Константин Симонов - Сто суток войны

• Название: Сто суток войны
• Автор: Константин Симонов
• Издательство: Русич
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1999
• ISBN: 5 - 88590 - 990 -3

Ранее не публиковавшаяся полностью книга воспоминаний известного советского писателя написана на основе его фронтовых дневников. Автор правдиво и откровенно рассказывает о начале Великой Отечественной войны, о ее первых трагических ста днях и ночах, о людях, которые приняли на себя первый, самый страшный удар гитлеровской военной машины.

---

Моя запись, что утром 12-го нам посчастливилось проскочить по кратчайшей дороге Пропойск — Могилев за несколько часов до того, как немцы переправились через Днепр у Быхова и перерезали ее, соответствует действительности только наполовину. Немцы переправились через Днепр у Быхова еще 10-го, двумя днями раньше. Но на дорогу Пропойск — Могилев, судя по их отчетным картам, они действительно вышли только 12-го.

Выезжая из штаба фронта, мы надеялись найти штаб 13-й армии в Могилеве. Как это ясно сейчас по документам, штаб покинул Могилев и двинулся в Чаусы еще в ночь с 10 на 11 июля, то есть раньше нашего выезда из Смоленска.

26 «…из кабины одной из встречных машин высунулся человек и ошалелым голосом крикнул: — Там немецкие танки!..»

Приведенные в записках размышления насчет того, что на шоссе Могилев — Орша по эту сторону Днепра не может оказаться немецких танков, были совершенно необоснованны. 12-го числа днем, когда мы оказались там, немцы не только, переправившись через Днепр, перерезали это шоссе у Шклова, но их 10-я танковая и 29-я моторизованная дивизии, как это показывают отчетные карты германского генерального штаба, своими передовыми частями прорвались уже на пятьдесят километров к востоку от Днепра и перерезали железную дорогу Орша — Кричев.

Другое дело, что, развивая главный удар на северо-восток к Смоленску, немцы в тот день еще не проявляли стремления поворачивать на юг, к Могилеву, вдоль Оршанского шоссе. Эпизод с немецкими танками, подходившими вдоль шоссе к штабу дивизии, где мы оказались, носил, видимо, частный характер. Немцы просто прощупывали силу нашей обороны на этом направлении и, потеряв от огня артиллерии несколько танков, отошли.

Дивизия, к штабу которой подходили эти танки, была 110-я стрелковая дивизия 13-й армии. Она входила в оборонявший Могилев 61-й стрелковый корпус генерала Бакунина, сражалась в этом районе до 26 июля, а потом прорывалась из окружения.

Встреченный нами в лесу на своем командном пункте командир 110-й дивизии Василий Андреевич Хлебцов за свои боевые действия в 1941 году получил два ордена, что было тогда большой редкостью; в 1942 году после выхода из окружения он вновь командовал дивизией, затем был заместителем командира кавалерийского корпуса. 7 мая 1942 года получил звание генерал-майора, а 25 мая погиб на Изюм-Барвенковском направлении Юго-Западного фронта.

Ничему не удивлявшийся полковник, которого мы встретили на шоссе, был Федор Трофимович Ковтунов, начальник оперативного отделения штаба 110-й дивизии. В последующие дни под Могилевом он командовал полком, был награжден орденом, до ноября оставался в окружении, вышел из него и воевал дальше, закончив войну в Восточной Пруссии генерал-майором, командиром 83-й стрелковой Витебской дивизии.

27 «Врач, который шел с ними, оказался крошечной, худенькой женщиной»

Воспоминание об этой мимолетной встрече в лесу под Могилевом оказалось для меня впоследствии первым толчком к тому, чтобы написать «маленькую докторшу» Таню Овсянникову — одно из главных действующих лиц романов «Живые и мертвые» и «Солдатами не рождаются».

Тогда, в июле 1941 года, вернувшись из-под Могилева, я написал очерк о встрече с этой женщиной-военврачом — «Валя Тимофеева». Он был напечатан во фронтовой газете с одними купюрами, а в «Известиях» — с другими. Во фронтовой газете под моей фамилией, а в «Известиях» — под псевдонимом С. Константинов, потому что рядом шел другой мой фронтовой материал за собственной подписью.

Я считал, что эта женщина погибла. Может быть, это шло от общего ощущения тяжести обстановки под Могилевом, а может, еще и оттого, что из всех людей, с которыми я столкнулся в ту поездку, мне потом за все годы довелось встретить только одного человека.

Готовя записки к печати, я вдруг обнаружил, казалось, безнадежно потерянный старый блокнот, бывший со мной в той могилевской поездке, — а в этом блокноте свою тогдашнюю запись о встрече с женщиной-врачом. В виде исключения я полностью приведу эту запись. Она может дать известное представление о том, как вообще первоначально, во фронтовой обстановке, велись записи, на основе которых — в тех случаях, когда они сохранились, — я диктовал весной 1942 года свои записки. Вот эта запись:

«223 с. п. 53-й дивизии.

Начали нас бомбить в роще. Наши тылы полка. Справа и слева от нас были батареи.

Женщина, зубной врач, Валентина Владимировна Тимофеева, 23 года, вылезала из укрытия и доставала и перетаскивала раненых.

— У нас не было комплекта врачей, мне самому приходилось перевязывать, и я попросил, дайте хоть зубного. Вот и дали. Я сам, когда была сильная бомбежка, полз в щель, а она перевязывает на открытом месте. Говорю: „Убьют!“ — „Нет, говорит, пока не убили, надо работать“, а сама перевязывает.

— Я перевязывала раненого, а он рядом, гадина: „Тала-ла-бала“ — и подползает близко. Я раненого накрыла палаткой и говорю: „Милый, лежи спокойно“. Шесть ран у него. Безнадежный, худощавенький такой. Безнадежный, а перевязать все же надо. Он говорит: „Милая, все же подползи ко мне…“

Они осветили нас ракетой. Потом ракета потухла. Я поползла, кричу: „Где вы?“ Но поползла неверно, он кричит: „Я здесь, здесь!“

Я поползла, говорю: „Милый, как же вас?..“ А он говорит: „Я поднялся, а тут ракета — и скосили“. Шесть ран. Перевязала его полотенцем. Вижу, что безнадежный, но чтобы ему легче было, перевязала грудь полотенцем. Он чувствует, что безнадежное положение, спрашивает: „Насмерть?“ Я говорю: „Нет, что вы“… Тут и подполз немец. Я вынула наган и выстрелила. Он упал. Наверное, убила, потому что он потом бы меня сам застрелил. Я была на месте, и мелькали белые бинты… А потом его лежа тащу и прошу его: „Милый, ну как-нибудь, ну еще шаг“… Он говорит: „Не могу“. А я все же прошу. Тяжело, сумка тяжелая, разве мне ее бросить? Все-таки дотащила.

Кружку 9-го осколком выбило из рук.

— Как приехали, всего раза три и пришлось открывать свой кабинет. Ни у кого зубы не болели. Я спрашиваю: „Что же буду делать?“ Говорит начальник штаба: „Найдется“. И правда, нашлось.

Рукава у гимнастерки завернуты. Правая рука натерта в кровь.

— Почему же вам форму не дали лучшую?

— А у меня своя есть, по росту, да разве на меня напасешься? Вся в крови была.

С 8 марта 1940 года в армии.

— У меня лялька была, год десять месяцев, она сейчас умерла. Только жив сын, четырех месяцев. С мамой сейчас. Мама говорит: „Воспитаю сына, только прогоните немцев“. В военкомате спрашивают: „Ничего, что лялька?“ Говорю: „Ничего“, ну и пошла в армию.

Кончила Саратовскую зубоврачебную школу в 1936 году.

— Теперь уже едва ли придется зубы лечить, буду работать по новой профессии.

Ее дразнит капитан: „Приказано вас при наступлении не брать“. — „Это почему же?“ — „Во-первых, женщина, да, во-вторых, еще такая маленькая“.

Детское курносое лицо, как у мальчишки. Сама уроженка Аткарска, жила в Саратове.

— Я в Берлине сама хочу быть. А то что же это, вы уедете туда, а меня оставите?

— Сначала перевязывала тех, что были в тылу, а потом стали присылать по три машины из батальонов, ни одного раненого не оставила без перевязки.

Когда фотограф начинает снимать, просыпаются женские инстинкты. „Погодите, я же в беспорядке“. — „Вам не надо зеркальце?“ — „Ну, конечно же, надо!“ Очень обрадовалась.

Ласковая, спокойная, а главное — никогда не падала духом».

В блокноте оказались сведения, о которых я забыл и которые могли помочь мне найти Тимофееву, если она жива: возраст, место рождения, название учебного заведения, дата ухода в армию.

В архиве среди сотен тысяч личных дел личного дела на военврача Валентину Владимировну Тимофееву не оказалось. Тогда я обратился к своим товарищам по профессии — саратовским журналистам. Сообщил все имевшиеся у меня данные, и в неправдоподобно быстрый срок, буквально через три дня, Валентина Владимировна Тимофеева нашлась. Оказалось, что она живет в Риге со своим мужем, подполковником запаса, и с тремя детьми. Старший из них, сын Лев, которого она, уходя на войну, оставила четырехмесячным «лялькой», уже успел вернуться с действительной службы в армии.

Хочу привести часть письма, которое В. В. Тимофеева прислала в ответ на мое. Письмо лучше, чем мои слова, даст представление о последующей военной судьбе этой встреченной мною в июле 1941 года женщины, да, пожалуй, и о других схожих с нею судьбах многих других замечательных женщин, надевших в сорок первом году военную форму.

«Не буду многословной, но отвечу на Ваши вопросы. Вы правы: в 41-м году о существовании очерка я, конечно, ничего не знала, да и не могла знать, так как шесть месяцев не имела связи с большой землей (так мы называли ее тогда). Да и когда прочла, то интересовалась, жив ли С. Константинов, но так ничего и не пришлось узнать.