Дональд Крик - Мартин-Плейс

• Название: Мартин-Плейс
• Автор: Дональд Крик
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1967

В романе «Мартин-Плейс» Д.Крик рассказал о городской Австралии, о судьбах тысяч австралийских юношей и девушек, которые подростками начинают служить в государственных учреждениях, в различных банковских, коммерческих конторах.

Эта книга во многом автобиографична.

---

«Может быть, сходим, куда тебе хочется, Дэнни?» и «Давай сегодня просто погуляем и поговорим».

За этой покладистостью таилось желание стать ему ближе, и оба раза он отшучивался, пока она не передумывала. Луна-парк, «Поплавок», «Альберт», «Тиволи», «Хеймаркет» были их привычными убежищами, а ее радостные глаза и пронзительный голос составляли неотъемлемую часть той метаморфозы, которая все дальше загоняла его на сухой, готовый обломиться сук.

Он стал больше писать. И для него все важнее становился мир, возникавший в творческой части его сознания только для того, чтобы остаться погребенным в папке, запертой в одном из ящиков его стола. Этот мир принадлежал только ему. Он был не в силах ни продать его, ни обменять, ни отдать.

Когда он шел по Каслри-стрит, у тротуара притормозила, машина и раздался громкий голос:

— Э-эй! Еще не забыл меня? Арта Слоуна?

Дэнни остановился, и из сверкающей машины вылез Слоун.

— Как живешь? — Пожав ему руку, Арти повернулся к автомобилю. — Ну, что скажешь? «Трайомф-глория». Загляни-ка внутрь. И полный набор инструментов.

Дэнни доставил ему это удовольствие.

— Выглядит очень мило. Повезло в лотерее?

Слоун рассмеялся.

— Зайдем в клуб, выпьем. Да забудь ты про время, — добавил он, когда Дэнни взглянул на часы. — Оно осталось в «Страховании». Ну, давай!

Они вошли в обшитый дубовыми панелями зал, просторный, с прекрасным ковром и удобными кожаными креслами. Фотографии призовых скакунов в рамочках и портрет короля придавали ему оттенок уютной консервативности.

Арти вразвалку направился к бару.

— Что выпьешь?

— То же, что и ты, спасибо.

— Пару светлого, Джордж, — сказал Арти и бросил на стойку фунтовую бумажку. Пока Джордж наливал пиво, Слоун нагнулся к нему и шепнул: — На вечер субботы — Рубин Боба. Абсолютно.

— Спасибо, мистер Слоун, — Джордж вытер стойку и поставил на нее бокалы. Арти обернулся к Дэнни.

— Ты первый из этой дыры, кого я встретил с тех пор, как… ушел. — Он расплылся в улыбке. — Гарри Дент все еще торчит за столом старика Риджби?

Дэнни кивнул.

— И многих выкинули?

— Дент говорит: убираем сухостой.

— Да, на старину Гарри это похоже. А как твои делишки?

— Ничего. А ты чем занимаешься?

— Собачками, — Арти засмеялся. — У меня теперь свое место в Гарольд-парке. И мы переехали на другую квартиру. Жене давно хотелось, чтоб мы жили на верхнем этаже. Вечером оттуда видно, как весь город зажигает огни. Новая мебель, высший класс. Но мое нынешнее дело — это только начало. Я сейчас веду переговоры о месте в Рэндуике. В Гарольд-парке — так, орешки, — он закурил я самодовольно привалился к стойке. — Но побольше, чем мне удавалось вытрясти из «Национального страхования».

— Ты всегда говорил, что уйдешь, — заметил Дэнни. — А когда ушел, кое-кого это удивило. Особенно Гарри Дента.

Слоун истолковал это как дань восхищения и почти замурлыкал:

— Это заведение — дыра и больше ничего; выбирайся-ка оттуда поскорей. Послушай моего совета. Займись чем-нибудь стоящим («вот как я», — казалось, добавил он, бросая окурок в пепельницу). А как поживает классная девочка, с которой ты гулял?

— Она в Англии, — сказал Дэнни.

Слоун многозначительно кивнул.

— А что я тебе говорил? Арт Слоун знает баб. Эта кончит тем, что подцепит миллиончик с титулом. А что поделывает этот прыщ Салливен?

И, услышав ответ Дэнни, сказал философски:

— Поставил не на ту лошадь, а? Скажи ему, что зря он не послушал Арта Слоуна. В таком заведении, как высоко ни залезешь, все равно найдется кто-нибудь повыше. А ты — только колесико в машине. Я всегда говорил, что деньги можно заработать только выгодной комбинацией, а для этого нужны мозги в голове. Ну, ты-то всегда любил сидеть над книгами. Все еще учишься?

— Скоро должен получить диплом.

— Что ж, это не вредно, — согласился его собеседник. — Только чтобы он не связал тебя по рукам и ногам. Прямо не знаю, как это я там высиживал, — сказал он задумчиво. — Тюрьма, да и только. — Он обвел зал хозяйским взглядом. — Я тут делаю неплохие дела, а прихожу и ухожу, когда вздумается. И никакой паршивый клерк не стоит у тебя над душой. Черт! До чего тошно было смотреть на них — на тех, кто воображает о себе невесть что, вроде Росса или Фиска! Строят из себя начальников и пыжатся. Ха! Да правление им в морду наплюет, а они даже не утрутся и еще спасибо скажут. — Его глаза загорелись. — А тут меня уважают. Я тут человек известный. Ну, и чувствую себя здесь на месте — ведь человеку всегда уважение нужно.

Дэнни кивнул. Все это было правдой — Арт Слоун нашел свое призвание и расцвел пышным цветом. Он поставил пустой бокал на стойку.

— Дернем по второму? — спросил Слоун.

Дэнни поглядел на часы.

— Нет, мне пора. Спасибо.

— Погоди-ка, — остановил его Слоун. — Ты здоров считать. Когда я обзаведусь местом в Рэндуике, у меня, пожалуй, нашлась бы для тебя счетная работка. Ну, вроде как приработок.

— Пожалуй, я не откажусь.

— Но это еще месяца через два-три, не раньше. Зайди сюда, оставь записку, мне передадут. Или позвони мне домой. — Он вытащил из бумажника карточку и протянул Дэнни. — Номер телефона вот здесь.

— Спасибо, — сказал Дэнни, испытывая щемящее уныние. — Ну, я пошел.

Они обменялись рукопожатием.

— До скорого, — сказал Арти. — Желаю удачи.

Дома на буфете лежало адресованное ему письмо, и он взял его с собой наверх. Через пять месяцев… Вскрыв конверт, он начал читать и слышал голос, словно раздавшийся рядом. И чувствовал ее присутствие, словно она была в комнате.

«Мой дорогой Дэнни!

Поверь, я все собиралась написать, и собиралась, и собиралась…»

И дальше все с той же непринужденной словоохотливостью. Она пишет для «Городских разговоров» — одного из отделов в журнале лорда Хэвишема «Британия», ее фотография дважды появлялась в иллюстрированном еженедельнике светских новостей, она гостила в поместье леди Вулно, посещает все премьеры и постоянно вращается в таком изысканном обществе, что способна теперь учуять голубую кровь не меньше чем за милю. Она упомянула о его стихах, поинтересовалась его сердечными делами и попросила передать привет всей каторжной команде. «Смеха и поцелуев. Пола».

Письмо словно пришло с другой планеты, обычаи которой не имели ничего общего с обычаями Токстет-роуд и Мартин-Плейс. Оно было непереводимо на язык его собственной жизни и все же заключало квинтэссенцию той Полы, которую он знал. Он вспоминал их единственный год, и память ярко расцвечивала самые незначительные события. Любой пустячный случай — как, например, когда на пароме ее шляпу сдуло в воду или когда она убедила рулевого на глиссере уступить ей штурвал и они сели на мель, — все воскрешало незабываемую радость и сны наяву, в которых он мог затеряться еще и теперь. Ее задорное остроумие, жизнерадостность, серьезный интерес к хорошим книгам, бунт против монотонной работы, минуты внезапной нежности, взрывы отчаяния, когда статья не клеилась, и ликование, когда дело налаживалось, — все это было увертюрой к ее бегству отсюда, к этому письму из иной страны, из иного мира. Но он чувствовал, что и там она не устроится прочно — ни там и нигде.» Для Полы жизнь всегда будет бесконечной праздничной процессией, карнавалом масок, по которому вечно будет томиться какая-то часть его души.

Сложив письмо, он сунул его в карман. Этот вечер он проведет в невидимом обществе. И будет смех. И поцелуи.

53

Беда всегда несет с собой одиночество, думал Рокуэлл. И сегодня мир, несомненно, полон одиночества.

До сих пор с бедами можно было бороться, они в какой-то мере были естественным следствием всякого действия и становления, формировали инициативу, характер и волю к свершениям. Он не мог найти лучшего примера, чем война. Как ни была она разрушительна, в ней родилось то сознательное желание бороться во имя общей цели, то единство стремлений и поступков, которого так не хватает теперь. Митинги, героически марширующие колонны, проводы, исполненные сурового мужества, овеянное славой возвращение домой, гордая уверенность свободных людей в том, что мир теперь всегда будет свободным, а Австралия станет страной, достойной героев. И его голос звучал в громовом голосе этой победы, ныне мертвой, погребенной на кладбище бедняков, потому что теперь объявлена новая война, в которой у него нет голоса. Да эта война и не породила голоса, который стоило бы слушать, цели, к которой стоило бы стремиться, величественной идеи или лозунга, который не затерялся бы в хаосе разброда, коррупции и пораженчества. Ибо это было внезапное и предательское нападение на человеческие права и идеалы. И чудовищность парадокса заключалась в том, что он оказался генералом вражеского стана. Немым генералом. Фигуркой на радиаторе. Резиновым штампом.