» эру. Да и сами министры не чувствовали себя таковыми, понимая, что они калифы на час. Новые минист­ры, отмечал в своем дневнике Пуришкевич, не переезжают даже на казенные квартиры 333. «В ведомствах,— писал Родзянко,— устраивались при назначении нового министра пари или нечто вроде тотализатора на срок пребывания данного лица у вла­сти»334.

Джунковский, который в свой дневник «тащил» все, что ка­залось ему интересным, записал ходивший в Петрограде по рукам «отчет о скачках», в котором под видом лошадей были выставлены все тогдашние претенденты на посты председателя Совета министров и министра внутренних дел. Вот характеристи­ка некоторых «лошадей» из этого отчета: «„Толстяк" — густой караковый жеребец орловской породы от Губернатора и Думы. Камзол и рукава черные». Нетрудно догадаться, что речь здесь идет о Хвостове. «Подхалим» без аттестата (т. е. беспород­ный.— А. А.) от «Хама» и «Подлизы»—это Белецкий. Штюр- мер «в отчете» характеризовался как «Первач» — рыжий жере­бец завода Б. В. Ш. от «Серьезного» и «Правой». Цвета черные. В «отчете» перечисляются «Крыж»—Крыжановский — от «Ба­калавры» и «Конституции», «Думский любимец»—князь Вол­конский — от «Дурака» и «Интриги» и др. 335 Муратов утверж­дал, что автором «бегов» 336 являлся он, но, скорей всего, это было коллективное творчество, так как сам Муратов также фигурировал в «бегах» 337.

Совершенно очевидно, что подобные меткие и злые характе­ристики были реакцией не только на частую смену министров, но и на самих министров, оценкой их деловых и моральных качеств. Карабчевский, вспоминая эпоху Александра III, писал, что на всех государственных ступенях «1 es prochvostis» уже тог­да «брали верх»33". Современники последнего царствования по­нимали, что прежние времена были просто идиллическими по сравнению с теперешними. «И в былые времена на эти посты (министров.— А. А.), быть может, попадали люди не вполне безукоризненной честности,— писал по этому поводу другой ме­муарист,— но всем известных мошенников раньше конца столе­тия мы на них не видели... Я мог бы привести еще много современных типов. Но довольно. А то воспоминания будут не воспоминаниями, а зоологическим садом, в котором отсутствуют только львы и орлы»'5 .

Естественно, что «les prochvostis», ставшие хозяевами поло­жения, наложили печать на работу всего правительственного аппарата, полностью определили его стиль и уровень. Можно с уверенностью утверждать, что начиная с «эры» Хвостова — Штюрмера Совет министров как единое целое практически пере­стал существовать. В нем образовалось некое полуконспиратив­ное ядро — правительство в правительстве, которое и принимало все действительно важные решения в тайне от остальных ми­нистров, узнававших о них.

Как показывал Наумов, на квартире у Штюрмера происхо­дили «тайные заседания» группы министров, обсуждавших во­просы борьбы с «гидрой»—Земским и Городским союзами. Ряд вопросов, которые вдруг возникали в Совете министров, гово­рил он в другом месте, «были для некоторых министров, в част­ности для меня, обычно полной неожиданностью. Мы совершен­но не знали... как высшая политика фабрикуется». Только часть министров «была близка к первоисточнику высшей политики» 340.

То же самое говорил и Покровский. «Во время председа­тельствования Штюрмера,— указывал он,— Совет министров производил на меня такое впечатление, как будто он все более превращался в старый комитет министров, то есть в присут­ственное место для решения текущих дел... а политика ведется не в Совете министров, а где-то за пределами Совета мини­стров», помимо него, лишь некоторыми его членами341.

По свидетельству Игнатьева, «маленький» Совет министров начал функционировать еще при Горемыкине, но окончательно оформился при Штюрмере. Под предлогом необходимости коор­динации деятельности министерств, связанных со снабжением армии, был создан под председательством главы кабинета «такой коллектив, который был сильнее Совета министров». Он фактичес­ки решал все вопросы, а остальных министров «совершенно от­странил». В Совет министров вносились только «бесспорные» воп­росы, т. е. малозначащие 342.

Но если споры, паче чаяния, все же возникали, то журнал

заседания, как показывал Покровский, фальсифицировался по указанию Штюрмера таким образом, что разногласия из него ис­чезли 343. «Там были большие стилисты»,— замечал по этому по­воду Наумов 344. Надо дойти до крайней точки падения, чтобы начать культивировать такие методы. Даже Протопопов вынужден был признать, что Штюрмер был «председателем в Совете ми­нистров, но не председателем Совета министров», а сам Совет «был разбит на кусочки» 345.

Но и «малый совет», осуществлявший директивы царицы и Распутина, отнюдь не отличался сплоченностью. Участники клики все время интриговали и следили друг за другом. Дело дошло до того, что Мануйлов убедил Штюрмера в необходимости создать при председателе Совета министров «как бы особый сверхдепартамент полиции». Это учреждение, по словам Белец­кого, мыслилось «как совершенно законспирированное» от всех высших правительственных лиц и установлений, «в том числе в особенности от департамента полиции», с большими средствами и огромной агентурой. В' сферу его деятельности должно было попасть решительно все: положение внутри страны, внешняя поли­тика, торговля и промышленность, печать русская и заграничная, министерства и законодательные палаты, настроения армии и фло­та, широко поставленный контршпионаж. Идея эта понравилась Распутину и «была близка к осуществлению Штюрмером», и толь­ко арест Мануйлова, а затем и отставка самого Штюрмера поме­шали ей осуществиться 346.

Не могло быть, конечно, и речи о единой согласованной прави­тельственной программе. Штюрмер вообще считал принципиально недопустимым для правительства монархической страны следовать какой-то определенной программе. «Одна есть программа,— заявил он на допросе,— власть, которой каждый из нас в свое время присягал» 347. Голицын тоже признал, что никакой програм­мы у него не было 348. Протопопов на допросе лепетал о том, что в первую очередь он ставил своей задачей наладить «продоволь­ственное дело» и дать «движение» еврейскому вопросу.

Идею о «еврейском равноправии» подсказал Протопопову его друг и советчик Курлов. Как истый жандарм, он был убежден, что революцию в России делают евреи, недовольные «чертой осед­лости» и другими ограничениями, и если эти «стеснения», хотя бы частично ликвидировать, большинство их превратится в лояльных российских обывателей. Характерно, что другой высокопоставлен­ный полицейский — Белецкий занимал в еврейском вопросе точно такую же позицию, как Протопопов и Курлов. В специальной записке на имя царя он призывал последнего в порядке «высо­чайшей милости» упразднить «запретительные нормы» в отноше­нии евреев, мотивируя необходимость этого шага двумя соображе­ниями: мера эта будет способствовать упрочению престижа царской власти и произведет хорошее впечатление в странах-кре- диторах, особенно в Америке (где судьба займов во многом за­висела от еврейских банкиров) з49.

В так называемой «предсмертной записке А. Д. Протопопова», опубликованной Петром Рыссом, экс-министр пытался изобразить дело таким образом, что у него была продуманная и цельная программа деятельности. Помимо продовольственного и еврейско­го вопросов, он еще.называет законопроект о выборном духо­венстве, разработанный в синоде по его инициативе в результате соглашения с Раевым и при поддержке Питирима. Согласно проекту, священники выбирались приходами, содержание они должны были получать от казны, плата за требы запрещалась 350.