Юрий Вронский - Странствие Кукши. За тридевять морей

• Название: Странствие Кукши. За тридевять морей
• Автор: Юрий Вронский
• Издательство: Православное издательство «Лепта Книга»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-911730-03-0

Книга нашего современника Ю. П. Вронского в увлекательном, захватывающем повествовании открывает перед нами страницы истории. Норвежские викинги недалеко от Ладожского озера похищают словенского отрока. Это похищение становится началом его необычайных приключений и странствий. Морским путем мальчик огибает Западную Европу и по рекам Восточной Европы возвращается домой. Путешествие приносит ему много испытаний и необыкновенных приключений. Удивительная встреча с Андреем юродивым переворачивает жизнь юного язычника, показывая величие и красоту Христианства. Кукша становится участником важного исторического события – Крещения Киева святыми братьями Кириллом (Константином) и Мефодием при князьях Оскольде и Дире. Этот факт был описан в «Очерках по истории Русской Церкви» профессора А. В. Карташева и в книге протоиерея Льва Лебедева «Крещение Руси»…

---

Пляска происходит под звуки волынки и гудков. Волынщик изо всех сил сжимает под левой мышкой телячий мех и одновременно, раздувая щеки, дует в трубку, наполняя мех воздухом, правой же рукой перебирает отверстия на игральной трубке, и чрево волынки рождает пронзительный, зажигательный напев. Волынке вторят гудки, по струнам которых гудошники стремительно водят похожими на луки смычками.

В круг пляшущих втягивается все больше пар. Женщина или девушка хватает за руку кого-нибудь из сидящих мужчин и тащит в круг. Женщина сейчас ночь, а мужчина – день, и требуется, чтобы в этой пляске он победил ее. Кукша видит, что Вада уже втащила в круг Олега, и у него от ревности снова защемило сердце. Он старается не смотреть в их сторону, но это мало помогает.

Князь Рюрик клюет носом, хотя не так уж много и пил. Видно, крепок мед, а князь уже не крепок… Впрочем, надо признать, что захмелели и многие мужи в самом расцвете сил. Так всегда на пирах, для того и пьют.

Из круга пляшущих выбегает Олег и с помощью дружинника уводит осоловевшего зятя домой. Вада стоит и ждет его, накрывшись подобранной с земли шкурой. Кукша сидит на траве и, не отрываясь, глядит на нее.

Вдруг он чувствует, что кто-то берет его за руку. Он поднимает голову: над ним смеющееся белозубое лицо, несомненно принадлежащее знакомой ведьме, которую когда-то звали Сигню, а теперь зовут княгиня Ефанда. Ведьма-княгиня рывком поднимает его с земли, – какая сильная у нее, однако, рука! – и они присоединяются к хороводу. Их подхватывают звуки волынки и гудков, то сдержанные, затаенные, то прорывающиеся бурной страстью.

Сдержанность в напеве звучит не ради самой себя, она подобна морской волне, которая приближается издалека, как будто не спеша, даже лениво, а сама готовит всплеск, вспышку, удар, и вдребезги разбивается о скалы…

В это мгновенье Кукшу словно подбрасывает некая неведомая сила, ему кажется, что он прыгает чуть ли не на высоту своего роста, во всяком случае, целый миг он видит княгиню Ефанду, ее запрокинутое смеющееся лицо, сверху. Неистовство пляски нарастает, и, кажется, будто не напев ведет пляску, а пляска тащит за собой напев. Кукша в очередной раз взлетает в прыжке над своей белозубой ведьмой-княгиней и слышит снизу:

– Хочу, чтобы ты победил меня!

Кукша не чувствует своего тела, все у него получается само собой. Отчего бы это? От выпитого меда? Да, он немного хмелен. Но не впервые в своей жизни он на пиру, а разве когда-нибудь с ним было что-нибудь подобное? Уж не чары ли ведьмы-княгини?

С усилием он заставляет себя вспоминать, что он христианин, старается представить себе лицо Андрея Блаженного, но у него плохо это получается. Он никак не может решить, пристало ли христианину участвовать в подобной пляске. А ведьма-княгиня смеется и глядит на него так, будто ей про него известно больше, чем ему самому.

Наконец напев начинает уставать, мало-помалу устает и пляска, некоторые пары в изнеможении валятся на расстеленные шкуры в пределах освещенного круга, а у иных еще хватает сил покинуть круг и сгинуть во мраке. Княгиня Ефанда, похоже, совсем не устала, хотя от нее и исходит густой запах пота. Она хватает Кукшу за руку своей сильной рукой и тащит его во мрак.

Глава седьмая РОЖДЕНИЕ ВОРОНЕНКА И КРЕЩЕНИЕ ЕГО

На рассвете Кукша просыпается в длинном доме, здесь же спят все, кто приплыл вместе с ним. Горят два воткнутых в землю жировых светильника. Они кажутся ненужными, потому что через волоковое отверстие в крыше проникает свет. Прямо под отверстием выложен из камней продолговатый очаг, в котором дотлевают смолистые кряжи. От них поднимаются к отверстию несколько голубых струек дыма.

Кукша обнаруживает, что вчера спьяну завалился спать, не разуваясь, и теперь сбрасывает башмаки, чтобы дать отдых ногам. Как же, выходит, он был пьян! Вдруг он вспоминает, что за все это время с начала пира не только ни разу не видел, но, кажется, и не вспомнил Кручину. Ему стыдно, он должен сейчас же ее разыскать!

Не обуваясь, Кукша выходит во двор, свои мягкие востроносые башмаки с длинными ремешками он несет в руках, да, теперь у него башмаки, как у всех, – его ромейские сапоги давно износились! Однако еще слишком рано, Кручина, наверно, спит, незачем будить ее, бедняжку, в такую рань. Чтобы смыть остатки вчерашнего хмеля, он отправляется на Волхов.

Трава покрыта инеем. Сонная городская сторожа, продрав глаза и разглядев его, отворяет ему ворота – все равно пора вставать. За пределами Города, на открытом месте, иней лежит гуще, кажется, будто ночью выпал снег. Кукшины ноздри ловят волнующий запах зимы, смешанный со сладостным настоем осени. Здесь, на Волхове, пахнет уже совсем, как в Домовичах.

Солнце на небе еще не появлялось, может быть, из-за тумана, по времени ему, кажется, пора бы и взойти. Такой затяжной утренний туман сулит ясный теплый день. Кукша ступает по инею, оставляя в нем темные следы.

Перед ним открывается во всей своей красе могучий Волхов. Космы тумана задевают его золотистую поверхность. То и дело по воде расходятся круги – мелкая рыбешка пытается кого-то выловить над водой.

Возле одной из мовен он видит нескольких женщин и, не обращая на них внимания, идет своей дорогой, раздевается на пороге другой мовни, подальше от них, сбегает вниз и бросается в воду. Вода обжигает, словно кипяток. Кукша плывет прочь от берега, течение подхватывает его и сильно сносит вниз.

К своей одежде он мчится бегом, ему зябко и он торопливо одевается. Давным-давно, в те времена, когда, удирая от Свана, ему пришлось прыгать в бурлящий порог, он, кажется, легче переносил студеную воду. Видно, отвык за долгие годы, миновавшие с той поры. Впрочем, едва он успевает одеться, как ему становится тепло.

В Город он возвращается, по-прежнему не обуваясь, ступая босыми ногами по своим темным следам. Над Городом и над домами, окружающими Город, понемногу расширяясь кверху, медленно, словно через силу, поднимаются светлые желтоватые столбы дыма. Кузницы, овины и большие княжеские хлева расположены здесь же, за пределами Города. Оглядываясь на мовни, Кукша пытается вспомнить, которая из них та самая, вчерашняя… Возле одной из них продолжают толпиться женщины. Кажется, это она и есть…

Войдя в Город, Кукша улавливает горячий хлебный дух. Он идет на него и приходит в поварню. В поварне на столе стынут хлебы, накрытые полотенцами, на полотенцах чернеет несметное множество мух. Здесь нет долгого очага, как в гриднице, вместо него стоят три округлых печи из камня и глины, под у этих печей сделан почти вровень с земляным полом.

Молодая женщина отставляет железную заслонку, берет деревянную лопату и начинает метать горячие хлебы из печи на стол. Из-за пода, сделанного вровень с землей, ей приходится низко наклоняться. «Хлебу кланяются и на ниве, и у печи», – вспоминает Кукша матушкины слова.

Другая женщина, дождавшись пока наберется четыре или пять хлебов, накрывает их полотенцем. Кукша намеревается спросить у пекарок, как ему найти молодую золотоволосую женщину, она вчера приплыла вместе со всеми, однако на пиру не была, потому что…

Но тут в поварню вбегает девчонка, она кричит:

– Твоя Кручина рожает!

Мгновенно все сообразив, Кукша мчится обратно на берег, к мовне, у которой давеча видел женщин. Однако в мовню его не пускают:

– Нечего тебе там делать! И без тебя справится!

Он садится на изрубленный кряж и, опустив голову, покорно ждет. Из мовни доносится невыносимый, душераздирающий крик. Кукша не знает молитвы, подходящей к случаю, поэтому в отчаянии бормочет то, что подсказывает ему сердце:

– Боже, буди милостив к рабе Твоей Кручине, ведь ни в чем она не виновата ни перед кем – ни перед Тобой, ни перед людьми!

При новых, еще более страшных криках он уже только твердит:

– Господи, сделай так, чтобы раба Твоя Кручина не умерла!

Нет сомнения, что его молитвы строгому церковнику показались бы по меньшей мере странными, особенно поименование язычницы рабой Божией… Но говорил же Кукше священник Константин Философ, что главное – вера, что вера горами двигает! Как бы то ни было, в мовнице становится тихо, а потом раздается истошный крик:

– Уа-а! Уа-а!

Из сумрака мовницы показывается улыбающееся морщинистое лицо:

– Поди, полюбуйся! До чего черен! Настоящий вороненок!

Низко поклонившись притолоке, Кукша шагает в сумрак мовницы. Кручина, худенькая, бледная, лежит на лавке, прикрытая холстиной, недвижная, как покойница. Вада качает кричащего младенца, разговаривает с ним, как заправская баба.

– Смотри! – говорит она Кукше, кивая на младенца. – Прямо вороненок! Нравится? Сейчас-то глаза у него мутные, синие, а будут черные…

Кукша не знает, нравится ли ему «вороненок». У младенца сморщенное красное личико, зажмурепные глаза – как Вада разглядела, какого они цвета? – и разинутый в крике рот. Он похож на всех младенцев, каких доводилось видеть Кукше. На Кручину он непохож. Похож ли на Грима? Кукша не сказал бы этого с уверенностью. Разве что волосы черные и жидкие, как у Грима… и брови черные, чего у новорожденных обычно не бывает…