Артем Анфиногенов - А внизу была земля

• Название: А внизу была земля
• Автор: Артем Анфиногенов
• Издательство: Москва, «Советская Россия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1982

«А внизу была земля» — третья книга Артема Анфиногенова, в которой углубленно раскрывается главная тема писателя, наметившаяся в прежних его работах: «Земная вахта» и «Космики» — тема ратного подвига советских людей в годы Отечественной войны. Герои настоящей повести — фронтовые летчики, изображенные в момент высшего драматизма, продиктованного войной, их беззаветный труд во имя победы. Жизненный материал, как всегда у этого автора, документален, но взят он в данном случае не из вторых рук или чьих-то воспоминаний, овеянных дымкой времен, а собран, выношен, осмыслен бывшим летчиком-штурмовиком на боевых путях 8-й воздушной армии, шедшей от донских степей и Сталинграда к Севастополю…

---

Справа и слева от Силаева — молодежь, стручки, в полку две-три недели, обо всем судят и рядят громко, — уже идет среди них обычная с началом боевой работы переоценка ценностей, падают вчерашние авторитеты, восходят новые, и этим надо объяснить довольно частые по вечерам воспоминания о героических поступках детства: тот спас утопающую, этот отличился на железнодорожных путях…

— Загрузка по шестьсот килограмм?

— По шестьсот.

— Насчет прикрытия… Вроде как прикроет сам Алелюхин?

— Или Амет Хан.

— Нас теперь, братцы, трофейный батальон утешит, — объявил светлобородый новичок, по прозвищу Борода, взглядывая на Силаева с готовностью составить ему компанию, как-то услужить. — Конон-Рыжий разведку делал, говорит, рядом, одни девчата…

Борис насторожился.

О своем близком соседстве трофбат заявил песенкой.

Баянист уловил мелодию на слух, и по вечерам, после ужина, страдал над нею. «Татьяна, помнишь дни золотые», — начиналась песенка. Не зная ни Татьяны, ни золотых с ней деньков, Силаев под эти слова и напев уносился в прошлое, в свой родной город, где была школа имени Сергея Мироновича Кирова, компания Жени Столярова, поздние, за полночь, возвращения, недовольства и тревоги мамы… Либо рисовались ему те лазурные времена, которые наступят, когда все снова будет как до войны, но он-то будет другим, самостоятельным, ни от кого не зависящим…

Конон-Рыжий провел его в трофбат одним из первых; девичье лицо в дверях, приветливо распахнутых, — на него в сумерках сеней обращенное лицо Раисы встало перед ним. И то, как смутила, обескуражила его в тот момент, когда он ее увидел, одна подробность, — чубчик из-под кубанки, сдвинутой на затылок, кем-то присоветованный, подпаленный завиток волос, лихо загнутый… Они отвлекали его, мешали, тихий мамин укор слышался ему (предостережение; ведь еще ничего не было); он заметил на щеке Раисы шрамчик; розоватый сверстник его миусской царапины, но не размашистый, пощадивший милое лицо… Предчувствие какой-то перемены, каких-то новых отношений шевельнулось в нем… кубанка, нелепый чубчик для него исчезли.

Не сегодня-завтра задождит, думал Силаев, наблюдая, как перестраивается «восьмерка». Зарядит без просвета, с утра до ночи, он и отоспится. Или его командируют на завод. Оттуда по горнозаводской ветке — домой. Хорошо бы начальство том временем рассмотрело наградные. С пустой грудью появляться дома стыдно, невозможно… И на почте перебои. Месяц как отправил маме перевод, просил: получение подтверди. Молчит. Тысяча двести рублей — сумма. Жалко, если не дойдут. Хорошо бы всех повидать. Три месяца в боях — вечность. Как говорят, по войне пора бы уже и домой наведаться. По наградам — рано.

Впрочем, лейтенант Тертышный, например, и так прекрасно обошелся: в командировку на завод сорвался молнией; его, правда, в офицерском звании восстановили, под Сталинградом он воевал рядовым. Тертый калач лейтенант. Когда бомбили в море немецкий транспорт, драпавший из Таганрога, Тертышный был где-то сзади, Борис его не видел, а на земле, с глазу на глаз, лейтенант так предложил: «Силаев, ту баржу, которая перевернулась, на двоих запишем, сговорились?»

«Но пока я буду путешествовать на завод, домой, с завода, — размышлял Силаев, — трофбат продвинется с войсками, уйдет. И как же тогда с Раисой? Вообще, как с Раисой?» — «Ты не забудешь дорогу ко мне?» — подняла она тяжелые веки и тут же их опустила, то ли смущенно, то ли беспомощно. Они прощались, впереди был день, вылет, два вылета, в ее словах ему послышалась тревога, он Раисе поверил, назавтра примчался к ней, как только сняли готовность, в ужин, ждал ее, томясь вблизи столовой, смело выходя из тени и поспешно прячась; она прошла в строю понурых, уставших девчат под командой худющего старшего лейтенанта рядом, в трех шагах от него, делая вид, будто его не замечает.

Он позвал ее, окликнул. Мельком, издали оглянувшись, она одними губами объяснила: «Сегодня не могу!» или «Не выдавай нас!» Можно было понять и так: «Не выдавай!» Он собрался уходить, когда она появилась. «Ты не знаешь нашего старшего лейтенанта!» — говорила она, запыхавшись, гордясь своей смелостью и страшась, что их накроют. «Бежим!» Схватив его руку, она кинулась по теневой стороне проулка, держась штакетника и пригибаясь, — мальчишка с девчонкой… Он-то давно таковым себя не считал, до их побег смешил его, как будто он все-таки мальчишка. В тесной улочке под луной действительно выросла какая-то фигура. «Сюда!» — юркнула Раиса в калитку, и не дыша, прижавшись к нему, выжидала. И он замер, — в готовности поддержать игру, от внезапной близости тела. Чьи-то сапоги прогромыхали мимо. «Пригрей меня», — шепнул Борис. «Домой!» — шепотом ответила она, схватив его руку, помчалась в обратную сторону.

Одинокий ИЛ, с низким грохотом ворвавшись в аэродромное пространство, вернул Силаева к предстартовым, сейчас далеким от него заботам. ИЛ пронесся над полем, выстилая сухую траву за хвостом, и крутой, до синего неба «горкой» просалютовал полковому обществу: «Я — здесь!»

«Я» — это армейский инспектор по технике пилотирования полковник Потокин.

Подобные приветствия импонируют стоянке, когда ИЛы возвращаются с задания. А штаб армии, откуда на «спарке», не боевой, тренировочной машине пожаловал полковник, чтобы усилить контроль за уходящими на задание, квартирует в тылу, на почтительном расстоянии от линии фронта. Так что эффект создался скорее обратный.

Но вот полковник, зарулив, направляется в голову стартовой колонны ИЛов. Летчики, сидевшие рядом с Борисом под камышовым навесом, выжидательно смолкают, — инспектор Потокин, с его правом безапелляционного суждения о выучке, о способностях летчиков, влиятельный человек.

Седоватый бобрик над открытым лбом; осенний ветер выжимает из светлых глаз полковника слезу, но не ускользает от него колом торчащая шинель среди фюзеляжей — армейский фотограф спешно ретируется…

Командир полка, майор Крупенин, стесненный в кабине парашютом и раскинутым планшетом, производит ему навстречу учтивое телодвижение, распускает застежку шлемофона.

Инспектор останавливается подле командирского мотора.

Техсостав навостряет уши.

Инспектор изъявляет желание пойти на задание в составе восьмерки… Так!

«Горка», исполненная Потокиным над аэродромом, сейчас же обретает молодецкий отблеск.

Майор Крупенин, естественно, не возражает, нет. Но кое-что он должен уточнить. Вернее, дать разъяснения. Ведь инспектор претендует на место заместителя? А своим заместителем по группе командир полка назначил капитана Комлева. Решение это — твердое, с Комлевым они сработались, слетались… больше того: новые цели, в частности высоту 43.1, Комлев знает, командир же полка ее даже не прощупывал… Короче, Комлев — заместитель, без которого командир полка ни шагу.

Но если полковник возьмет в этом вылете на себя другую пару?..

Не меняя представительной позы, Потокин большим пальцем вопросительно указывает себе за спину — принять пару в хвосте?

Да, наклоном головы подтверждает Крупенин.

Возглавить пару в хвосте. Замкнуть колонну вдвоем с Тертышным. С женатиком Тертышным.

Место трудоемкое, «мессеры» только и ждут, чтобы подобрать отставшего, стреляный волк здесь как нельзя лучше.

Пауза…

Потокин предложение командира полка отклоняет.

В таком случае он останется на земле. Выборочно проверит летчиков, свободных от задания.

Командир полка затягивает ремешок шлемофона: быть по сему.

Сделав выбор, полковник тем же упругим шагом направляется к своей «спарке», и одновременно с этим приходит в движение колесо судьбы Силаева.

— Быстрей! — издали машет Борису посыльный.

— Меня?! — летчик приподнимается в недоумении. Неусыпной бдительностью наземных служб на одном из самолетов обнаружен дефект, трещина шпангоута. Неисправный самолет от вылета, естественно, отстранен, на его место из резерва поставлена «семнадцатая». «Семнадцатая» — с ним, летчиком Силаевым. О чем ему и просигналил посыльный.

«Комлев», — понял Силаев.

Ввести его, Силаева, в состав «восьмерки» предложил Комлев.

Их последний разговор наедине с комэском был таков:

«Как думаешь о партии, Силаев?» — «Высоко думаю». — «Думай».

Не командир звена, всего лишь старший летчик, Силаев, в знак высокого доверия поставленный в сборную группу, заартачился: почему разбивают пару Казнов — Силаев?.. Казнова знаю, привык, могу лететь за ним с закрытыми глазами… Еще приказ читали, слетанность пар — основа…

Тут рассыпалась над КП ракета к взлету.

Полковая головка, семь моторов, молотила воздух, дожидаясь, чтобы строй был восстановлен.

— Быстрей! — рявкнули на Бориса.

Махнув рукой, дескать, с вами не договоришься, он постарался не сплоховать.