Захар Сорокин - Крылатые гвардейцы

• Название: Крылатые гвардейцы
• Автор: Захар Сорокин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1966

Автор этой книги — известный летчик-истребитель, Герой Советского Союза Захар Артемович Сорокин. В годы Великой Отечественной войны он сражался в небе Заполярья, в прославленном Краснознаменном гвардейском истребительном полку имени дважды Героя Советского Союза Б. Ф. Сафонова.

Нелегко сложилась фронтовая судьба Сорокина. Осенью 1941 года в воздушном бою он таранил фашистский самолет. Тяжело раненный, сильно обмороженный летчик нашел в себе силы преодолеть несколько десятков километров безлюдной тундры и добраться до своих. Врачи ампутировали ему обе ступни. Но Сорокин страстно хотел быть в строю защитников Родины и добился своего — он стал летать. На боевом счету Сорокина 16 самолетов врага. Однополчане по праву назвали его «Маресьевым Заполярья».

В книге «Крылатые гвардейцы» З. А. Сорокин рассказывает о летчиках-североморцах, своих однополчанах. Легендарный сафоновский полк вырастил 15 Героев Советского Союза. Автор взволнованно повествует об их подвигах. Тепло, задушевно рисует образы тех, с кем он летал крыло в крыло. С большой любовью воссоздан образ Б. Ф. Сафонова — бесстрашного летчика и талантливого командира.

Рассказы и очерки волнуют своей достоверностью, искренностью.

---

— Еще не одного фашиста загонишь на тот свет!

Но тут пришла беда, большая беда. Она чуть было не выбила меня из жизненной колеи. Совершенно случайно я услышал начало разговора моего лечащего врача майора Ласкина с главным хирургом Северного флота профессором Дмитрием Алексеевичем Араповым.

— Ступни Сорокину, очевидно, придется ампутировать, — огорченно сказал Ласкин.

— Не дам! Не дам! — громко закричал я и заметался на койке.

Доктор Ласкин принялся меня успокаивать.

Мне было стыдно за несдержанность, но говорить с доктором спокойно я все же не мог. Ком стоял в горле и душил сильнее, чем когда-то душили меня волосатые руки фашиста там, на льду замерзшего озера.

Майор Ласкин понимающе смотрел на меня своими большими и очень добрыми глазами. Я верил, что он готов сделать все, чтобы только помочь мне снова стать летчиком. Верил ему, но…

Как всегда, в палату стремительно вошел профессор Арапов, высокий, стройный, в ослепительно белом халате. Такая же белая шапочка прикрывала его темные с проседью волосы. Много горя и крови видел он в эти дни! И все-таки сердце его не огрубело. И откуда только брались у него силы откликаться на каждое новое несчастье совсем незнакомых ему людей?

— Нужно соглашаться, Сорокин, на операцию, — как-то по-отечески мягко сказал Арапов. — Ампутируем только ступни. Иначе — через неделю придется отнимать по колено.

Ласкин молчал, выжидающе смотрел на меня.

Я понял, что спасти мои ноги нельзя. Без операции не обойтись. Через силу выдавил:

— Как же я летать буду?

Арапов смотрел куда-то мимо меня, в угол палаты.

— А разве обязательно летать? В жизни столько дорог. Вы же молоды!

— Я летчик… Все равно буду летать…

— Поймите, — еще мягче сказал профессор, — разве я не хочу, чтобы вы летали. Поправитесь — будете воевать. Все от вас зависит… Ничего еще не потеряно.

Я молча кивнул в знак согласия: сказать что-либо не было сил.

В тот же день меня оперировали.

Кажется, все — отлетался.

Но нет, я не сдамся. Ведь ампутированы только ступни. Я буду ходить, как все здоровые люди. И не только ходить — буду летать! Обязательно буду летать!..

* * *

Два месяца я пролежал в госпитале в Полярном. А сколько еще придется лечиться?

Врачи успокаивали: месяца через три-четыре вновь встанете на ноги. Легко сказать «три-четыре месяца»! Но их обещанию хочется верить. Ради этого можно все вынести.

Последний прощальный взгляд на море — неприветливое, хмурое, студеное и все-таки близкое и родное… Тяжело!

Вот уж никогда не думал, что всей душою прирасту к этому суровому краю. Видно, кровь, пролитая здесь, крепко породнила меня с Заполярьем!

Машина мягко тронулась с места, шофер бережно повел ее на аэродром. Там меня ожидали мои боевые друзья: Сафонов, Адонкин, Реутов, Алагуров, Соколов, комиссар полка Проняков, техник Родионов, инженер эскадрильи Круглов, инженер по вооружению Соболевский. Меня засыпали подарками. До вылета оставались считанные минуты, поэтому разговор наш был коротким, отрывистым, а как много хотелось сказать и еще больше услышать…

— Надеемся увидеть тебя за штурвалом, — сказал мне Сафонов.

Все поддержали его. И я твердо решил: вернусь в североморскую авиацию.

Командир самолета Бахтинов подал команду на взлет. Самолет качнулся и после короткой пробежки поднялся в воздух. Я попросил Бахтинова сделать прощальный круг над аэродромом.

До свидания, родные! Мы еще встретимся!

Самолет лег курсом на Архангельск. Внизу мелькали заснеженные сопки. А вот и покрытое льдом Белое море. Над морем летим на небольшой высоте и делаем посадку на промежуточном аэродроме — остров Ягодник. Здесь узнаем, что сегодня вылеты на Киров запрещены. Приходится ждать следующего дня.

Посадку совершаем на аэродром, который находится на окраине города. Не успели еще заглохнуть моторы самолета, как к нему подъехала санитарная автомашина.

Госпиталь находился в центре города, в здании бывшей гостиницы. Меня поместили в пятнадцатую палату хирургического отделения.

…Началась больничная жизнь… Одолевали тяжелые думы: когда-то выпишусь отсюда? И снова подбиралась тоска.

Рядом кашлянул кто-то. Я повернул голову: на меня смотрели светлые веселые глаза, лицо расплывалось в улыбке.

— Захар!

— Борька!

Конечно, это Борис Щербаков, мой давнишний друг, с которым я учился в летном училище в Ейске. Вот где пришлось нам свидеться!

— Как ты попал сюда, Захар? Что у тебя? С ногами неладно?

— Да. Отрезали обе стопы, не летать мне больше…

— Ты счастливчик, Захар, по сравнению со мной: сделают тебе протезы и полетишь. А я уж никогда не сяду за штурвал… Навсегда отлетался!

Из его скупого рассказа узнал, что в одном из воздушных боев Бориса ранило в ногу разрывным снарядом. Началась газовая гангрена. Выхода не было: чтобы спасти жизнь, пришлось ампутировать ногу выше колена.

— А ты будешь летать, Захар, будешь!

— О безногих летчиках разве ты слыхал, Борис? Нет? Наверное, таких летчиков никогда не было. Летчик без ног все равно, что баянист без пальцев. Теперь меня и близко к самолету не подпустят. Так ведь?

Но Борис не соглашался со мной, он возражал, горячо спорил, убежденно доказывал, что я обязательно вернусь в авиацию, полечу! Спасибо другу за поддержку в очень трудную минуту.

Однажды в нашу палату пришли несколько врачей в белых халатах поверх военной формы. Профессор Соловьев, высокий пожилой человек с умными насмешливыми глазами, внимательно прочитал мою историю болезни и, осмотрев меня, сказал:

— Не горюй, истребитель, вылечим тебя. Покажем твои ноги профессору Дженалидзе. Возможно, будем пересаживать кожу на отмороженные места…

* * *

Вскоре профессор Дженалидзе сделал мне семь пересадок.

— Хоть убейте! — кричал я в исступлении. — Но резать себя больше не дам… Я летать хочу!

— Будете летать, молодой человек, — терпеливо отвечал профессор. — Только нужно слушаться врачей…

Очень подвижной, всегда подтянутый, Дженалидзе умел отвлекать от мрачных мыслей, вселять веру в свои силы. И я старательно выполнял все его предписания.

Все чаще мечтал я о возвращении в свою часть. Ради этого не отказывался ни от одного средства, принимал любое лекарство. Только бы скорее покинуть госпиталь!

Как-то мне сказали, что отличное лекарство — солнце, и теперь санитары ежедневно спускали меня со второго этажа, и все свободные от процедур часы я просиживал на крыльце госпиталя, греясь на солнце.

Почти каждый день приходили письма от боевых друзей. В этих письмах было немало хорошего. Случалось, доставляли они мне и тяжелые минуты… Я понимал: война без жертв не бывает. Но понимать одно, а примириться с тем, что гибнут близкие люди, тяжело…

В начале июня товарищи сообщили мне, что в воздушном бою погиб наш любимый командир Борис Феоктистович Сафонов.

Погиб Сафонов! Невозможно этому поверить! Молодой, жизнерадостный, талантливый… Боевыми подвигами Сафонова, его исключительным мастерством летчика-истребителя восхищались не только мы, североморцы, но и вся армия, вся страна. И вот его нет… Тяжелыми были эти июньские дни 1942 года. Долго я не мог прийти в себя после этого трагического известия.

Еще сильнее стало желание как можно скорее вернуться в родной полк, чтобы отомстить фашистам за гибель командира. Сбитые самолеты врага — лучший памятник Сафонову.

Пришлось заново учиться ходить… Но до настоящей ходьбы было еще далеко. Постепенно тренируясь по 15–20 раз в день, я, несмотря на мучительную боль, научился опускать ноги с койки. К этому времени были изготовлены мои протезы.

— Теперь, наверное, свободно смогу стоять, верно ведь? — спросил я Бориса.

— Конечно, Захар, наверняка сможешь, — поддержал меня друг. — Рискни. Надень протезы…

И я рискнул. Встал… Но сразу же пошатнулся и грузно упал на пол. Я едва сдержался, чтобы не закричать от невыносимой боли. И все-таки именно с этого дня, превозмогая муки, начал становиться на ноги. Делал это один, без помощи врачей и сестер. Мне хотелось самому научиться стоять, а потом и ходить.

Сердечные, заботливые были у нас сестры. Большинство — студентки Московского университета, будущие физики, историки, химики. В самом начале войны они, окончив краткосрочные курсы медицинских сестер, мечтали попасть на передовые позиции, мечтали совершать героические подвиги, а их послали в тыловой госпиталь. Они сильно волновались, вдруг не справятся с работой в стационаре, и не отказывались ни от какой, даже самой черной работы: помогали санитаркам убирать палаты, сами мыли и переодевали раненых, кормили их. Если они прочитают эти строки, то пусть знают, что мы, раненые воины, не забыли об их душевной щедрости к нам. Низкий поклон им: Вале Гришиной, Нине Шлеповой, Гале Латышевой, Зине Смирновой, Тамаре Робдиной, Полине Фатеевой.