Халлдор Лакснесс - Свет мира

• Название: Свет мира
• Автор: Халлдор Лакснесс
• Издательство: Панорама
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-85220-198-7

«Свет мира» — тетралогия классика исландской литературы Халлдоура Лакснесса (р. 1902), наиболее, по словам самого автора, значительное его произведение. Роман повествует о бедном скальде, который, вопреки скудной и жестокой жизни, воспевает красоту мира. Тонкая, изящная ирония, яркий колорит, берущий начало в знаменитых исландских сагах, блестящий острый ум давно превратили Лакснесса у него на родине в человека-легенду, а его книги нашли почитателей во многих странах.

---

Сидя за партой, Ясина резко выделялась среди всех детей своей силой и зрелостью. Казалось, она рождена самой природой, она была исполнена безымянного могущества земли и моря и совершенно несовместима ни с какими представлениями о душе. Ясина заполонила всю школу, и остальные дети; слабые и худосочные, скрылись в ее тени, словно растворились в сером тумане.

Эта девушка умела обращаться со всеми живыми существами, какие только водились в Исландии и в воде и на суше, независимо от того, горячая или холодная кровь текла у них в жилах, она знала все их повадки, но, к сожалению, не могла ответить ни на один вопрос по естествознанию. Ни в горах, ни на пустоши не случалось еще такого тумана, в котором бы она заблудилась, ища овец; она знала наизусть все, даже самые незначительные, названия не только в местах, находившихся в ведении ее отца, но и далеко вокруг; названия всех приходов, пустошей, пастбищ, горных вершин, ложбин, ручьев, болот, трясин, песчаных гривок, холмов, овчарен, брошенных сеновалов, утесов, камней и уступов, точно так же она знала и все рыбные отмели, но вколотить ей в голову простейшие географические понятия было невозможно. Может, она во всех отношениях, не говоря уже об основах морали, была не выше и не ниже всех остальных людей, которые жили в этой стране со времен ее заселения, но когда речь заходила о христианстве, тугоумие Ясины превосходило все границы, ибо она считала, что Христос был не кто иной, как один из предков датского купца Кристенсена из Кальдсвика, а о Боге она вообще никогда не слыхала, не знала, что он существует, и не верила, когда ей про него говорили. Но Ясина и не думала стыдиться своего невежества, и, если вокруг начинали смеяться, ей даже в голову не приходило, что причина этого смеха она. Оулавюру Каурасону часто казалось, что дурак — это он, потому что он без конца пристает с вопросами о всяких бесполезных вещах к человеку, который виноват лишь в том, что он гораздо самобытнее и чище, чем все остальные.

Во время перерыва скальд стоит у окна и смотрит на игру детей. Ясина Готтфредлина — троллиха. Никакое проворство не может противостоять ее неукротимой грубой силе; после игры она стоит, искрясь здоровьем, ее глаза горят огнем, как у лошади, она разгорячилась, из кос выбились пряди, чулки съехали, и, хотя дети дразнят ее, она, не обращая на них внимания, начинает приводить себя в порядок тут же посреди двора, она задирает юбку над своими толстыми коленями и на виду у всех поправляет подвязки.

Вечером учитель привел ее к себе домой, чтобы рассказать ей о сотворении мира, о грехопадении и о том необычайном дожде, что выпал во времена Ноя, а также о других важных событиях, о которых рассказывается в Катехизисе и о которых Ясина знала меньше, чем любая другая представительница ее пола.

Ученица смотрела в пространство.

— Ты понимаешь, о чем я говорю? — спросил учитель.

— Не знаю, — ответила она. — Я об этом не думаю.

Он слегка встревожился и сказал:

— А как ты считаешь, что скажет твой отец, если ты не будешь думать о том, что должна выучить. Кто вошел в ковчег?

Но Ясина уже забыла, как звали того человека — у него было еще такое чудное имя.

— Ну… этот старик, про которого ты говорил, — сказала она.

— А почему Ной вошел в ковчег? — спросил учитель.

— Потому что пошел дождь, — сказала она.

— Пошел дождь? — переспросил скальд.

— Да, только я уверена, что он был не такой сильный, как ты говоришь, — заявила Ясина.

— А почему пошел дождь? — спросил учитель.

— Не знаю, — сказала Ясина. — Разве засуха может длиться вечно?

— Как ты думаешь, что скажет твой отец, когда узнает, как ты отвечаешь? — спросил учитель.

— Мой отец сам говорил, что все написанное в Библии — вранье, — заявила она. — Я верю только в то, что рассказывается в древних сагах. Я не хочу ходить в школу. Я хочу домой.

— У Ясины на лице появилось выражение отвращения и безнадежности, ему было жаль ее, и одновременно он сердился на нее за ее тупость. В эту минуту с плачем проснулся Йоун, маленький сын скальда.

Ясина Готтфредлина вздрогнула и встала, она подошла к детской постельке так, словно этот дом вдруг стал ее домом, взяла мальчика на руки и стала его качать. Оулавюр Каурасон видел, как Господь Бог и Ной в одно мгновение бесследно испарились из головы его ученицы, а вместе с ними и тот необычайный дождь, к которому эти два господина имели какое-то отношение. Тупость исчезла, упрямство мигом превратилось в свою противоположность. Она умела прижимать ребенка к груди тем классическим бессмертным движением, которое было выше христианства, выше учения и цивилизации, она склонилась над ребенком, притоптывая ногой и убаюкивая его, и напевала колыбельную, в мелодии которой заключалось больше древнего колдовства, чем в любом стихотворении. Ребенок заснул. Но она не положила его в постель, а продолжала баюкать и качать, напевая без конца все ту же песню, ту же мелодию, лишенную смысла и содержания, словно она в забытьи баюкала самое себя. Скальд спрятал библейские рассказы под подушку и вышел.

Через несколько дней после снегопада началась оттепель и река вздулась. Именно такие случаи и имел в виду отец Ясины, когда просил, чтобы ученица оставалась ночевать в доме учителя и использовала это время, чтобы дополнительно позаниматься. И вот Ясина после конца занятий снова сидит в комнате учителя в Малом Бервике и готовится отвечать десять заповедей.

— Да не будет у тебя других богов пред Лицем Моим, — сказал Оулавюр Каурасон. — Что это значит?

— Не знаю, — ответила ученица.

— Бог иудеев был богом-самодержцем, он, конечно, верил в существование других богов, но запрещал людям поклоняться им, это прямо противоположно нашей скандинавской вере, у нас много разных богов, и мы поклоняемся им всем — богу моря и богу земли, богу грома и богу поэзии, а они верят в людей.

Ясина сидела, тупо уставившись перед собой, пока он твердил десять заповедей, наконец она потеряла терпение и сказала:

— Можно мне пойти сегодня в Большой Бервик и побыть ночью возле коровы? У старосты заболела Буренка.

Он вздохнул, поднялся, намереваясь сказать что-то серьезное, но передумал и легонько ударил свою ученицу Катехизисом по щеке.

— Знаешь что, катись-ка ты, дорогая, к чертовой бабушке, — сказал он.

Ударить ее было все равно что ударить по камню. Она не поняла шутки, но сделала оскорбленную мину, словно было задето ее чувство собственного достоинства. Потом она ушла, а он остался стоять с Катехизисом, не зная, что делать. Если она не могла понять Ветхого Завета, который обращался к низшим чувствам человека, у него не было даже слабой надежды, что ему удастся растолковать ей Новый Завет, обращенный непосредственно к душе. Казалось, удача навсегда изменила скальду, первый раз в жизни он испытал желание ударить живое существо.

На следующий день река все еще не вошла в берега, и скальд не успел опомниться, как услышал свой собственный голос, снова объясняющий Ясине основы религии. Он говорил с необыкновенным жаром, чтобы скрыть от нее, как ему самому все это неинтересно, рассказывал чудесные истории о Боге в надежде поразить ее воображение, говорил о том, что Господь был одновременно и Отцом, и Сыном, и Святым духом, и о том, что он был рожден непорочной женщиной, и о том, как на знаменитом Вселенском соборе в результате длительной упорной борьбы святой дух победил в голосовании о триединстве большинством в один голос. Но никакие божественные знамения и чудеса не пробуждали интереса в этой необычной девушке.

— Ты что, вообще не слушаешь, что я говорю? — спросил он наконец.

— Почему? Я слушаю, — ответила она.

— По твоему виду мне показалось, что ты думаешь о чем-то другом, — сказал он. — Может, я объясняю не очень понятно?

— Зачем тебе надо все время говорить с человеком об этих богах? — спросила она.

— Ты, наверно, уже слишком взрослая, чтобы учить христианство, — сказал он. — Очевидно, начинать учить христианство надо с младенчества.

— Ты думаешь, я по тебе не вижу, что все это вранье от начала до конца? — спросила она.

Он замолчал. Может быть, ей трудно было понять все это, потому что в его объяснениях не было достаточно убежденности? Эта простая, близкая к природе девушка инстинктивно чувствовала его неискренность; она слушала из вежливости, пока у нее хватало терпения, так, как слушают скучные домашние проповеди или смотрят неудачные пьесы, но она всегда видела его насквозь. Ему захотелось расхохотаться, и он с трудом подавил в себе это желание, потом встал и снова ударил ее по щеке Катехизисом — в знак того, что сдается.

Но этого она уже не могла стерпеть. Ведь она родилась на крайнем мысе и понятия не имела об угнетении или зависимости; воспитанная в духе древних конунгов и героев, она не спускала не только своим младшим братьям и сестрам, но даже и отцу. Она прыгнула на учителя и обхватила его руками.