Олег Терентьев - Владимир Высоцкий: Эпизоды творческой судьбы

• Название: Владимир Высоцкий: Эпизоды творческой судьбы
• Автор: Олег Терентьев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

Владимир Высоцкий не вёл дневников, у него не было прижизненных биографов. Но были родные, друзья, знакомые и коллеги, чьи воспоминания и легли в основу данной публикации. Так же использованы статьи из периодической печати, документы и материалы из музея театра на Таганке, комиссии по творческому наследию Высоцкого и личные архивы родителей поэта. Материалы расположены в хронологическом порядке. Составление и подготовка к печати — Б. Акимов и О. Терентьев.

---

Москва, Абрамовой А. В. [Отправлено из пос. Тырныауз, К-Б АССР 12 августа 1966 г.]

«...Наступил такой момент, когда испытываю я необузданное желание с тобой поговорить, хотя бы в письме. А (...) отказывать себе в желаниях нельзя, чего я и не делаю. Сейчас я тебе всё, как на духу, начиная с нашего с тобой расставания...

Автобус тронулся, я начал выяснять — сколько ехать до аэропорта, один сказал 45, другой 55, а третий — час. Заволновался, но приехал вовремя, обпился водой, а потом через час ступил на одесскую землю. Вздохнул спокойно; ни тебе грузин, ни абхазцев, никого, даже машины с киностудии. Я, как человек необидчивый и богатый, сел в такси, приехал на киностудию. Там обо мне и знать не знают, кто, говорят, такой? Откуда? Зачем? Потом разобрались, извинились, сделали фото, послушали песни, заказали песни, рассказали про сценарий и повезли в гостиницу. Номеров нет, в ресторане говорят: русских не кормим. Лег спать голодным в номере у режиссёров. Режиссёры молодые, из ВГИКа, неопытные режиссёры, но приятные ребята. Фамилии режиссёров: Дуров и Говорухин. Фильм про альпинистов, плохой сценарий, но можно много песен, сейчас стараюсь что-то вымучить, пока не получается, набираю пары. В конце письма напишу тебе песенную заготовку. Ты, лапа, умница, ты посоветуешь, ты научишь, ты подскажешь. Артистов нас 6 человек, есть среди них Фадеев и Лужина, остальные — я, а других ты не знаешь.

А на следующий день (это ещё пока в Одессе) дали мне почитать ещё один сценарий, режиссёр — женщина, Кира Муратова, хороший режиссёр, хороший сценарий, хорошая роль, главная и опять в бороде (фотография оттуда), сделали кинопробу, дали за неё денег. Посмотрели; хорошо я сыграл, хорошо выглядели, хорошо говорили (ударение следует делать на слове хорошо). Но это, врядли выйдет, по срокам, а жаль. Можно было отказаться от альпиниста, но жаль песен и места съёмок. Здесь, лапа, прекрасно... Но об этом потом.

Людмила Абрамова с сыном Никитой. Август 1966 г. (Фото Е. Щербиновской)

Фрагмент письма В. Высоцкого.

Сели мы в самолет. Прилетели в Краснодар, а оттуда в Минводы на такси, а ещё оттуда, в горы, на Кавказ, в ущелье Боксан [Баксанское ущелье в Приэльбрусье] под Эльбрус (я пропустил ночь мытарств в аэропорту, в Краснодаре, пропустил мат в сторону злой и гнусной дирекции нашей, пропустил свою работу в качестве администратора, как я доставал номера в аэропортовской гостинице, а потом такси до МинВод — это 500 километров. Бог с ним, со всем. Сейчас я сижу в гостинице «Иткол», модерн в горах, куча неофашистов и нерусских людей других национальностей, местные аборигены — кабардино-балкарцы (кстати, в Кабардино-Богарии [так в оригинале] действительно есть лошади и ишаки, не знаю, как в Кабардино-Румынии, а здесь есть)...

Сижу я, пишу, а отовсюду музыка, внизу в холле местные массовики наяривают на аккордеоне и рояле какую-то жуть (кажется арабское танго), а из соседнего номера подвыпившие туристы поют какие-то свои песни, Окуджаву и Высоцкого, который здесь очень в моде, его даже крутят по радио. Это меня пугает, потому что, если докатилось до глухомани, значит дело пошло на спад. Правда, здесь много москвичей и ленинградцев...

...Вчера (...), после настоятельных просьб (...), я устроил (...) вечер своей самодеятельной песни. Были какие-то студенты, ещё кто-то, ещё кто-то и даже один жюльвернов-ский персонаж с бородкой капитана Немо (...). Особенно понравилось про космических негодяев.

Здесь очень красиво, нас кормят по талончикам пресно и однообразно, но мы проходим акклиматизацию, лазим по скалам. Если бы ты, лапа, увидела, по какой я сегодня прошёл отвесной и гладкой стене, ты бы, наверное, про меня хорошо подумала. Это всё очень интересно, особенно, если удаётся пролезть. Рядом горы, в снегу, погода меняется непрерывно, рядом шумит река (в ней недавно 3-є утонули, хотели искупаться, а там скорость бешенная и камни летят громадные, так они, сердешные и сгинули). У нас несколько инструкторов, удивительных людей. Они бывали на сложных восхождениях, один из них даже падал, летел метров 120 со скал. Все они люди очень любопытные и непохожие, на всех нас, которые внизу. Здесь крутом могилы погибших альпинистов, но рассказы о гибели суровы и спокойны, вероятно от того, что рассказчики сами бывали в таких же положениях, с ними могло быть тоже. Ведь на людей воевавших рассказы о героизме производят гораздо меньшее впечатление, чем на остальных.

Я раньше думал, как, наверное почти все, кто здесь не бывал: умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт. Теперь для меня это глупый каламбур, не больше. Пойдет он, в гору, умный и по самому трудному маршруту пойдёт, И большинство альпинистов — люди умные, в основном интеллигенция.

А мыслей в связи с этим новым, чего я совсем не знал и даже не подозревал, очень много. Вероятно поэтому и песни не выходят. Я, наверное (...), не могу писать о том, что знаю, слишком уж много навалилось, нужно или не знать или знать так, чтобы это стало обыденным, само собой разумеющимся А это трудно. Я и английскую речь имитирую оттого, что не знаю языка, а французскую, например, не могу. Вот! Это меня удручает. Впрочем, всё-равно, попробую, может что и получится, а не получится — займём у альпинистов, у них куча дурацких, но лирических песен, переработаю и спою. Ещё одна интересная штука: здесь много немцев, которые воевали здесь в дивизии: «Эдельвейс». Не могут, тянет сюда, ездят каждый год, делают восхождения на Эльбрус с нашими инструкторами, с которыми может быть, воевали. Интересно!? Съёмки начнём с меня дня через 3. Пока ещё не оборудован лагерь. На съёмочную площадку будем подыматься на вертолёте а завтра идём на ледник с ночёвкой, привыкать! Всё! Больше про себя не буду. Приеду, расскажу много.

...Ты мне обязательно напиши. Хоть здесь и интересно, но я по тебе скучаю очень, а по детишкам — аж прямо жуть. Как они там что ты делаешь, как твои съёмки? Мне, может быть удастся выбраться в середине августа дня на 2, а может нет. Постараюсь! Здесь, в смысле отдыха, неплохо. Так что приятное с полезным. А приятное впереди — если всё будет нормально и мне выхлопочут ставку, получу я много средств для приобретения автомобиля «Москвич» или «Фиат», а если ставку не дадут, то для приобретения «Запорожца» или мотоцикла. Здесь, лапа, будут платить 30% высокогорных. Стало быть мы, как на переднем крае или в Сибири.

Скоро напишу ещё. А вот комедийная песня, вернее, заготовка:

Для чего, скажите, нужно лазить в горы вам?

А ты к вершине шла, ты рвалася в бой.

Ведь Эльбрус и с самолёта видно здорово!

Улыбнулась ты и взяла с собой.

И с тех пор ты стала близкая и ласковая

Альпинистка моя, скалолазка моя

В первый раз меня из трещины вытаскивая

Ты бранила меня скалолазка моя

А потом за эти проклятые трещины

Когда ужин твой, я нахваливал [20]

Получил я две короткие затрещины

Но не обиделся а приговаривал:

До чего ты стала близкая и ласковая

Альпинистка моя скалолазка моя и т. д.

Это я буду петь Лужиной, к которой буду приставать, (по фильму, конечно) А так я тебя очень люблю и дурных мыслей не имею. Целую тебя, жду ответа, целуй детей и опиши про всё. Володя»

Каб.-Балк. АССР, «Иткол» Москва, Абрамовой А. В. [Отправлено из пос. Тырныауз, К-Б АССР 24 августа 1966 г.]

«...Здесь ни у кого ничего пока нет, потому что только что приехал директор, а кормят здесь бесплатно в счет сутош-ных. Договор я пока не подписал, жду ставку. И т. д. и т. п. Ну, это неинтересно. Деньги я передал, ты их, наверное, получила. Если мало,— прости, больше нет, но скоро наверное всё встанет на место...

...А здесь, сроки сроками, а я сам собой. Основные сцены можно отснять дня за 3 — 4, а потом нужно будет очень немного летать. Это, я привык! Конечно, безделье (...), но нет худа без добра. Глядишь, впервые за несколько лет отдохну.

...Сегодня, наконец, выяснилось, что завтра, кажется, может быть, будет освоение и, даже, наврядли, конечно, но, кто его знает, чем чёрт не шутит,— съёмка. В связи с этим начали лихорадочно решать, во что меня одеть. В который раз уже наклеили бороду, повосхищались, как она мне идёт, надели какие-то штаны эластичные и, пока ничего не решили — там видно будет. Там,— это наверху, на леднике Шхельда. Здесь, вообще очень звучные и трудные названия, например: «Дангу-Зорун» [Донгуз-Орун — перевал, где в годы войны было остановлено наступление фашистов], что значит «Свиное рыло», «Эльбус», что значит грудь девушки, Ушба, что ничего не значит и, наконец Каш-катаж,— что значит, чёрт те что [Кашка-Таш — ледник, на котором съемочная группа занималась отработкой ледовой техники восхождения]. Кто знает больше таких названий — тот молодец. Мы будем снимать на, так называемом, «Приюте немцев», который после борьбы с космополитизмом, (тогда он назывался «Приют грузинов») снова вернул своё первоначальное Ничего там не изменилось, как был ледник, так и есть ледник. Так вот мы будем там. «Приют»,— это вовсе не оттого, что там, действительно приют, какие бывают для сирот и престарелых, а просто однажды при восхождении на очередную вершину там ночевали немцы, а потом грузины, а потом все и даже евреи, потому что среди альпинистов есть и таковые.