Валерий Рогов - Нулевая долгота

• Название: Нулевая долгота
• Автор: Валерий Рогов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-265-00623-0

Книга повестей Валерия Рогова отображает противоречия современного мира, человеческих судеб. Она зримо высвечивает движение времён — как у нас в стране, так и за рубежом.

---

Наденьке Болеросовой еще в Ленинграде было совершенно непонятно и странно, что всеобщий «предмет обожания» Андрей Сильченко стал настойчиво ухаживать именно за ней, вызывая злое и завистливое раздражение ее подруг. Она сама считала это раздражение справедливым, потому что у Андрея было много общего с ними и совсем, просто совсем ничуточки с ней. Конечно, Надя бы обманывала и себя и других, если бы сказала, что он ей совсем не нравится. Но у них были настолько разные интересы в жизни и совершенно разные представления о мире и об их месте в нем, что только сам процесс узнавания обо всем этом мог представлять ценность, а дальше их дороги далеко разбегались. И та их встреча и их короткое знакомство были лишь той точкой пересечения двух линий, после которой на парусах молодости они летели дальше, полные надежд и юной нетерпимости. Но он, непонятно для Наденьки, стал слать ей безответные письма из Египта и, более того, вот прикатил нежданно-негаданно в Синеборье.

«Ну зачем, зачем он приехал?» — думает Наденька, готовая расплакаться от растерянности, от незнания того, что и как теперь делать.

А над речкой Моглой уже грохочет по железному мосту пассажирский из Ленинграда. Паровоз «СУ» протяжно гудит, оповещая Синеборье о своем прибытии.

Сергей Константинович выходит одним из первых. Он подтянут как юноша, в строгом черном пальто и высокой меховой шапке. Аккуратная борода с обильной проседью совсем не старит его, но в то же время придает некую стародавность. На узком, высоколобом лице особенно замечателен нос с горбинкой и тонкими ноздрями. Открытый взгляд спокойных, проницательных глаз с искрами иронии мало кто долго выдерживает как бы из боязни, что мысли могут быть прочтены, а намерения разгаданы.

Буданов опускает свой чемоданчик и сетку, набитую различными ленинградскими деликатесами, и обнимает, целует Наденьку в щеку. Тут же возникает со сдернутой кепочкой представитель профкома. Это на сей раз Тимофей Спиридонович Козлов — человек мягкий, вежливый, со скуластым лицом, на котором всегдашняя стеснительная, уничижительная улыбочка. Сергей Константинович протягивает свою узкую, с длинными пальцами ладонь, и Тимофей Спиридонович с острасткой, осторожно вкладывает в нее свою задубевшую, короткопалую. И взглядывает на Буданова кратко, испуганно, хотя чего бы, казалось, бояться?

— Стал быть, извините, — молвит он, уже совсем застеснявшись, — а рыбалочки сегодня не получится. Мы-то пожалуйста. А вот рыба, тать ее возьми, на глубину пошла, к зиме готовится. Ленивая, ну прямо, извините, ничем не заманишь. Конечно, попробовать можно, но проку, вот значит, мало выйдет.

— А как насчет того, чтобы съездить на Монастырский остров? — громко, четко расставляя и произнося слова, спрашивает Буданов. — Мне нынче очень захотелось побывать на островке. Можно это?

— Так мы, значит, с удовольствием согласны.

— А кто это «мы»? — интересуется Буданов, улыбнувшись.

— Да, значит, извините, я, стал быть, — совсем смущается Козлов.

— А может быть, Сергей Константинович, вам не следует ехать на Монастырский остров? — беспокоится Надя.

— Ах, Наденька, хоть и скверная погода, но непременно хочется побывать на монастырских развалинах, побродить по кладбищу и… — Буданов делает паузу, хитро прищурившись. — …и поискать надгробную плиту Порфирия Седого.

— Как! — восклицает взволнованно Наденька. — Порфирий Седой, предводитель синеборского отряда в войске Минина и Пожарского?!

— Да, да, — подтверждает Буданов, довольно улыбаясь. — Удивительно? А вот так! Порфирий Седой действительно после ратных своих подвигов был воеводой в Твери, но на склоне лет ушел в маленький монастырь в озерном крае, где и умер глубоким стариком свыше ста лет от роду. А озеро называется… — и опять пауза, и опять улыбка.

— Всесвет?! — крайне изумлена Наденька.

— Точно! Ты знаешь, — оживившись, торопливо сообщает Буданов, — мне чудом досталась старинная книга. Поверишь ли, мой букинист решил ночью разбудить меня! Называется она «Лжедмитрий» и издана в Санкт-Петербурге аж в тысяча семьсот сорок первом году! Чудесная книжица! Не-ве-ро-ят-но! Букинист рассказывает: пришел истопник какого-то старинного особняка и принес эту книжицу. А книжица, ей-ей! Столько в ней новых сведений! Удивляюсь, как она выпала из поля зрения всех без исключения русских историков?! — Буданов разводит руками, показывая всю огромность своего удивления, и продолжает, уже обращаясь к Тимофею Спиридоновичу: — Как вы думаете, удастся нам отыскать могилу упомянутого знаменитого мужа?

— Извините, не знаю, — смущается Козлов.

— А за что вы все время извиняетесь? — укалывает Буданов, пристально рассматривая Тимофея Спиридоновича.

— Да уж так, значит, — совсем теряется тот.

— А вы привезли эту книжицу? — с затаенной надеждой спрашивает Наденька.

— Привез, радость моя, привез, — ласково отвечает Буданов. К ним подходит Андрей Сильченко.

— Ага! — удивленно восклицает Буданов. — И «египтянин» здесь?! Вот так новость! — и он лукаво смотрит на Наденьку. — Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек. Вы-то как здесь оказались? Я совершенно был убежден, что вы пребываете в Стране солнца!

— Здравствуйте, Сергей Константинович, — вежливо кивает Андрей, пожимая профессорскую руку, и поясняет: — Я в отпуске.

— Ну что ж, похвально. Рад с вами здесь встретиться.

— А я тем более, Сергей Константинович.

— Ой, я на урок опаздываю, — восклицает Наденька, взглянув на часы. — Сергей Константинович, бабуня вас очень ждет.

— Как ее самочувствие? — обеспокоенно спрашивает Буданов.

— Даше лекарство, говорит, очень ей помогает.

— Очень рад. Значит, к вечеру свидимся?

— Мне жаль, — говорит Наденька, — что я не могу с вами поехать.

— И не нужно сегодня. — Буданов внимательно, улыбаясь, смотрит сначала на Андрея, а потом на нее. — Совершенно не нужно!

Тимофей Спиридонович подхватывает сетку и чемоданчик, но Сергей Константинович настойчиво отнимает чемоданчик, считая достаточной услужливостью и то, что представитель общественности понесет тяжелую сетку. Они удаляются, о чем-то беседуя, не оглянувшись. Высокий стройный Буданов с аккуратным чемоданчиком в руке идет легко и быстро, а рядом с ним вперевалку-раскачку торопливо семенит низкорослый и толстый Козлов, часто перекладывая из руки в руку пузатую, неудобную сетку.

Андрей и Надя долго смотрят им вслед, не зная, что же теперь делать. Надя снова взглядывает на часы.

— Я, честное слово, тороплюсь, Андрей.

— Можно, я тебя провожу?

— Нет, нет, — пугается она.

— Но где же мы тогда увидимся?

— У нас дома, — просто отвечает она. — Ты подожди, пока мы с мамой вернемся из школы. — И заволновалась: — Быстрее догоняй их — они же к нам идут!

— Мне не хотелось бы, — решительно отказывается Андрей. — Давай встретимся где-нибудь в нейтральном месте.

— Ну хорошо, — соглашается она и быстро решает: — У разрушенной церкви на берегу озера. Ты, как спустишься к озеру, сразу ее увидишь. В два часа. Договорились?

— Да, Наденька, — ласково говорит он.

Он смотрит на нее с какой-то недоумевающей, нескрываемой радостью. С надеждой, которая в нем укрепилась, а не перешла в разочарование, чего он боялся. Он вспоминает единственный поцелуй в единственную, пожалуй, минуту, когда между ними вдруг как бы исчезли все преграды. Эту минуту и этот поцелуй он часто с щемящей тоской вспоминал на чужбине.

Наденька Болеросова догадалась, о чем он думает, с такой настойчивой светлой нежностью всматриваясь ей в лицо. Она смутилась и покраснела. И уже вся была в испуге от чего-то неотвратимого, чего она боялась и не хотела.

2

Лодка у Тимофея Спиридоновича просторная, устойчивая и легкая на ходу. Он всегда ее тщательно шпаклюет, и потому под ногами не хлюпает. Сам он привычно сидит на корме и управляет двенадцатисильным мотором. В свободной левой руке у него дымится сигаретка, которую он прячет от ветра и брызг в широком рукаве брезентового плаща.

Сергей Константинович сидит на главном срединном сиденье, тоже облаченный в огромный брезентовый плащ. Негнущийся капюшон у него поднят. За шумом мотора и ветром разговаривать трудно, и потому они молчат.

До острова от Синеборья по озеру больше часа ходу. Скверная погода и водяное однообразие нагнетают уныние. Вокруг тяжело утвердила себя серая беспросветность, в душе, как ни встряхивайся, нарастает подавленность.

Думы Буданова — невеселые, но по-стариковски ясные, итожные. Если бы он мог сейчас о чем-то поспорить со своим провожатым, в чем-то их всех здесь упрекнуть, что-то свое — проверенное, сокровенное — внушить, было бы легче. Но он ничего не мог сказать этому услужливому и замкнутому Тимофею Спиридоновичу, человеку, видно, душевно чистому, работящему, но не развитому, привычному к покорности и помалкиванию, о чем безошибочно свидетельствуют испуганно стекленеющие при взгляде Буданова глаза, привычные самоуничижающие извинения. От этого Буданову еще тоскливее.