Глеб Алёхин - Тайна дразнит разум

• Название: Тайна дразнит разум
• Автор: Глеб Алёхин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Главный герой обоих романов — самобытный философ, преданный делу революции большевик Калугин. Он участвует в борьбе чекистов против церковников и контрреволюционеров в Старой Руссе («Белая тьма»), в бескомпромиссной идейной борьбе в 20-е годы отстаивает памятник «Тысячелетие России» в Новгороде («Тайна Тысячелетия»). Калугинская «логика открытия» помогает чекистам в их работе.

---

— Господин Калугин, стратегия в руках вече, тактика в руках исполнителей, а в чьих руках «середка» была?

— Князя! Правда, потом князь стал великим стратегом, а вече обернулось «середкой» — боярской думой, затем сенатом и видимостью середки — Государственной думой. Но, заметьте, тенденция к триединству прослеживается постоянно…

— Пардон! — вмешался доктор, думая, что поймал противника на «бабьем силлогизме»: — Вы сказали, что русские стратегии все тройные?

— Верно!

— Найн! Найн! — немец замахал фотоаппаратом. — Не все! Министерство просвещения за стратегию отвечает, а школы — за тактику. Где есть «середка»?

— На Руси желающих получить образование было больше, чем школ. Министерство не могло всех удовлетворить. И тут на помощь пришла «русская середка» — самообразование. Народные дома, кружки, доступные библиотеки, специальные пособия Рубакина, дешевые выпуски «Университет на дому», а в наши дни — ликбезы…

Доктор философии не сложил оружия. Он припас пилюлю:

— Все ваши рассуждения о тройке сводятся к триаде Гегеля!

— Неправда! Вам близка математика. Три члена сколько допускают меж собой перестановок?

— Шесть.

— В противоречии ТРИ члена: ведущий, ведомый и сводящий. Значит, они дают ШЕСТЬ вариантов, среди которых триада Гегеля — лишь одна шестая!

— Все же… шестерку в тройку загнали! И стоп?

— Опять осечка! — Улыбнулся русский, упорно глядя на немца. — Напоминаю, дорогой профессор, противоречие поначалу дает единицу, затем двойку, потом тройку, дальше четверку…

— Четверку?! — Шарф не столько удивился, как испугался того, что новгородец опередил его: доктор исследовал происхождение тройки и застрял на этом. — Я впервые слышу…

— Батенька, еще Аристотель подметил, что ПАРА противоположностей допускает меж собой лишь четыре основных перехода.

— Вспомнил! Раздел «Физики». А пример забыл.

— Четыре перехода полярностей проще всего, голубчик, представить квадратом превращений.

— А здесь? — Он выставил руку с часами. — Можно?

— Разумеется! Поступательное движение стрелки обозначим плюсом, а обратное — минусом. А поскольку час — это четыре четверти, то стрелка две четверти поднимается с плюсом, а две четверти опускается с минусом.

Шарф вспомнил аптечный градусник со знаками:

— Можно по ходу стрелок полярности ХОЛОД и ТЕПЛО запустить?

— Разумеется! И получим ЧЕТЫРЕ перехода со знаками. Вот тепло перешло в холод. Какое настало время года с минусом?

— Осень!

— Так! Холод усиливает холод. Какое время с минусом?

— Зима!

— Так! Теперь холод переходит в тепло. Что за плюс?

— Весна!

— Верно! Затем тепло переходит в тепло. Что за плюс?

— Лето.

— Превосходно! — обрадовался русский. — Налицо пара противоположностей, четыре перехода и четыре результата — четыре времени года. Вы овладели квадратом превращений. Не так ли?

— Скажите, пожалуйста, а мышление на четырех регистрах: знать — понимать — владеть — творить…

— Да, да, друг мой! Квадрат превращений! Все четверки обязаны ему! — Новгородец пальцем тронул ручные часы доктора: — Смело запускайте пару полярностей в квадратный циферблат и обязательно получите четыре результата с противоположными знаками: «осень» — «зима» — «весна» — «лето». Действуйте!

«Похоже, закон. Неужели опередил?» — окаменел немец.

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ГАЛЕРЕЯ

Они встретились в семь часов вечера в тихом коридоре гостиницы. Гретхен одета в темно-синий халат с белой окантовкой и белую блузку, кружева которой не могли полностью прикрыть ее обильную женственность. «Вечернего соловья» сопровождал аромат свежих роз. Они распушились над керамическим кувшином, стоявшим на столике ее номера с открытой дверью. С этими белыми розами немец видел Гнома. Следовательно, Иванов искал Яснопольскую. Насколько любовь возвеличивает, настолько и смешит человека: теперь Гном признает лишь искусство.

Возле своего номера Берегиня круто оглянулась на шаги своего соседа. Она холодно кивнула интуристу, но выслушала:

— Фрейлейн, вам адрес художественной галереи известен?

— Да, — Гретхен оживилась. — Квашонкин просил меня провести экскурсию с группой французов.

— Кто есть Квашонкин?

— Заведующий картинной галереей. И он же хранитель софийской ризницы. Утром, после завтрака, можете пойти со мной.

Он поблагодарил за любезность и, войдя к себе в номер, вынул из баульчика книгу, привезенную из Берлина, под названием «Дебри жизни». Автор, эмигрант, русский писатель Минцлов, бывший хранитель Новгородского музея, вспоминает о Новгороде, о его жителях, в частности о любителе старины Квашонкине. Тот показал Минцлову пряжку Рюрика. Мемуарист вспоминает 1912 год. Минуло тринадцать лет. Тот ли Квашонкин? И сохранилась ли пряжка? Приобрести хотя бы одну подлинную варяжскую вещь девятого века — сенсация! Калугин рекомендовал доктору посетить художественную галерею. Он сказал: «Взгляните на картину неизвестного автора». Русский коллега не шутник. Завтра профессора ожидают интересные встречи с Гретхен, Квашонкиным и неизвестным художником. Однако не стал торопить события и сел за стол работать до ужина.

Калугин «завел» профессорские часы на четыре перехода с четырьмя знаками. Доктор смотрел на философский циферблат и мысленно заложил в квадрат превращений полярности, рекомендованные автором диалектической фигуры номер четыре.

Поразительная наглядность! Столь разные явления, как четыре арифметических действия и четыре группы крови, четыре закона формальной логики и закон Менделя (1:3), оказались не только результатами квадрата превращений, но и строго хранили свои плюсы и минусы.

Особенно его потрясли точки совпадения неорганической химии и теории относительности: четыре типа реакций — СОЕДИНЕНИЕ и ЗАМЕЩЕНИЕ с плюсами, РАЗЛОЖЕНИЕ и ДВОЙНОЕ РАЗЛОЖЕНИЕ с минусами полностью совпали с четверкой слагаемых эйнштейновской системы — СКОРОСТЬ СВЕТА и МАССА с плюсами, ПРОСТРАНСТВО и ВРЕМЯ с минусами.

Знаменитый физик Берлинского университета дважды объяснял Шарфу теорию относительности, но так и не вразумил его: почему при скорости света (300 километров в секунду) масса вещества увеличивается, а пространство и время сокращаются. А тут вычертил в дневнике квадрат превращений и сам сознательно расставил знаки, следя за ходом противоположных стрелок:

«Феноменально! Ключи проникновения позволят русским студентам быстрее закончить учебную программу. Налицо экономия времени и государственных средств! Революция уже подняла Россию, а теперь еще рывок вперед». Шарф заметался по комнате.

— Я же Аристотеля штудировал. Почему «квадрата» не узрел?!

Его снова бросило к дневнику: «Доннерветтер! Не ученик Гегеля, а ученик русского народа первым заговорил на языке диалектических фигур».

Курт и раньше ловил себя на том, что эвристическую слабость метода Гегеля прикрывал громкими словами: «единственно научный», «точный», «гибкий». В действительности гегельянец лишь комментировал открытия ученых. Он чувствовал себя собачкой возле академического стола, ожидающей очередную подачку. Никто с помощью диалектики ничего не открыл! И вот тогда-то Курт и задумал метод Гегеля подковать числом. Но его опередили.

Не замечая слез и тика на щеке, доктор нервно строчил карандашом: «Святой Петр, проясни! Диалектика родилась в Греции. Примчалась босоногой на Рейн. Приоделась. Окрепла. И внезапно сбежала в Россию. Чем ее сманили? Просторами? Недрами? Русской смекалкой? Чем?»

Он взглянул на портрет Куно Фишера. Тот молчал. Учитель не знал, что русский коллега не остановился на трехчленном противоречии. Вскрыл в нем четырехактность. И со временем, безусловно, квадрат превращений будет популярен, как сейчас триада Гегеля. Но Калугин еще обогатил четвертую фигуру знаками. Так в свое время обогатилась система координат плюсом и минусом.

Долго не мог он заснуть, зато ночь прошла без сновидений. Завтракали вместе: доктор, как всегда, пил кофе, а белокурая Гретхен уплетала украинские вареники в сметане.

Солнечная улица, озвученная чириканьем воробьев, вернула Курту хорошее настроение. Да и актриса была в ударе:

— Вот здесь, на Знаменской, — указала на поперечную улицу, — чудесный храм Спаса на Ильине. В нем не менее чудесные портреты созерцателей: у каждого свой лоб, свой взгляд, свой ум. И это четырнадцатый век! Раньше «Афинской школы» Рафаэля. Наш художник — философ Феофан Грек…

— О, новгородский мастер Ренессанс опередил?

— Не удивительно! Тогда искусство расцвело здесь! Философ создал галерею портретов мудрецов, так считает Калугин.

Они свернули на улицу Луначарского. Гретхен легко открыла массивную дверь двухэтажного каменного дома фисташковой окраски. В этом здании стиля ампир художественная галерея.