Еремей Парнов - Посевы бури: Повесть о Яне Райнисе

• Название: Посевы бури: Повесть о Яне Райнисе
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Еремей Парнов известен читателям как прозаик и публицист. Его перу принадлежат несколько научно-фантастических произведений — «Падение Сверхновой», «Зеленая креветка», «Душа мира», «Море Дирака» и др. — и научно-художественных книг — «Окно в антимир», «Дальний поиск», «На перекрестке бесконечности».

В последние годы Е. Парнов много пишет о древних культурах Востока — «Звезда в тумане», «Третий глаз Шивы», широкую известность получила документальная повесть «Бронзовая улыбка», посвященная древним самобытным культурам Монголии, Тибета, Гималаев.

Е. Парнов — автор нескольких исторических романов и повестей. Им написаны «Ларец Марии Медичи», «Проблема 92» (об И. Курчатове). В серии «Пламенные революционеры» выходили его повести об Эрнсте Тельмане и Шандоре Петефи.

Повесть «Посевы бури», посвященная латышскому поэту и революционеру Яну Райнису, выходит вторым изданием.

---

В красноватом полусвете драгоценное дерево и штоф переборок казались куда более прочной защитой от взбаламученной стихии, чем полудюймовая клепаная броня. После кромешного ада ходового мостика необыкновенно милым представился ему этот изысканный и непрочный уют. Растроганным взором обвел он дорогие гобелены, розовый кабинетный рояль, черную бронзу клодтовских коней, китайские пепельницы и болезненные латании в керамических вазах. Ощущение было такое, будто бы он вернулся после долгого отсутствия в родной и забытый дом, где теперь заново узнает каждую вещь, припоминает самую незначительную, но такую дорогую подробность.

Покачивался и уплывал из-под ног покрытый коврами пол, и звенели поминутно хрустальные подвески на люстре, но это не могло развеять теплую иллюзию безопасности, ощущение грустной какой-то радости. Мякушков с наслаждением погладил холодную, накрахмаленную скатерть и, кликнув буфетчика, спросил мальвазии.

Сладкое, густое вино оказалось и впрямь отменным. Оно отдавало розовым лепестком, легкой горчинкой гвоздики и еще какими-то непонятными ароматами, пробуждавшими смутные воспоминания о заповедных озерах под полной луной, где распускаются в заколдованной тишине влажные, больные цветы.

Знаком показав, чтобы налили еще, Прокл Кузьмич закурил папиросу и долго любовался прозрачной вишневой тенью, которую отбрасывало на скатерть вино. Граненую ножку бокала он крепко зажал рукой, потому что судно бросало и все вокруг колыхалось и тряслось.

Около двух часов ветер достиг шквальной силы. Теперь даже Рупперту стало ясно, что дальнейшее пребывание в зоне циклона грозит кораблю неминуемой гибелью. Он начал маневр по расхождению и, надо отдать справедливость, выполнил его блестяще. Под углом в тридцать градусов «Трувор» виртуозно провел ветер справа по носу и во всю мощь своих новеньких турбин стал уходить из опасной зоны. Когда на мостик доложили, что барометр начал подниматься, Рупперт велел штурману спешно проложить курс на маяки пограничного Палангена.

— Дальним путем возвращаемся, однако, Рупперт Вильгельмович, — пророкотал с мягким латышским акцептом в переговорную трубу штурман.

— Ничего, Август Витольдович, дорога домой никогда не бывает достаточно длинной. Да и угля у нас полный запас, — сказал Рупперт и после долгой паузы спросил: — Ну как, вычислили уже?

— Айн момент, сейчас заканчиваю.

— Устали, Август Витольдович? — участливо осведомился граф и с коротким смешком посоветовал: — Хлопните бокал-другой мальвазии. Усталость как рукой снимет.

— У нас есть мальвазия?

— И какая! Сваренная по старым нашим курляндским рецептам! Настоятельно рекомендую. Господа офицеры в восторге.

— Откуда такое сокровище, Рупперт Вильгельмович?

— Презент моего старика. Целый погребец!

— Любопытно! — Штурман вкусно причмокнул и бесстрастным будничным голосом доложил: — Готово, Рупперт Вильгельмович.

— Благодарю.

«Трувор» лег на новый галс и вскоре ушел с пути летящего на курляндское побережье циклона. Напоследок судно обдало обильным снежным зарядом, и в зону мертвой зыби оно вступило как белый арктический призрак. Мачты, поручни и штормовые леера казались хрупкими фарфоровыми нитями. Задувал легкий зюйд-вест, обычный в этих местах. Эсминец, будто Летучий Голландец, скользящий против ветра, одиноко летел во мгле среди редеющих клочьев тумана. Температура понизилась, и белый налет начал оледеневать.

Рупперт подумал, что на полубаке можно было бы кататься на коньках. Эх, какие, бывало, выделывал он антраша на сверкающих никелем «нурмио» с барышнями в коротеньких, опушенных мехом юбочках! И как пленительно этот искрящийся мех дышал морозом, духами «Виолет» и еще чем-то невыразимо волнующим, свежим.

— Ну как, Нагоренко, держишься еще на ногах? — Граф резко обернулся к безмолвному матросу, застывшему у штурвала.

— Та трошки, ваше высокоблагородие.

— Обойдешься без смены? Продержишься лишних часика два?

— А шо ж! Выдюжим.

— Стакан водки получишь. — Бросив беглый взгляд на компас, кавторанг отвернулся и думать забыл про своего штурвального.

Когда «Трувор» пересек сопредельную границу территориальных вод, были отданы якоря. Тридцать шесть метров цепей с грохотом проскочили клюзы, прежде чем лапы зарылись в надежный глинистый грунт.

Уже в пятом часу утра командир спохватился, что лейтенант Мякушков не вышел наверх, чтобы принять вахту.

— Пусть набирается сил, — бросил Рупперт мичману. — Он еще с вечера раскис. Я обратил внимание. Вы тоже отдыхайте… Как-нибудь управлюсь сам. Мне, знаете ли, совершенно не хочется спать. И все после мальвазии! Сначала засыпаешь от нее как сурок, а потом целые сутки пребываешь свежехонек. Рекомендую проверить на себе, — он похлопал мичмана по плечу. — Кстати, распорядитесь, Генрих Николаевич, хорошо накормить экипаж. Макароны с мясом, какао и всем свободным от вахты — водку. Пусть на камбузе не скаредничают и дадут тминной. Все-таки «Трувор» выдержал серьезное испытание!

«А он ничего, этот „фон“, — подумал мичман Горлов, грохоча по железным пупырчатым ступенькам трапа, — с ним можно плавать. Старшим, на что шкурная должность, неплохо себя зарекомендовал и сейчас вон… Но все-таки жаль Зарубина, чертовски жаль Зарубина, чертовски жаль! При нем „Трувор“ никогда бы не сел на риф в проклятых эстляндских шхерах. Этот же прет на рожон и в ус не дует. В самый циклон зачем-то как очумелый гнал теперь вот на якорь у Палангена стали. Для чего, спрашивается? Поближе к фатерлянду потянуло, что ли?.. Ладно, не нашего ума дело. Пойду отведаю хваленой мальвазии. Рыцари в таких вещах толк знают. Не то что в морском деле». Туман окончательно развеяло, и проглянули мелкие зимние звезды. Маслянистая зыбь неприветливо била в стальные скулы корабля. На далеком невидимом берегу поблескивал маяк.

Рупперт вновь приник к биноклю. Устав всматриваться в неразличимый горизонт, потер глаза кулаком и бросил случайный взгляд на штурвального.

— Ты все еще здесь, братец? — удивился граф. — Можешь теперь отдыхать. Ступай вниз выпить водочки, и спасибо тебе за службу.

— Рад стараться, ваше высокоблагородие! — молодцевато вытянулся матрос. — Премного благодарим.

Едва он пропал в люке, сигнальная вахта доложила, что по левому борту замечены топовые огни.

— Вроде как военный корабль, и семафорят чегой-то, ваше высокоблагородие.

— Ну и бог с ним, — беспечно бросил командир, хватаясь, однако, за «цейс». — Можете отдыхать, ребята. Вам, верно, макароны оставили, да и захмелиться чем будет. Спасибо за службу!

Незнакомое судно с четырьмя огнями по вертикали медленно приближалось к «Трувору». Время от времени оно посылало прерывистый непонятный сигнал. Вглядываясь в острые короткие вспышки в сумеречном овале бинокля, Рупперт нетерпеливо притопывал ногой.

Посигналив и не получив ответа, неизвестный стал на якорь в кабельтове от «Трувора» и спустил на воду две шлюпки. Из-за облака выкатилась клонящаяся к горизонту луна и ровным, отчетливым светом залила море. Рядом с лунной дорожкой вспыхнули и обледенелые контуры незваного гостя. Это был номерной эсминец кайзеровского хохзеефлотте, недавно спущенный со стапелей Альтопы.

Командир «Трувора» вызвал наверх боцмана и команду матросов.

— Надо принять секретный груз, Фомич, — бросил он боцману. — Живо, тихо и не болтать!

На лунной дорожке уже качались скоро идущие к «Трувору» восьмивесельные шлюпки, нагруженные длинными ящиками.

Матросы кинулись спускать трап. Тонко заскрипели блоки талей.

Рупперт навел бинокль на капитанский мостик германского миноносца и долго с удовлетворенной улыбкой следил за тем, как вышагивает, чуть пританцовывая, высокий, прямой офицер, поигрывает хвостатой плетью — непременным атрибутом прусского моряка.

Корветтен-капитан Александр фон Брюген почувствовал, что за ним наблюдают, и приветственно помахал плетью.

Так состоялось это родственное свидание в пограничных водах. Оба брата были взволнованы. Более сентиментальный Рупперт настолько растрогался, что уронил слезу. Вот они, властительные узы крови, перед которыми все отступает на задний план: долг, присяга, наконец, осторожность. Конечно, всем рты не позатыкаешь и не зальешь глаза, ну и шут с ним! Главное, что дело сделано, а там пусть болтают сколько влезет. Даст бог, пронесет. В эту высокую, волнующую минуту Рупперт ощущал себя настоящим сверхчеловеком, чья всесокрушающая воля диктует потрясенному миру свой беспощадный закон.

— Куда прикажете поставить? — спросил боцман, вытирая паклей испачканные густой смазкой пальцы.

Рупперт медленно отвел бинокль в сторону и рассеянно оглядел пирамиду ящиков, которые матросы нагромоздили возле замотанных в брезент торпедных аппаратов. Все ящики были выкрашены темной — как будто зеленой — краской, окованы по углам медной полосой и густо смазаны. Дубовые, гладко пригнанные доски, щедро прошитые гвоздями, лоснились.