Еремей Парнов - Посевы бури: Повесть о Яне Райнисе

• Название: Посевы бури: Повесть о Яне Райнисе
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Еремей Парнов известен читателям как прозаик и публицист. Его перу принадлежат несколько научно-фантастических произведений — «Падение Сверхновой», «Зеленая креветка», «Душа мира», «Море Дирака» и др. — и научно-художественных книг — «Окно в антимир», «Дальний поиск», «На перекрестке бесконечности».

В последние годы Е. Парнов много пишет о древних культурах Востока — «Звезда в тумане», «Третий глаз Шивы», широкую известность получила документальная повесть «Бронзовая улыбка», посвященная древним самобытным культурам Монголии, Тибета, Гималаев.

Е. Парнов — автор нескольких исторических романов и повестей. Им написаны «Ларец Марии Медичи», «Проблема 92» (об И. Курчатове). В серии «Пламенные революционеры» выходили его повести об Эрнсте Тельмане и Шандоре Петефи.

Повесть «Посевы бури», посвященная латышскому поэту и революционеру Яну Райнису, выходит вторым изданием.

---

За годы, которые они прожили вместе, она привыкла к его болезненной скрытности. По брошенным вскользь словам научилась угадывать потаенные мысли. Не надо обманывать себя: ей всегда было трудно. Даже о том, что Райнис пишет стихи, она узнала только через два года после знакомства. И то совершенно случайно, когда в Митаве зашел разговор о «Фаусте». Ей до сих пор представляется чудом, что она сумела заставить его подписаться под переводом из Гёте!

Эльза нехотя поднялась и пошла в дом. Вместе с утренним холодком улетучилась и недолгая бодрость. Эльза ощутила себя разбитой и несчастной. Подойдя к зеркалу, долго рассматривала свое отражение потемневшими, все замечающими глазами. Казалось, что эфемерный полет в солнечную голубизну юности мгновенно состарил ее. Щеки выглядели слегка одутловатыми и одновременно вялыми, резче оттенились гусиные лапки у глаз, на веках проступили тонкие кровяные жилки. Безжалостная расплата за грезы, волшебное золото, обернувшееся золой.

Обмануло ее утро травы: чуда не получилось. Придется ее Яну праздновать янов день не с юной вакханкой и даже не с дамой бальзаковских лет. Впору отправляться на поиски цветущего папоротника. Только он и может возвратить ей былую красу. Но не будем гневить бога, для своих сорока она выглядит совсем не так плохо. Если хорошо протереть кожу женевской эссенцией и положить чуточку румян, получится вполне терпимо.

Она поднялась к себе и присела за туалетный столик, заставленный хрустальными флаконами с остроконечными пробками из потемневшего серебра. Нет, в такой день грех притрагиваться к лосьонам и французским духам. Руки женщины должны пахнуть пивом, которое она сварила из ячменя, а волосы — лавандовым знойным полем или полуночным ветром с полынных равнин.

Аспазия взяла пробную афишку, на которой различными шрифтами было набрано название ее пьесы. Готические острые литеры явно не подходили. Ведь «Серебряное покрывало» ассоциируется с чем-то зыбким, холодно блистающим… Пожалуй, лучше всего остановиться на слегка закругленном латинском шрифте.

Внизу заблеял колокольчик. Анета возилась в кухне и, по обыкновению, ничего не слышала. Эльза еще раз взглянула на себя в зеркало и пошла открывать.

— Принеси удачу, Лиго, в этот день! — грянуло с порога.

На крыльце стояли двое парней, одетых лигусонами — хранителями обряда — и пожилой путеец с красными изъеденными конъюнктивитом веками. В руках он держал волынку, которая, шевеля трубками, исходила жалобным воем.

— Доброе утро, — Аспазия приветливо улыбнулась. — Заходите.

— За хозяином вашим пришли, — объяснил один из парней. — Он дайны петь будет, а мы на скрыпочке да на волынке играть, — он показал скрипку.

— Вы не ошибаетесь? — Она широко раскрыла глаза.

— Да вот же он! — осклабился вдруг путеец, сжимая волынку, из которой мяукающими толчками выходил воздух. — Освяти хозяйство ваше, Лиго! — поклонился он Плиекшану, который, спешно застегивая запонки, выглянул в прихожую.

— К тебе, Янис? — Она удивленно повернулась к нему.

— Кажется, да, — кивнул он, шурша накрахмаленными пластронами. — Заходите, друзья. Выпьем праздничного пива. — И посторонился, пропуская гостей.

Скрипя приставшим к подошвам песком, один за другим ступили они на застланный зеленью пол.

Эльза пожала плечами, сорвала с гвоздя расшитый передник и, заведя руки за спину, ловко завязала тесемки.

— Садитесь же, господа, — показала на стоявшие вдоль стен стулья.

— У вас ко мне дело? — мягко спросил Плиекшан путейца.

— Учитель нас за вами прислал. — Положив волынку на пол, тот смущенно развел руками. — Наказал обязательно привезти.

— Ах, господа, что вы наделали! — Эльза была готова расплакаться. День, который начался так радостно, доставлял ей одни огорчения.

— Они совершенно ни при чем, — вступился Плиекшан. — Если угодно, это я во всем виноват, потому что совершенно выпустил из головы свое обещание.

— Какое обещание? — Она едва сдерживалась. — Кому? Когда?

Путеец деликатно отошел в сторонку и поманил за собой парней.

— Ох, Янис, — она обиженно заморгала, — хоть раз в жизни ты можешь принадлежать себе? И мне? Неужели это так спешно? Почему именно в праздник тебе нужно отправляться в какую-то загадочную поездку?

— Никаких загадок, милая. — Касаясь губами ее виска, он уже знал, что она сдается. — Я тоже еду на праздник. Правда, товарищи? — обернулся он, ища поддержки. — Уверяю тебя, что мне будет там очень весело и хорошо.

— Куда вы увозите его? — спросила она.

— В лес за Кеньгским взгорьем, — с готовностью разъяснил волынщик. — На праздник Лиго.

— Понятия не имею… Праздник под красным флагом, конечно?

— Зеленые купола лесов! — Плиекшан взял Эльзу за руку. — Спасибо за чудесные подарки, дорогая, — шепнул он. — Если ты не против, венок я возьму с собой.

— Ах, Янис, я так всегда волнуюсь за тебя.

— Совершенно зря, госпожа, — попытался успокоить путейский. — У нас тихо.

— Ну, дай вам бог. — Опустив голову, она пошла к лестнице. — Подождите меня. Я сейчас.

Плиекшан переглянулся с волынщиком и развел руками. Тот понимающе кивнул и, отойдя к парням, шепнул:

— Беспокоится она, переживает…

— Возьми! — стуча каблучками, Эльза сбежала вниз и протянула Плиекшану новенький, скользкий от смазки браунинг.

— И этот нашла! — изумился он.

— На всякий случай, — ответила она.

Борис Сталбе застал Аспазию подавленной.

— Что с вами? — встревожился он, передавая букетик цветов.

— Левкои. — Она благодарно вдохнула пряный, завораживающий запах. — Цветы французских королев.

— Вы чем-то огорчены? — С чуткой проницательностью невротика Борис уже проникся ее настроением. — Озабочены? Что случилось, сударыня?

— Ничего особенного. — В ее глазах мелькнула досада. — Я так ждала этого дня, чтобы мы могли провести его все вместе! — Она стиснула в кулачке влажный платок. — Одним словом, Райнису пришлось уехать.

— Уехать? Но куда? — Сталбе едва заметно побледнел. Глаза его беспокойно забегали. — Вероятно, что-нибудь очень срочное, — сказал он, то ли спрашивая, то ли успокаивая. — Надеюсь, не очень далеко?

— Куда то в Кеньгский лес.

— Кеньгский лес? Где же это?

— Понятия не имею. Где-то в Добельском уезде, возле какой-то старой-престарой ели.

— Но зачем он поехал туда? — Борис возмущенно ломал пальцы. — Что ему там делать?

— Разве вы не знаете Райниса? Он просто не способен никому ни в чем отказать. За ним приехали какие-то крестьяне в лигусонских нарядах и увезли с собой.

— И вы не воспрепятствовали, Аспазия?

— Что я могла сделать, мой милый Борис? Разве меня он послушает?

— Как я глубоко вам сочувствую! — Он готов был упасть на колени. — Как вас понимаю!

— Самое грустное в этой истории то, что мы наприглашали гостей.

— О! — Юный поэт сокрушенно поник головой.

— Вы, конечно, не в счет, — успокоила его Эльза. — Вы свой человек и все поймете. Но другие… Я жду Калныней, моих друзей гимназических лет, которые специально вырвались на пару деньков из-за границы. Они будут ужасно разочарованы, ужасно…

— Люди так нечутки, Аспазия. — Зажмурясь для вящей убедительности, Борис осуждающе покачал головой. — Так бесцеремонны.

— Я прочла ваши стихи, — сказала она, чтобы переменить тему разговора, — и собираюсь вас побранить.

— Не понравилось? — испугался Борис.

— Нет, — честно призналась она. — Что с вами случилось, мой друг? В ваших стихах умерла какая-то очень важная частичка души. Райнис тоже это заметил. Он сказал, что готов мириться до поры до времени с вельтшмерц и смакованием смерти, но не может простить потерю души. И я согласна с ним. Вы перестали писать стихи, Борис. То, что вы принесли в последний раз, не искусство. Это холодные, рассудочные экзерсисы на модные темы отчаяния и самоубийства.

— Вы убиваете меня своим приговором. — Он всхлипнул, отстраняясь, попятился от нее и вдруг зарыдал, истерически, бурно.

«Ничего себе денек, — подумала Эльза, — ничего себе праздничек».

Едва Борис утих, явились Калныни. Пришлось почти насильно увести его в кабинет Яна, куда Анета принесла таз и кувшин с водой. Он уже не задыхался и не стучал зубами, но слезы лились сами собой. Всхлипывая и размазывая их по лицу, Борис оттолкнул предложенный Анетой кувшин и ничком бросился на диван. Только когда подошло время обедать, он оказался в состоянии выйти к гостям. Вначале сумрачный и неразговорчивый, он дичился и мрачно смотрел в тарелку. Но постепенно оттаял, а выпив пару рюмок кориандровой водки, настолько оживился, что даже затеял легкий флирт с Кларой. К вечеру он уже читал стихи: «Платанов замшевых кора, теней пятнистая игра, настойчивый и нежный плен бензина и духов „Герлен“».