Юрий Вронский - Странствие Кукши. За тридевять морей

• Название: Странствие Кукши. За тридевять морей
• Автор: Юрий Вронский
• Издательство: Православное издательство «Лепта Книга»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-911730-03-0

Книга нашего современника Ю. П. Вронского в увлекательном, захватывающем повествовании открывает перед нами страницы истории. Норвежские викинги недалеко от Ладожского озера похищают словенского отрока. Это похищение становится началом его необычайных приключений и странствий. Морским путем мальчик огибает Западную Европу и по рекам Восточной Европы возвращается домой. Путешествие приносит ему много испытаний и необыкновенных приключений. Удивительная встреча с Андреем юродивым переворачивает жизнь юного язычника, показывая величие и красоту Христианства. Кукша становится участником важного исторического события – Крещения Киева святыми братьями Кириллом (Константином) и Мефодием при князьях Оскольде и Дире. Этот факт был описан в «Очерках по истории Русской Церкви» профессора А. В. Карташева и в книге протоиерея Льва Лебедева «Крещение Руси»…

---

Вдруг со стороны воды отчетливо доносится яростное мычание, ему вторит блеянье. Звуки приближаются и, немного погодя, на берег выскакивает судно. Несколько мужей выводят из него могучего быка рыжей масти, опутанного веревками, с тяжелым железным кольцом в носу. Глядя на быка, Кукша вспоминает Свана. Время от времени бык задирает голову и надрывно, протяжно мычит. В этом мычании Кукше явственно слышится обреченность, словно бык знает свою участь.

Справа и слева от быка идут люди, держась за концы веревок. Его ведут к подножию Волоса. Сейчас рыжего исполина заколют и благодарно обрызгают его горячей кровью того, кто дарует удачу, богатство и умение слагать песни. В пляшущем свете костра идол не кажется таким уж мертвеннонеподвижным…

Князь Оскольд, душу которого распятый Бог обратил к истине, считает своим долгом выказать ревность к греческой вере. Он становится на пути людей, ведущих быка, и громко заявляет, что не допустит богопротивного жертвоприношения, ибо Волос не бог, а бес, враг истинного Бога.

Люди останавливаются в замешательстве. Никогда еще ничего подобного не случалось, и никто не знает, как быть дальше. Наконец пышнобородый Туча, старшина словеньской дружины, стряхивает с себя оцепенение, выходит из толпы и говорит:

– Князь, мы ждали, что ты по обычаю принесешь за всех нас благодарственную жертву Волосу. Но еще в Царьграде мы поняли, что ты уже не тот, что прежде. Так и оказалось, и мы смирились. Может, ты и прав, может, твоя новая вера лучше, чем наша старая, а все же не мешай нам поклониться нашему старому богу, как мы не мешаем тебе поклоняться твоему новому.

У Оскольда от гнева раздуваются ноздри. Однако гнев не застит ему разум кровавым туманом. Нет, не застит. Кукша ясно видит, что Оскольд на мгновенье скашивает глаза в его сторону, как во время сбора денег на жертву, словно спрашивает: правильно ли я себя веду? Но у Кукши нет времени задуматься, что означает этот странный взгляд и можно ли давать хоть каплю веры мелькнувшей догадке. Все происходит слишком быстро. Оскольд меж тем кидает в лицо словенам, полянам и прочим:

– Ваш Волос даже не бес, а простая деревяшка!

С этими словами, снова скосив глаза на Кукшу, он хватает секиру, прыгает к Волосу и со всего размаха ударяет по подножию идола. Однако дуб, из которого вырублен идол, закаменел от времени и жертвенной крови и княжеская секира со звоном отскакивает от него, только выкрошив небольшой кусок дерева и оставив на теле Волоса светлый рубец.

Вздох ужаса и гнева проходит по толпе язычников, словене все, как один, берутся за топоры и обнажают мечи. Остальные, правда, не столь дружны и поспешны в выражении своего негодования. Оскольд поворачивает лицо к словенам и, обеими руками сжимая рукоять секиры, ждет нападения. Дир обнажает меч. Изготавливаются к бою и Оскольдовы варяги, кое-кого из них Кукша помнит по зимовке у Хальвдана Черного и тому давнему походу. Они, как обычно, готовы сразиться со всем светом. Но поляне, русы, северяне и прочие не выказывают особенного желания биться за князя, и Оскольд возмущенно кричит им:

– А вы что смотрите? Разве не видите, что вашего князя собираются убить?

Тогда старший из полян, с седой чупрыной на бритой голове и седыми усами, заложенными за уши, выступает вперед и громко произносит одно слово:

– Вече[107]!

– Вече! – весело вторит ему из толпы Страшко.

– Вече! – подхватывает множество голосов.

Толпа отзывается одобрительным гулом, и седоусый говорит, обращаясь к Оскольду:

– Вы с Диром, князь, избавили нас от хазарской дани, и мы, киевляне, благодарны вам за это, выбрали вас князьями и с той поры служим вам честно – куда вы, туда и мы, как нитка за иголкой. Иные из нас даже обратились к новой вере вслед за тобой и Диром. Что за беда, однако, если они принесут обещанную жертву Волосу? Разве не надо выполнять обещанное?

– Надо! – откликается толпа.

– И не было уговору притеснять тех, кто останется в прежней вере. Каждый волен сам выбирать себе богов. Верно ли я говорю, князь?

Нестройный гул голосов подтверждает правоту говорящего, хотя обращается он к князю. Оскольд нехотя кивает.

– Не будет впредь у нас ладу ни в чем – ни в войне, ни в мире, коли будем грызть друг друга из-за веры. Вы с Диром прежде поклонялись варяжским богам. Потом нашим. Половина же твоих варягов и ныне верует в громовержца Тора. А иные поклоняются Перуну, как и киевские мужи. Ильменьские больше чтут Волоса. У чудинов свои боги. Если мы начнем мечом да секирой обращать друг друга в свою веру, много крови напрасной прольется на радость хазарам. Верно ли я говорю?

Громкие выкрики снова подтверждают согласие с его словами.

– А мы, князь, – продолжает седоусый, – готовы и впредь служить вам с Диром честно, если вы не будете мутить нас друг против друга. А не согласны – ищите себе других мужей! Верно ли я говорю?

– Верно! Верно! – проносится по толпе гул голосов.

Оскольд бросает секиру, Дир прячет меч в ножны, их примеру следуют остальные. Кукша замечает, что и у него в руке обнаженный меч. Его это удивляет, он даже не помнит, как извлек его из ножен. С облегчением он возвращает меч на место. Мир восстановлен.

«Чудной этот Оскольд, – думает Кукша, – его не поймешь. Неужто он испугался смерти и потому уступил язычникам? Не верится – Оскольд один из самых храбрых мужей, какие только рождались на свет. Может быть, поверил в правоту седоусого? Вряд ли. Никогда он не поверит ни в чью правоту, кроме собственной!»

Быка ведут к подножию Волоса и останавливают неподалеку от священного огня. Черноусый Свербей падает на колени перед идолом и молитвенно простирает к нему руки.

– Господин наш Волос! – выкрикивает он. – Благодарим тебя, что сохранил нас в далеком и опасном походе!

И кланяется, ударяя лбом о землю.

– Повелитель наш Волос! – продолжает он, опять воздев руки. – Не оставь своей заботой и тех, что не воротились из похода, и помоги им без хлопот достичь обиталища блаженных!

Свербей снова кланяется и надолго застывает, коснувшись лбом земли. Может быть, он мысленно говорит Волосу то, чего другим не следует знать? Но вот он встает и подходит к быку, в правой руке у него длинный узкий нож, левой он ласково гладит быка по могучей шее, по хребту, что-то нащупывает и вдруг тычком всаживает нож в то место, которого только что касались его пальцы. Пораженный в становую жилу[108], бык еще мгновенье стоит неподвижно и безгласно, потом у него никнет голова, подламываются передние ноги, словно по примеру Свербея, он становится на колени перед идолом Волоса… Наконец бык с шумом валится набок. Поспешно, пока не свернулась кровь, ему взрезают горло и подставляют широкую деревянную чашу. Когда в чашу набирается достаточно крови, подставляют другую, а из первой плещут на Волоса, стараясь доплеснуть до головы.

Вокруг идола загораются новые костры, зажженные от первого. Быка свежуют и разделывают, ногу со стегном[109] и голову сразу несут Волосу: ногу кладут к подножию, а голову надевают на один из шестов. Та же участь постигает и баранов. С шестов падают никчемные голые черепа, на их место водружаются головы, которые только что недоуменно блеяли, а сейчас истекают горячей кровью. Известно, что любимое кушанье Волоса – свежий теплый мозг.

Над огнем на вертелах поворачивается мясо, ночь наполняется сладостным духом жареной говядины и баранины, уютным шипением жира на угольях. Появляются мехи с вином и брагой: мужи, что плавали в селенье к уличам, озаботились не только жертвенными животными – ведь настоящего пира не может быть без круговой чаши.

Кукша с ужасом глядит на пирующих: все они – и поляне, и русы, и чудь, и словене – вливают в свои глотки столько хмельного, словно задались целью погубить себя. Особенно охотно пьют брагу – она крепче здешнего вина. Время от времени кто-нибудь из пирующих обернется, сверкнув веселым глазом, и позовет Кукшу в круг и даже протянет ему круговую чашу. Но Кукша хорошо помнит пир в Ладоге, после которого его выхаживал заботливый Тюр. К тому же он христианин и полагает, что ему не следует участвовать в жертвенном пире.

Он еще так мало знает, но, может, Господь, увидев его усердие, откроет ему великий смысл Своего учения? А смысл велик и прекрасен, Кукша чувствует это, только еще не все понимает. Вот Андрей Блаженный, наверно, уже до самых глубин постиг этот сокровенный смысл. Недаром умный и ученый Епифаний так почитает Андрея и называет своим учителем. Нет сомнения, Андрей Блаженный – особенный человек, из тех, про кого после смерти пишут жития святых.

Ему же, Кукше, даже не у кого спросить, почему язычник Шульга мил его сердцу, а обратившийся ко Христу Оскольд – не очень… Ведь от Оскольда Кукша видел только добро! Непостижимая вещь – любовь… Кукша помнит, что Андрей Блаженный любил его еще тогда, когда Кукша был язычником и собирался убить своего спасителя.