Сборник статей - Российская империя в сравнительной перспективе

• Название: Российская империя в сравнительной перспективе
• Автор: Сборник статей
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-98379-011-0

Насколько мы осознаем сегодня имперское измерение российской истории, его характерные особенности и черты, общие с другими империями? Сборник новых статей ведущих российских и зарубежных исследователей демонстрирует новые возможности сравнительного изучения истории Российской империи XVIII – начала XX века.

---

Ключевым фактором в искоренении политически значимых казацкой или сибирской идентичностей являлся отказ царского правительства разрешить что-либо похожее на колониальные собрания или другие политические институты, вокруг которых создавались, политизировались и защищались отдельные идентичности в Британской империи. В Испанской империи не было ничего сравнимого по масштабу, но провинциальные институты, заполненные креольскими элитами, которые часто покупали свои должности, также способствовали укреплению отдельных идентичностей и определению границ будущих независимых государств. Здесь можно провести очень приблизительную параллель с федеративной структурой Советского Союза и ее решающим воздействием на формирование отдельных государств; царская Россия была безоговорочно более однородной и централизованной, особенно в славянских провинциях.

Самодержавие имело склонность не давать долго работать региональным институтам и не позволять укореняться особым политическим идентичностям – отчасти, из принципа, отчасти, чтобы максимально увеличить доходы. В некоторых периферийных регионах, в первую очередь, в Финляндии, балтийских провинциях и (недолго) в Польше, действительно, сохранялись полуавтономные местные институты. Но, по логике самодержавия, не говоря уже о настроениях русских, было очень трудно совместить самодержавие в российском центре с политической свободой на нерусской периферии. Декабристы сделали это очевидным для Николая I. Но единство и неделимость империи изначально были абсолютным принципом.

Сходная логика работала в другом направлении в Британской заморской империи. С самого начала делалось ясное различие между Английским Королевством (а позже Объединенным Королевством) и заморскими колониями. Это, отчасти, было признанием расстояния и географических реалий. Однако, в том, что касается небелой империи, оно вырастало также из страха, что республиканские права свободных людей будут, как в Риме, принесены в жертву коррупции и деспотизму восточной империи. Это объясняет опасения конца XVIII века, будто возвращающиеся из Индии «набобы» с их неправедными богатствами подорвут английскую конституцию. Жесткое различение метрополии и колоний давало конституционное оправдание того, чтобы жители метрополии считались гражданами, тогда как люди, населяющие некоторые колонии, всего лишь, – подданными. Тем не менее, с самого начала право свободных англичан на гражданские права и представительство принималось как должное. Правда, распространение основных прав англичан на всех подданных короны заняло века. Но даже в 1790-х годах, когда авторитарные доктрины набрали силу из-за потери Америки и Французской революции, французским колонистам в Канаде было предоставлено представительство и гражданские права19. Несмотря на империалистическое и расистское хамство, гражданские и политические права были предоставлены индийской элите и средним классам еще до Первой мировой войны.

Признавая долгосрочное влияние политических традиций метрополии на империю, важно, однако, избегать исключительно телеологического взгляда и не упускать из виду разные пути провинций и колоний империи, не говоря уже о разнице между эпохами. Это становится еще более заметным, если сравнивать Британскую и Российскую империи. Обе с течением времени развивались. Обе были многоликими. Хотя в России было мало «джентльменов-финансистов», все-таки и в российской, и в британской имперской системе было множество военных «проконсулов»20, колонизаторов и аристократических клиентов империи из коренного населения. В общем, различные британские и российские провинции и колонии воплощали разные аспекты империи.

В некоторых случаях сравнение между британской и российской империей оправдано. В других оно не имеет смысла, кроме, может быть, желания подчеркнуть, насколько различались обе империи.

Ближе всего к британской цветной империи в XIX веке была Средняя Азия, в которой русские нуждались, отчасти, как в поставщике хлопка, а, отчасти, как в оружии в большой игре. На ум приходит сравнение с британским Египтом. Ранее существовавшая в Сибири империя, опиравшаяся на торговлю мехом, имеет самое большое сходство с аналогичным господством Франции в Канаде. Самый близкий эквивалент огромным заморским новым Англиям и новым Испаниям – колониям поселенцев, позже наводнившим мировой рынок зерном и мясом, – колонисты, которые заселили южную степь и сделали Новороссию житницей империи. Очень важно, что этот обширный, новый и важный регион не подорвал царского социального порядка. Землевладельческая аристократия, состоящая частично из старых русских дворян, но также и из иностранцев и социально подвижных элементов, выросла в этом регионе и была включена в царскую элиту. Сибирь XIX века, напротив, была землей крестьянских колоний. Поскольку британские колонии в Америке имели виргинские плантации и колонистов-фермеров в Новой Англии, можно, наверное, провести здесь параллель.

В некотором отношении западные границы царской империи, по крайней мере, в последние ее десятилетия, абсолютно отличались от Британской. В течение всего времени существования Британской империи ее элиты и даже более широкие слои населения были убеждены в превосходстве своей цивилизации, своего военного и экономического развития над народами, землю которых они колонизировали, и среди которых они жили. Ко второй половине XIX века огромный рост британского могущества, вызванный промышленной революцией, укрепил эту убежденность. Огромный разрыв между наиболее развитыми европейскими державами и «третьим миром» и его народами – одна из ключевых причин волны аннексий в 1875–1914 годах и того бесконечного презрения, с которым часто относились к слабым.

Россия, напротив, находилась на дальней восточной окраине Европы. Промышленная революция с самого начала расширила пропасть между европейским центром и периферией. К тому же, в XVIII веке царская Россия добилась триумфального успеха в главных имперских делах, а именно, в войне и территориальной экспансии. Это уменьшило страхи, внушенные культурной отсталостью: в конце концов, римские элиты часто склонялись перед греческой культурой, утешаясь воспоминаниями о своих военных и политических победах.

В последние десятилетия политика царизма казалась менее успешной, и уверенность в себе русских элит снизилась. Ощущение уязвимости, связанное с кризисами, которые были вызваны проникновением капитализма в западные окраины, очень усилилось после двух польских восстаний и объединения Германии. Казалось, что враги сосредотачиваются и снаружи, и внутри. К 1900 году Германия стала самым сильным государством в Европе и в военном и в экономическом отношении. Элиты западных окраин могли быть либо польскими, либо немецкими или еврейскими. У первых было достаточно причин, чтобы предпочитать толерантность Габсбургов господству Российской репрессивности. У вторых были те же причины предпочитать и Австрию, и Германию. Каковы бы ни были их предпочтения, они доминировали в обществах региона, который надо было пересечь, чтобы вторгнуться в сердце России. Все эти факторы, а также, конечно, типичные для поздней викторианской эпохи империалистические и расистские концепции, повлияли на представления русских о западных окраинах. Прежде всего, осознание того, что Россия слабее Германии, и что российские массы отстают от немцев, поляков и евреев в образовании, богатстве и предпринимательстве, переросло в острое чувство культурно-этнической уязвимости, действительно нетипичной для европейских морских империй, но вполне понятной, если вспомнить известное сравнение положения России в Европе и в Азии, принадлежащее Достоевскому.

Однако можно провести в каком-то смысле полезное сравнение некоторых британских колоний и западных окраин Российской империи. Речь идет об Ирландии и Польше. Безусловно, ни один англичанин не считал ирландцев культурно более продвинутыми, чем его страна. В этом смысле параллель с российской Польшей конца XIX века – бессмыслица. С другой стороны, в обоих случаях метрополия и колониальная провинция были разделены глубокой религиозно-этнической и исторической ненавистью.

В XVI–XVIII веках Ирландию рассматривали как уязвимый черный ход в Англию, через который могли атаковать французские или испанские католики. В то время англичане подрывали позиции ирландской землевладельческой элиты и отказывали католикам в местах в правительстве и в некоторых профессиях. Таким образом, они убедили себя в том, что их власть в Ирландии – в безопасности, по крайней мере, в отсутствии французской агрессии21. В Польше XIX века русские следовали похожей стратегии, хотя и с меньшими рвением, беспринципностью и достижениями.

Может быть, им следовало бы усвоить урок, преподанный Ирландией в XIX веке, где грамотность населения и социально-экономическая модернизация способствовали подрыву политического режима XVIII века, а с ним – и союза с Британией22. Ключевой момент здесь в том, что в предмодерную эпоху империя вполне могла быть федерацией аристократий. Российская империя – один из вариантов политических систем такого типа. Она интегрировала ряд нерусских аристократий в имперскую элиту и предоставляла им преимущества и престиж карьеры на службе империи, а также защиту от их крепостных и выгоды торговли на имперском рынке. Например, очевидно, что немецкая аристократия в балтийских провинциях получала больше преимуществ от царской империи, нежели русское крепостное крестьянство. Британия в XVIII веке была уже больше, чем аристократическая федерация. Это была, к примеру, огромная торговая сеть, к тому же, она имела много относительно демократических, самоуправляющихся колоний поселенцев. Но значительная часть империи была аристократической федерацией и оставалась ею даже в XX веке. К тому времени стремление управлять Ирландией при помощи союза с протестантским аристократическим «потомством» стало уже давно неуместным. В таких менее развитых регионах, как Бискайский залив, Индия и Малайя, подобная политика союза с аристократической элитой оставалась еще, в полной мере или частично, реальным вариантом.