Григорий Костюковский - Напряженная линия

• Название: Напряженная линия
• Автор: Григорий Костюковский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Художественно-документальные записки военного связиста, командира взвода связи, прошедшего в составе Первого Украинского фронта от Житомира до берегов озера Балатон.

---

Укрывая голову в наспех вырытой ямке, я сделал земляной барьерчик. Пули взрыхляли его, с посвистом неслись слева, справа, поверху. С визгом пролетали осколки мин. И все эти звуки припечатывались басовитыми разрывами снарядов.

Кто-то мягко опустился рядом.

— Сережа, привет! Курить хочешь?

Я приподнял голову. Рядом лежал Перфильев.

— Как ты попал сюда? — удивился я.

— К ротам пробираюсь.

Вдвоем было веселее. Вражеский огонь на время стих. Мы лежали, курили. У меня исчезло к Ефиму то неловкое чувство, которое возникло однажды в походе из-за его подчеркнуто официального отношения ко мне. Я тут же рассказал ему об этом, а он, подтянувшись на локтях поближе, пожурил меня за мнительность. Потом спросил, давно ли я писал домой? К стыду своему, пришлось признаться, что за последние дни как-то не нашел времени для этого.

— А бабуля-то твоя беспокоится, — с укоризной сказал Ефим и, помолчав, добавил: — Письмо прислала… я ей ответил, что ты бодр и здоров, закрутился в сутолоке боев, скоро напишешь.

— Спасибо, — растроганно сказал я.

— Ну, бывай, а я дальше.

— Бывай, друг!

Перфильев ловко, по-пластунски, пополз, вскочил, сделал перебежку и опять пополз.

Противник возобновил обстрел, стараясь не пустить нас в село.

Затишье пришло лишь с наступлением сумерек.

Роты остановились на достигнутых рубежах. Измученные боем солдаты лежали на еще холодной земле.

Из полка притянули связь, и тотчас же к телефону вызвали Оверчука.

— Приказывают не медля вперед, — сказал он мне, положив трубку. — А солдат мало… — Чувствовалось по его голосу, что он озадачен.

— Ольшанский, связь в роты! Через пять минут не будет — сам пойдешь… — срывая на мне злость, вдруг прокричал Оверчук.

Я разослал солдат по ротам, приказав им вести одну осевую линию с тремя ответвлениями, наказал:

— Поторапливайтесь!

— Торопимся и так, — пробубнил Пылаев. — Никто не скажет: пожрите… А торопить — все торопят.

— Ты же знаешь, и я не ел.

— Да я вам что… ничего… Есть, кроме вас, кому подумать.

— Днем, ты сам видел, кухню подвезти нельзя было.

— А сейчас?

— Скоро привезут.

— У чертова таратайка, — злобно крутнул Пылаев катушку, и она взвизгнула. Он надел катушку на спину и пошел.

Немцы бросали ракеты, они вспыхивали в ночи, освещая местность мертвым светом. Изредка врезался в темное небо спектр светящих шаров: синих, красных, зеленых, мирно, как в фейерверке, опускались они.

Я лежал в окопе, закрыв глаза, и в минуты тишины старался забыть обо всем: об огне, о голоде, о еще молчащем телефоне. Не дожидаясь, когда комбат разразится бранью, я сказал ему:

— Связи нет. Пойду в роты.

— Иди.

Взяв провод в руки, я пошел. Вспыхивали ракеты — я бросался наземь, гасли — шел вперед.

Провод привел к окопу. Я присмотрелся. Громко всхрапывая, спал Пылаев. Я сердито потормошил его.

— Ну чего? — сонным голосом проговорил он.

— Ты что? Так связь тянешь?

— Не спал я… С катушкой все. На минуточку только.

Я хотел выругать его, но мне вспомнилось: Пылаев плетется по пахоте с телефоном, с катушкой, с карабином, нагруженный до предела, вымотанный за день боя…

— Пойдем! — сказал я. — Бери катушку.

Мы прошли немного и наткнулись на Бильдина.

— Мне телефончик?

— Не тебе, дружище, а командиру стрелковой.

— Говори шепотом: немец под носом. И телефон мне ставь, в центр.

Я зуммернул. Линия работала. Мне ответил Рязанов.

— Еду привезли, — сообщил он. — Скорее возвращайтесь, остынет.

— Принесите-ка сюда.

Передавая трубку Пылаеву, я предупредил:

— Не вздумай уснуть.

— Нет, товарищ лейтенант, я теперь себе иголку загонять под ноготь буду, чтоб сон не брал.

Рязанов принес котелок супу и полфляги водки. Мы присели к котелку. Пить Пылаев отказался.

— Не люблю я ее: от нее, говорят, отец сгорел.

Уходя, я попросил Бильдина:

— Пособите парню дежурить.

— Не бойся, не обидим, — заверил пулеметчик.

Только к полуночи, убедившись, что все линии работают исправно, я вернулся на КП батальона.

Перед рассветом позвонил Бильдин.

— Сережа! — шептал он в трубку. — Немцы обходят слева и справа!..

— Не горюй! Нам сейчас помогут, — как мог, успокаивал я Бильдина.

Немного позже позвонил из роты Воробьев:

— Узнайте, где сейчас Перфильев, пусть позвонит мне сюда.

Я удивился энергии начальника политотдела. Он буквально был вездесущ, ведь совсем недавно, как сообщили мне всезнающие связисты, он разговаривал со штабом дивизии из соседнего полка.

Светало. Стрельба со стороны немцев усилилась. Трассирующие пули неслись над нами крест-накрест.

— Идут, — снова позвонил Бильдин, — обходят.

В это время на КП подоспел старшина боепитания Овчинников. Он разослал своих хозяйственников в роты с патронами и гранатами, а сам распластался во весь свой огромный рост около окопа Оверчука и негромко докладывал комбату о боеприпасах, отведя в сторону руку с зажатой в пальцах недокуренной папиросой.

Я смотрел на старшину и удивлялся, как он успевает обеспечить боепитанием батальон; наверное, он не спал несколько суток.

— Старшина, оставь покурить, — попросил я.

Овчинников приподнялся на локте, перебросил мне папироску и внезапно приник головой к стенке окопа.

Пылаев подобрал дымящуюся папироску и передал ее мне. Оверчук тронул Овчинникова.

— Ну, а мин сколько дали? Да что ты? Заснул, что ли?

— Да он убит, товарищ капитан, — тихо проговорил Пылаев. — Должно, шальная.

* * *

Только к вечеру нам удалось отбросить врага, пытавшегося контратаковать, и перейти в наступление.

Мы вышли на бугор, перед нами открылось село, в которое уже вошли передовые подразделения полка.

По склону бугра валялись немецкие повозки, то завязшие по самую ось в грязи, то перевернутые вверх колесами на обочинах. Немцы, отступавшие недавно по этой дороге, впопыхах обрубали постромки, беря лошадей под верх.

Вокруг повозок — всяческий хлам, особенно много противогазов в длинных круглых коробках. В хламе рылись деревенские женщины, подбирая белье, куртки, шинели немецких солдат. Они делали это с немыми, ожесточенными лицами — не жадность, а нужда заставляла их копаться во всем этом барахле.

Батальон поднялся на бугорок. Навстречу отчаянно прыгал одноногий человек, выбрасывая костыли вперед. Он с усилием вырывал ногу из грязи и втыкал ее на шаг дальше. На лямках он тянул тележку. Сзади тележку толкала девочка лет восьми и женщина с большим животом. Подол ее платья был подоткнут за кушак, синие колени обнажены. Калека исступленно ругался, то и дело вытирая широкой ладонью пот с худощавого лица. Было в этом человеке на костылях что-то общее с птицей, раненной в крылья: подпрыгивает, тщится взлететь, а не может. Женщина отупело смотрела в пространство, изнемогая, опускала голову на плечо. Создавалось впечатление — не она движет тележку, а тележка тащит ее. Девочка держала в руках галету, всхлипывала. Когда мы поравнялись с ней, она так посмотрела на нас, словно молила о помощи. Солдат с тяжелым стволом батальонного миномета на плечах, как бы оправдываясь перед ребенком, ласково сказал:

— Своя ноша велика, детка!

Мы с Пылаевым помогли вытащить тележку на более сухое место. В памяти моей навечно осталась эта девчушка с красной потрескавшейся рукой, увязшая в земляной жиже. «Сколько же фашисты нам горя причинили! Сколько горя!» — думал я, и девочка, как печальное видение, вновь и вновь возникала перед моим взором.

В селе еще не утихли пожары. Дымилось белое каменное здание без окон. Пылали соломенные крыши. То там, то тут торчали трубы уже сгоревших домов.

Я шел мимо всего этого вместе с Оверчуком вслед за нашими солдатами. Оверчук был не по-обычному молчалив.

Возле одного пепелища Оверчук остановился, скорбно опустил голову.

Я с недоумением посмотрел на него. Он уловил мой взгляд, тихо сказал:

— Мой дом…

Потом он медленно пошел по пепелищу, осмотрел то место, где был садик, там уцелело всего два дерева. Одно из них — вишню посадил отец в день рождения будущего комбата. Оверчук отвернулся, сгорбился, постоял минуту молча, сказал:

— Что ж, вперед…

Глава девятая

Остался позади Южный Буг с его каменистыми обрывистыми берегами.

Батальон шел степью по вязкой пахоте. Солдаты тащили на плечах плиты минометов и связанные попарно за стабилизаторы мины: две на груди, две на спине.

Выпадал мелкий дождик, в воздухе теплая испарина. Мы были измучены. Нам хотелось упасть на землю, вытянуться и отдохнуть. Но впереди государственная граница, к которой надо выйти скорее.