Юрий Вронский - Странствие Кукши. За тридевять морей

• Название: Странствие Кукши. За тридевять морей
• Автор: Юрий Вронский
• Издательство: Православное издательство «Лепта Книга»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-911730-03-0

Книга нашего современника Ю. П. Вронского в увлекательном, захватывающем повествовании открывает перед нами страницы истории. Норвежские викинги недалеко от Ладожского озера похищают словенского отрока. Это похищение становится началом его необычайных приключений и странствий. Морским путем мальчик огибает Западную Европу и по рекам Восточной Европы возвращается домой. Путешествие приносит ему много испытаний и необыкновенных приключений. Удивительная встреча с Андреем юродивым переворачивает жизнь юного язычника, показывая величие и красоту Христианства. Кукша становится участником важного исторического события – Крещения Киева святыми братьями Кириллом (Константином) и Мефодием при князьях Оскольде и Дире. Этот факт был описан в «Очерках по истории Русской Церкви» профессора А. В. Карташева и в книге протоиерея Льва Лебедева «Крещение Руси»…

---

На усадьбе много построек – от высоких рубленых хором до землянок, у которых над землей возвышаются только дерновые крыши, похожие на зеленые холмики. На некоторых из них пасутся козы. По усадьбе бродят тощие собаки, тут и там копошатся чумазые дети.

Следом за дружинниками, большей частью варягами, Кукша с Шульгой идут в главный дом. Он весьма велик, но внутри кажется еще больше, чем снаружи. Вдоль стен тянутся широкие лавки, застеленные тюфяками, пахнущими свежей соломой. Поперек такой лавки может улечься человек любого роста. Посреди дома устроен продолговатый, обложенный камнями очаг, его пламя бросает трепетный отсвет на стены и на закопченную обрешетку кровли. Под коньком собирается дым, неспешно подползает к волоковому отверстию и вдруг быстро устремляется наружу.

Вдоль лавок стоят узкие столы, рядом со столами воткнуты в землю высокие железные светильники, похожие на огненные цветы: крученый стебель и чашечка с бараньим жиром, в которой вместо пестика пламя.

Проворные рабыни приносят лепешки, вяленое мясо, копченую рыбу, жбаны с пивом и тонкие обручные[115] стаканы. Дружинники, принимаясь за еду, перешучиваются с рабынями, иногда дают волю рукам и получают в ответ громкие оплеухи, которые сопровождаются всеобщим хохотом.

Кукше все здесь нравится – и очаг, и светильники, и веселые бойкие рабыни, и еда, и стаканы, искусно набранные из кленовых досочек и стянутые тоненькими ракитовыми обручами… Друзья жадно набрасываются на еду, как будто не ели от самого Царьграда, торопливо запивают ее пивом, чтобы не застревала в горле.

Скоро Кукшу начинает неудержимо клонить в сон, может быть, он осоловел от пива, а может быть, от усталости, накопившейся за долгую дорогу. Он навзничь откидывается от стола и засыпает.

Глава пятая ТРИЗНА

На следующий день Кукша с Шульгой и еще несколькими дружинниками переходят в Печерьский, или Оскольдов город. Поселяются они в гриднице – длинном доме, похожем на тот, в котором они ночевали сразу по приезде, только еще больше. На длинной широкой лавке каждому отведено место, которое будет служить ему ложем. Спят все головой к стене, а в головах у каждого на стене висят его доспехи. Скрыня с добром хранится под лавкой. Располагаются воины просторно, кто хочет, может приводить наложницу.

Киевский идол Перуна стоит далеко, на Киевой горе, от Печерьска его и не видать, но князь Оскольд помнит о нем. Сразу по возвращении он объявил киянам, что больше не собирается приносить жертвы Перуну, но, кто хочет, пусть приносит. И еще он объявил, что отныне в Киеве больше не будут приносить в жертву людей – ни Перуну, ни другим богам. Кто ослушается, пусть пеняет на себя.

Дир потом объяснил Кукше, что на острове Березане Оскольд нарочно оскорбил язычников, чтобы понять, легко ли будет установить в Киеве новую веру, и убедился, что нужна осторожность, иначе можно загубить дело. По этой именно причине он пока оставил в покое здешнего Перуна.

Оскольда и Дира беспокоят сомнения относительно тризны, без тризны обойтись нельзя, но они не знают, как правят тризну христиане, и опасаются греха. Князья спрашивают совета у Кукши, однако и он не может сказать ничего вразумительного, ему не доводилось видеть царьградскую тризну, разве что отпевание и погребальный поезд с длинными свечами: может, это и есть христианская тризна? Неожиданно для самого себя, без особенных раздумий, он роняет:

– Апостол Павел сказал: не ведают, значит не грешат…

Оскольд поднимается с лавки с просветленным лицом, он не скрывает радости и торжественно, как будто выступает на вече, произносит:

– Я думаю, Дир, Кукшу с самого начала, еще в Гардарики, послал нам добрый христианский Бог, чтобы вывести нас на истинный путь!

Кукша не ведает, что происходит в душе Оскольда, и ему непонятно, чем вызвана такая радость. А вызвана она тем, что случайно всплывшие в Кукшиной памяти слова апостола разрешили Оскольд вы мучительные сомнения. Оскольд сильно опасался, что христианский Бог запрещает языческую тризну и может за нее покарать.

Но отменить ее невозможно: уж этого-то кияне не стерпят – и так уже третий год подряд стоит засуха. А раз не только они с Диром, но даже Кукша не знает, можно ли им править языческую тризну, значит они, по слову апостола Павла, и не согрешат, справив ее. Дир, кажется, тоже рад, что все разрешилось так просто, хотя с лавки не вскакивает и ничего не произносит.

Со спокойной душой князья Оскольд и Дир готовят тризну. Своих запасов ячменного пива и хмельного меда может не хватить. Отряжают людей с конями на Подол, на Торг, – там за серебро можно хоть змея семиглавого купить. Не худо бы и рыбы запасти: долгомордых матерых севрюг да белуг – они здесь, в Киеве, не ловятся, их снизу привозят. Осетров же и стерлядей, а тем паче всякой мелочи – лещей, налимов, сазанов и прочих – покупать не надо, этого добра и здесь полно. Следует, конечно, прикупить и скота – волов и кладеных[116] баранов.

Много надо припасов – на тризну приходят все, кто пожелает, так что готовь на весь Киев – будет в самый раз! Князья Оскольд с Диром не скупятся. Они и никогда-то не скупились, а сегодня… к тому же, князь Оскольд намерен кое-что сказать киянам…

Разрозненными кучками тянутся кияне, несут корзины с огородными и садовыми плодами, с пшеничными хлебами и прочей снедью. В Город люди не входят, располагаются за его пределами на лугу между Городом и сосновым бором. Здесь раз и навсегда сложены долгие очаги, возле них и устраивают большие пиры, если позволяет погода. А нынче позволяет – в Киеве давно уже стоит засуха, и в небе, увы, ни облачка, дым от очагов тянется вверх прямыми столбами, не суля и на будущее перемены погоды.

Несмотря на расслабляющий полуденный зной, все начинает происходить стремительно. Режут скот и, едва успев собрать кровь в скудельные сосуды, быстро свежуют туши, широкими секирами ловко разрубают их на части, делают в мясе надрезы, укладывают в них зубки чеснока, и наконец водружают увесистые куски мяса на вертелах над очагами. Рабы крутят ручки вертелов, и мясо медленно поворачивается над огнем, а нарочитый[117] раб из поварни, обходя очаги, посыпает мясо драгоценной солью, истолченной в каменной ступке, внимательно следя, чтобы ни крупинки не упало в огонь.

Приносят широкую изузоренную почетную скамью для князей, рядом ставят скамью пониже – для княгинь, на землю вдоль очагов стелют звериные шкуры, подобно тому, как ставят лавки вдоль столов, выносят посуду, бочонки с пивом и хмельным медом, узкогорлые корчаги с заморским вином.

Появляются корзины с садовыми и огородными плодами, многим из них Кукша не знает даже имени. На расстеленных холстах раскладывают круглые белые хлебы. Из множества запахов, не считая дыма, главенствуют и соперничают два – жареного мяса и спелых яблок.

Князья занимают свою скамью, их жены – свою, а дружинники и гости располагаются на шкурах и просто на траве. Запах жареного мяса все-таки торжествует, и все взоры невольно обращаются к очагу. Когда мясо готово, из-под него отгребают угли, чтобы оно не подгорело. Каждый подходит и своим ножом отрезает кусок. Хлебы же не режут, а только преломляют – ножом касаться хлеба нельзя.

Вокруг собравшихся на тризну похаживают рабы с киями – тяжелыми суковатыми дубинками, похожими на боевые палицы. Скоро сюда сбегутся собаки со всего Киева, и дело рабов – отгонять киями собак от пирующих. Уже слышится обиженный визг – это получила свое самая настырная.

Служанка подает князю Оскольду серебряную чашу, чаша низкая и широкая, берут ее обеими руками. Князь Оскольд молча отпивает и передает ее князю Диру, сидящему слева от него. Дир тоже прикладывается к чаше и, в свою очередь, отдает ее соседу, сидящему слева.

Таким образом чаша идет по кругу, как солнце, и, подобно солнцу, дарит людям веселье. Служанки наготове – доливают чашу из братин[118] по мере того, как содержимое ее уменьшается.

Первую чашу все пьют в безмолвии, каждый вспоминает все самое лучшее о погибших мужах. Кукша берет чашу из рук Шульги и отпивает небольшой глоток. Этого достаточно, чтобы почувствовать, как крепок мед, и ощутить легкое головокружение.

После того, как круговая чаша, обойдя всех, возвращается к князьям, только уже с другой стороны, служанки обносят пирующих рогами, наполненными пивом. Князь Оскольд встает и, высоко подняв рог, говорит:

– Я пью этот рог за доблестных мужей, которым не довелось вернуться из похода! Не сомневаюсь, что всех верных и храбрых ждут светлые небесные чертоги! И чем сильнее мы здесь, желаем им этого, тем вернее достигнут они тех желанных чертогов!

Кукша сидит на расстеленной шкуре, в правой руке у него рог с пивом, левой он опирается о землю. Вдруг он чувствует, как его левую ладонь накрывает что-то теплое. Он поворачивает голову, рядом с ним сидит девушка, скорее даже девочка, и с вызовом глядит на него.