Константин Симонов - Сто суток войны

• Название: Сто суток войны
• Автор: Константин Симонов
• Издательство: Русич
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1999
• ISBN: 5 - 88590 - 990 -3

Ранее не публиковавшаяся полностью книга воспоминаний известного советского писателя написана на основе его фронтовых дневников. Автор правдиво и откровенно рассказывает о начале Великой Отечественной войны, о ее первых трагических ста днях и ночах, о людях, которые приняли на себя первый, самый страшный удар гитлеровской военной машины.

---

Смотрю на их фотографии в новых гимнастерках, без орденов и медалей, и думаю о том, что многие из этих людей были награждены за оборону Могилева, но так и не успели об этом узнать: указ о награждении был напечатан в «Известиях» 10 августа, а они погибли еще в июле.

31 «—…что бы там кругом ни было, кто бы там ни отступал, а мы стоим вот тут, у Могилева, и будем стоять, пока живы»

Тогда, в 1941 году, на меня произвела сильное впечатление решимость Кутепова стоять насмерть на тех позициях, которые он занял и укрепил, стоять, что бы там ни происходило слева и справа от него. Прав ли я был в своем глубоком внутреннем одобрении такого взгляда на вещи?

Вопрос этот сложней, чем кажется с первого взгляда. Речь идет не о том — выполнить или не выполнить приказ. Это не являлось для Кутепова предметом размышлений. Речь о другом — о сложившемся у меня чувстве, что этот человек внутренне не желал получить никакого иного приказа, кроме приказа насмерть стоять здесь, у Могилева, где он хорошо укрепился, уже нанес немцам тяжелые потери и если не сдвинется с места, то снова нанесет их при любых новых попытках наступать на его полк.

Немецкие генералы в своих исторических трудах настойчиво пишут о том, что, оставаясь в устраиваемых ими «клещах» и «мешках», не выводя с достаточной поспешностью своих войск из-под угрозы намечавшихся окружений, мы в 1941 году часто шли навстречу их желаниям: не выпустить наши войска, нанести нам невосполнимые людские потери.

В тех же трудах немцы самокритически по отношению к себе и одобрительно по отношению к нашему командованию отзываются о тех случаях, когда нам удавалось в 1941 году своевременно вытащить свои войска из намечавшихся окружений и тем сохранить живую силу для последующих сражений.

В этих немецких суждениях есть своя логика. И все-таки, если брать конкретную обстановку начала войны, думается, немецкие генералы правы только отчасти.

Следовало ли нам стремиться в начале войны поспешно выводить свои войска из всех намечавшихся окружений? С одной стороны, как будто да. Но если так, то можно ли было в первые же дни войны отдать приказ о своевременном общем отступлении всех трех пограничных армий Западного фронта? На мой взгляд, такой приказ в эти первые дни было невозможно отдать не только технически, из-за отсутствия связи, но и психологически. Лев Толстой в своем дневнике 1854 года писал: «Необстрелянные войска не могут отступать, они бегут». Замечание глубоко верное: организованное отступление — самый трудный вид боевых действий, тем более для необстрелянных войск, какими в своем подавляющем большинстве были наши войска к началу войны. Такое всеобщее отступление по приказу на практике, в той заранее не предусмотренной никакими нашими предвоенными планами обстановке, могло превратиться под ударами немцев в повальное бегство. В 1941 году мы и так нередко бежали. Причем бежали те самые необстрелянные части, которые впоследствии научились и стойко обороняться, и решительно наступать. Но в том же сорок первом году многие наши части, перед которыми с первых дней была поставлена задача контратаковывать и жестко обороняться, выполняли эту задачу в самых тяжелейших условиях, и именно в этих боях, а потом при прорывах из окружения, приобрели первый, хотя и бесконечно дорого обошедшийся им боевой опыт.

Стоит добавить к этому, что наша армия и вообще, а тем более после огромных потерь в технике, понесенных в первые дни войны, по уровню моторизации летом 1941 года не шла в сравнение с немецкой. Поэтому оторваться без боя от моторизованных немецких частей, двигаясь пешком и на конной тяге, часто означало, стронувшись с места, потерять свою боевую силу и организованность и все равно не успеть при этом вырваться из подвижного кольца немцев.

Если бы мы в первые дни и недели войны, избегая угрозы окружений, повсюду лишь поспешно отступали и нигде не контратаковывали и не стояли насмерть, то, очевидно, темп наступления немцев, и без того высокий, был бы еще выше. И еще вопрос, где бы нам удалось в таком случае остановиться.

Я вовсе не хочу оправдывать сейчас многие опрометчивые решения, принимавшиеся у нас в то время, в том числе и ряд явно запоздалых решений на отход или, в других случаях, противную здравому смыслу боязнь сократить, спрямить фронт обороны только из-за фетишистского предвоенного лозунга: «Не отдать ни пяди», который, при всей его внешней притягательности, был безграмотен с военной точки зрения. Однако думается, что реальный ход войны в первый ее период сложился на равнодействующей нескольких факторов. Сочетание наших отступлений, своевременных и запоздалых, с нашими оборонами, подвижными и жесткими, кровавыми и героическими, в том числе и длительными, уже в окружениях, определило и реальные темпы наступления немцев, и то психологически трудное, но все-таки не лишившее ее боеспособности состояние духа нашей армии, в котором она оказалась после первых недель боев.

Мера нашей неподготовленности к войне была так велика, что, как ни горько, мы не можем при воспоминаниях о тех днях освободить свой лексикон и от такого тяжелого слова, как «бегство», или, употребляя солдатское выражение того времени, — «драп». Однако при всем этом согласиться с концепцией, что в сложившейся тогда обстановке наилучшим для нас выходом было везде и всюду как можно поспешнее отступать, невозможно.

И сейчас, при самой трезвой оценке всего, что происходило в тот трагический период, мы должны снимать шапки перед памятью тех, кто до конца стоял в жестких оборонах и насмерть дрался в окружениях, обеспечивая тем самым возможность отрыва от немцев, выхода из мешков и котлов другим армиям, частям и соединениям и огромной массе людей, группами и в одиночку прорывавшихся через немцев к своим.

Героизм тех, кто стоял насмерть, вне сомнений. Несомненны и его плоды. Другой вопрос, что при иной мере внезапности войны и при иной мере нашей готовности к ней та же мера героизма принесла бы несравнимо большие результаты.

32 «И железная дорога, и шоссе шли перпендикулярно позициям полка. Впереди, на ржаном поле, виднелись окопчики…»

Места, где ты был двадцать пять лет назад, иногда совершенно не узнаешь, а иногда узнаешь сразу. Приехав в прошлом году в Могилев и бродя по этим местам, я совершенно точно вспоминал, где что было. Узнал участок обороны между железной дорогой и шоссе, который занимал батальон Гаврюшина, узнал поле, на котором стояли разбитые немецкие танки, узнал и то место, где мы сидели с Хоршевым и где теперь стоит у полотна не та, прежняя, разбитая снарядами, а другая, и уже не новая железнодорожная будка.

Неподалеку от этого места при дороге стоит теперь обелиск с надписью, говорящей о том, как 388-й стрелковый полк в июле 1941 года отбил здесь атаки немецких танков. Имен погибших на обелиске нет, да в данном случае — вряд ли и возможно было написать их: судя по всему, 388-й полк погиб здесь, в Могилеве, почти целиком.

Но я хочу и, больше того, даже считаю своим долгом назвать в комментариях хотя бы некоторые имена людей из 388-го и сражавшегося вместе с ним 340-го артиллерийского полка, не упомянутые в записках, но сохранившиеся в моем фронтовом блокноте.

Вот их фамилии и должности, а в некоторых случаях и имена:

388-й стрелковый полк

Смирнов — сержант

Иван Дмитриевич Грошев — красноармеец

Семин — красноармеец

Бондарь — связист, красноармеец

Громов — связист

Медников — старший лейтенант, старший адъютант командира батальона

Орешин — младший политрук

Степанов — младший сержант

Сушков — младший сержант

Тарасевич Савва Михайлович — сержант

Давыдов — капитан

340-й артиллерийский полк

Пашун — заместитель политрука

Прохоров — младший политрук

Аксенов — лейтенант, командир 45-мм орудия

Капустин — младший лейтенант

Орлов Борис Михайлович — капитан, начальник связи полка

Котов, Котиков — связисты

Козловский — сержант, радист

Слепков — радист

Антоневич Петр Сергеевич — капитан, начальник штаба полка

Возгрин М. Г. — лейтенант, командир батареи

Гришин И. Г. — старший сержант, командир орудия

Само упоминание в блокноте всех этих фамилий говорит, что каждый из этих людей совершил тогда в боях под Могилевом нечто такое, что, по мнению их прямых начальников, заслуживало быть отмеченным в печати.

Кто знает, может быть, кто-то из них отзовется. Это одна из тех надежд, которые, то загораясь, то снова потухая, неотступно сопровождают мою работу.

Я не упоминаю в записках о встрече с командиром 340-го артиллерийского полка полковником Иваном Сергеевичем Мазаловым, но в блокноте есть короткая запись разговора с ним:

«Пока есть снаряды, немцам в Могилеве не быть. Пехота довольна. Заявки пехоты выполняем, за редким исключением, как, например, вчера: идут два танка и два взвода пехоты. Я говорю: по двум танкам портить снаряды не буду. Если и прорвутся — не будет беды, бутылками забросаем. А по пехоте дадим. И дали — шрапнелью».