Еремей Парнов - Посевы бури: Повесть о Яне Райнисе

• Название: Посевы бури: Повесть о Яне Райнисе
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Еремей Парнов известен читателям как прозаик и публицист. Его перу принадлежат несколько научно-фантастических произведений — «Падение Сверхновой», «Зеленая креветка», «Душа мира», «Море Дирака» и др. — и научно-художественных книг — «Окно в антимир», «Дальний поиск», «На перекрестке бесконечности».

В последние годы Е. Парнов много пишет о древних культурах Востока — «Звезда в тумане», «Третий глаз Шивы», широкую известность получила документальная повесть «Бронзовая улыбка», посвященная древним самобытным культурам Монголии, Тибета, Гималаев.

Е. Парнов — автор нескольких исторических романов и повестей. Им написаны «Ларец Марии Медичи», «Проблема 92» (об И. Курчатове). В серии «Пламенные революционеры» выходили его повести об Эрнсте Тельмане и Шандоре Петефи.

Повесть «Посевы бури», посвященная латышскому поэту и революционеру Яну Райнису, выходит вторым изданием.

---

— Возвращаясь к тому, о чем хотел сказать ранее, пока меня не прервали, — постучав портсигаром о хрустальный бокал, Медем призвал к вниманию, — позволю себе вновь заметить, что мы забываем о главнейшей нашей обязанности — возделывать землю. О вреде, который мы принесли сами себе, позволив развить здесь индустрию, спорить не приходится. Но и этим не исчерпывается наша недальновидность. Кто, как не мы, хозяева балтийских марок, вложили факел в руки поджигателей? — Краем глаза граф глянул на Остен-Сакена. — Стоит ли винить во всем ваших батраков, милый барон?

— Объяснитесь, Конрад, прошу вас — Остен-Сакен недоуменно поднял брови. — Что за неуместные шутки! У меня сгорело больше чем на полмиллиона!

— Загляните в ваши батрацкие, устройте там хорошенький полицейский обыск, и вы поймете, что к чему! Лично я собрал целую коллекцию из прокламаций эсдековских, эсеровских, меньшевистских, большевистских газетенок. Не надо было учить холопов грамоте, — отчеканил Медем и отвернулся.

— Реформация была ошибкой. — Рупперт повторил понравившуюся ему фразу брата Александра. — Лютер научил чернь читать Библию.

— Ого! — Медем с интересом взглянул на хозяина замка. — Вот уж не думал, граф, что вас интересуют такие тонкости. Католичество есть единственно пригодная для мужика вера. Мы потеряли орден, неразумно переменили религию, боюсь, что и сейчас нас влечет неуправляемый рок.

— Вы всегда поражали меня способностью парадоксально мыслить, — сказал Ливен. — Совершенно верно, католицизм, реформация и грамотность наших крестьян — факты, уже никому не подвластные. Сосредоточим же усилия на том рубеже, где изменения еще возможны.

— Позвольте мне, господа, — прервал тяжелое молчание единственный среди присутствующих пастор в черном, идеально отутюженном таларе и накрахмаленном воротничке. — Кажется, это в моей компетенции.

— Прошу, ваше преподобие, — Ливен сделал приглашающий жест. — Надеюсь, господа, вы все знакомы с нашим выдающимся ученым, членом-корреспондентом Императорской Академии наук пастором Билленштейном.

— Как председатель общества «Друзей латышской культуры», — пастор с достоинством огляделся и, собираясь с мыслями, пригладил седые виски, — я люблю здешний трудолюбивый народ. Мы в ответе за него перед господом, ибо приобщили его к семье цивилизованных народов. «Hier stehe ich. Ich kann nich anders».[9] Сожаления о реформации, о святых истинах, открывшихся простолюдинам в строках божественной книги, неуместны, господа, и, простите, кощунственны. Латыши разбаловались? Так надо их приструнить. Очень просто. Никаких особых проблем. Но боже упаси вас, господа, поддаться соблазну отпустить вожжи.

— Конкретнее, ваше преподобие, — перебил его Ливен, недовольный нравоучением. — Не надо путать политику с богословием. Я стою за то, чтобы служитель культа говорил на языке своей паствы. Иначе конфликт неизбежен.

— Истинная правда, — подтвердил Билленштейн. — Мне довелось не только научиться латышскому языку, но и раскрыть перед всем миром тихую красоту простонародных ремесел.

— Вы приятное исключение из правила, — двусмысленно бросил Ливен.

— Благодарю, фюрст. — Пастор сделал вид, что принял комплимент за чистую монету. — Можно только посетовать, что не везде существует гармония между пастырем и приходом. Но не дай бог идти навстречу требованиям смутьянов! Вы не отдаете себе отчета, господа, что скрывается за их домогательствами. Думаете, они искренне просят пасторов-латышей?

— Просят? — Фитингоф-гусар ударил кулаком по столу так, что зазвенело стекло. — Они требуют! Бунтуют! Нам с братом очень дорого обошлись религиозные споры. Вся кирха вместе с Вальтером того не стоит.

— Понимаю вашу досаду, — терпеливо продолжал пастор. — Невзирая на тяжесть урона, вы правильно поступили, что не поддались шантажу. Латышский народ в целом покорен и добр, но паршивые овцы грозят перепортить все стадо. Не пастырь им нужен, а кирха без пастыря. По наущению террористов-комитетчиков, они возмечтали превратить наши церкви в красные клубы, в конвенты, где можно будет открыто проводить богохульные, опасные для общественного спокойствия собрания. Позвольте мне прочесть вам один мерзкий опус. — Он надел очки в стальной оправе и вынул из жилетного кармана сложенный вчетверо листок. — Извините за выражение, стихи. Я перевел это с латышского специально для вас.

— Райнис, надо полагать? — пренебрежительно осведомился Рупперт, когда пастор закончил.

Мейендорф и Медем с удивлением посмотрели на него. Офицер флота со щедростью необыкновенной расточал сегодня свои интеллектуальные сокровища.

— Ошибаетесь, граф, — пастор сделал отстраняющий жест. — Это не Райнис. Подобные вирши поются в кирхах на мотив хорала Мартина Лютера «Нам помощь от всевышнего».

— Каково кощунство! — ужаснулся Фитингоф Второй. — У нас это было бы невозможно.

— Увы. Так обстоят дела во многих приходах Лифляндии, Курляндии, и Эстляндии — везде, где активно действуют социал-демократические агитаторы.

— Действительно, таково положение вещей, — подтвердил жандармский ротмистр. — И на то есть свои причины. Нашим хуторянам, кроме как в церкви, и встретиться негде. Разве что в корчме… Социал-демократам это тоже известно, вот они и пробуют использовать воскресные богослужения для своей агитации.

— На месте расстреливать надо, — порекомендовал Фитингоф Второй.

— Как же, расстреливать, — процедил Остен-Сакен. — А три года каторги за поджог миллионного состояния не хотите?

— Я бы стрелял, — упрямо вздернул подбородок Фитингоф Второй.

— Где же вы были, когда горел ваш замок? — усмехнулся Остен-Сакен.

— Господа! — Ливен призвал собрание к порядку.

— У меня, собственно, все. — Жандарм задумчиво наматывал кончик бороды на палец. — Можно сказать, что почти повсеместно при выходе прихожан из церкви после богослужения распространяются прокламации.

— Обыскивать надо. — У Фитингофа Второго всегда был наготове верный рецепт.

— У нас пока не военное положение, — не то в пику обер-лейтенанту, не то просто сожалея, заметил Мейендорф.

— Как видите, господа, я ничего не преувеличил, — подвел итог Билленштейн. — Обструкция немецких пасторов обычно достигает апогея именно в тот момент, когда наступает черед молитвы во здравие государя императора. Так что, сами понимаете. Сегодня вы уберете патриотических священнослужителей, а завтра социал-демократическая стихия сметет вас.

— Наладить хозяйство надо, вот что, господа! — сказал Медем. — Чего греха таить, батраки смутьянствуют не столько из-за кирхи, сколько из-за копейки. По крайней мере так обстоят дела у меня в имениях. Механизация, удобрения, повышение сортности — вот что может поднять выработку и даст возможность больше платить людям. Тогда погаснет основной, на мой взгляд, очаг недовольства.

— Это не выход, — не согласился Мейендорф. — Мы все равно не сможем платить намного больше, чем теперь. Повышение урожайности невыгодно. И без того у вас, в Курляндии, собирают по девяноста шести пудов с десятины, почти вдвое больше, чем в Вильно. Но что с того? Цены-то на хлеб падают! Вот и думай тут, как быть.

— Смелее переключаться на животноводство. — Медем явно не давал застигнуть себя врасплох. — Сеять клевер, люцерну, выращивать кормовую свеклу. Уверен, что наша шортгорнская порода еще себя покажет!

— Вы думаете? — Мейендорф спасовал. — У нас она не привилась.

— Я знаю, что в образцовых хозяйствах Лифляндии лучше зарекомендовали себя швицкая, айрширская и ангельнская породы, — так и сыпал названиями граф — знаток крупного рогатого скота. — Но по качеству молока шортгорны вне конкуренции. Мы продаем производителей даже в Копенгаген. Мой управляющий имеет медаль за отличное спаривание.

— Примите наши поздравления, Конрад. — Ливен иронически улыбнулся. — Не будем отвлекаться от насущных вопросов. Положение создалось исключительно серьезное, и я не уверен, что пожар можно залить даже молоком шортгорнских коров. Наш молодой друг и хозяин, — он ласково кивнул на графа Рупперта, — вероятно, разочарован. Признаться, я тоже, господа. Оба мы надеялись на то, что здесь будут выработаны более радикальные меры, найдены смелые решения.

— Думаю отремонтировать какое-нибудь списанное орудие и поставлю его на башню, — с готовностью откликнулся Рупперт. — Пулеметы тоже не повредят.

— Стрелять сами будете? — Остен-Сакен негодующе фыркнул. — Один, как у нас в России говорят, не выходит на бранное поле.

— Вы тут, граф Рупперт, — обратился к хозяину Билленштейн, — изволили упомянуть Райниса. — Пастор уронил седовласую голову на грудь. — Скорблю об этой заблудшей душе, поставившей свой незаурядный талант на службу дьяволу. Этот человек сеет плевелы ненависти в народе, неустанно раздувает тлеющие искры разбоя и мятежа. Если вы хотите действовать, фюрст, начните с Райниса. Без него, поверьте, сразу станет легче дышать.