Вячеслав Шишков - Емельян Пугачев, т.1

• Название: Емельян Пугачев, т.1
• Автор: Вячеслав Шишков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-7107-0132-7, 5-7107-0131-9

Жизнь, полную побед и поражений, хмельной вольной любви и отчаянной удали прожил Емельян Пугачев, прежде чем топор палача взлетел над его головой. Россия XVIII века… Необузданные нравы, дикие страсти, казачья и мужичья вольница, рвущаяся из степей, охваченных мятежом, к Москве и Питеру. Заговоры, хитросплетения интриг при дворе «матушки-государыни» Екатерины II, столь же сластолюбивой, сколь и жестокой. А рядом с ней прославленные государственные мужи… Все это воскрешает знаменитая эпопея Вячеслава Шишкова — мощное, многокрасочное повествование об одной из самых драматических эпох русской истории.

---

— Вы начинаете становиться невыносимо гордой, — начал он, подергивая головой и плечами. — Я сумею вас образумить…

Екатерина подняла на него лучистые глаза, спокойно сказала:

— В чем вы видите мою гордость?

— Вы очень прямо держитесь… Весь ваш вид… И ваше поведение… и вообще…

— Разве, чтоб вам понравиться, нужно гнуть спину, как гнут рабы перед турецким султаном?

— Я сумею вас образумить, мадам!..

— Каким образом? — В глазах Екатерины презрительная ненависть, на губах улыбка.

Петр, прислонясь спиной к стене, быстро вытащил из ножен шпагу и, гримасничая, с угрозой встряхнул ею.

— Что это значит? Уж не рассчитываете ли вы драться со мной на шпагах?

— Да!

— Тогда, ваше величество, мне также нужна шпага, — весело сказала Екатерина. — Иначе сатисфакция состояться не может.

— Молчать, молчать! Вы ужасно злы. Вы пантера! — крикнул Петр и с треском вдвинул шпагу в ножны.

— В чем же вы видите мою злость? Сделайте милость, объясните…

Петр сорвался с места и, звеня шпорами, стал бегать взад-вперед, бормотать глупости, выкрикнул, подобно попугаю: «Молчать, молчать!..», и, пошатываясь, вышел.

В его голове сумбур. И над сумбуром — единая мысль: он скоро выступит в поход против Дании, скоро встретится со своим другом — великим из великих, Фридрихом. То-то будет знаменитое свидание!

Когда Петр ушел, из-за ширмы выпорхнула красавица графиня Брюс, близкая подруга Екатерины. Обе молодые женщины принялись хохотать. Графиня беззаботно, Екатерина нервно.

— Очень храбрый воин ваш супруг, ваше величество, — смеялась графиня. — Я видела в щелочку, как он угрожал вам шпагой.

— Любезный друг, Прасковья Александровна, — воскликнула Екатерина. — Но ведь я не крыса, я женщина, я государыня! Вы слышали, как он казнил крысу?

— Вы шутите, ваше величество… — подняла изогнутые брови графиня Брюс и облизнулась, предвкушая услышать интересное.

— Нисколько. Он тогда был еще великим князем. Впрочем, ему было под тридцать лет. Однажды я вошла в его комнату. Посреди комнаты виселица, на ней — дохлая крыса, большущая-большущая, фи… Я спросила его, что это все значит? Он ответил: «Эта мерзкая крыса перелезла через вал фортеции (он показал рукой на огромный стол, где сооружена была игрушечная крепость) и на бастионе слопала двух часовых». — «Но ведь ваши часовые — из крахмала и муки…» — «Хотя бы, хотя бы. Я тотчас созвал военный совет, в коем участвовали мой лакей Митрич, все камердинеры, хохол Карпович и Нарцис. Я председательствовал. По законам военного времени суд приговорил крысу к смертной казни через повешение». Не в силах сдержаться, я расхохоталась. А он сказал мне: «Ах, вы, женщины, ничего не понимаете в военных законах». Я не переставала хохотать. Он надулся. Я сказала: «Хороши ваши военные законы, ежели крысу повесили, не спросив и не выслушав ее оправдания».

Графиня Брюс много этому рассказу смеялась. И вдруг приметила: плечи Екатерины стали подергиваться, подбородок дрожать. Екатерина упала в кресло, набросила кашемировую шаль и громко, взахлеб, зарыдала.

— Ваше величество… милая, ваше величество! — кинулась к ней перепуганная Прасковья Александровна. Обняв ее за располневшую талию, графиня Брюс нечаянно коснулась тугого приподнятого живота Екатерины и удивленным шепотом, целуя государыню в завитки темных волос, воскликнула: — Вы… вы!.. И от меня скрываете… Ах, какая вы, право… Ваше величество…

Согретая нежностью женщины, Екатерина благодарно усмехнулась, откинула шаль и, сморкаясь в раздушенный платочек с короною, мешая в одно слезы и смех, тихо промолвила:

— Да, душа моя, Прасковья Александровна, я… я беременна. Роды — месяца через два. Но это — строжайшая тайна, умоляю вас как друга. А ребенка тотчас отдам. Бедное дитя!

Растроганная графиня уткнулась белым лбом в суховатое плечо государыни, стала лить слезы на черный шелк ее траурного платья. Задыхаясь, бормотала воркующе:

— Какая вы милая, ваше величество, какая вы душка… Буду молить Бога о вашем бесценном здравии день и ночь.

— И вот в такое-то время, вы только подумайте, милый друг, — голос, подбородок и щеки Екатерины вновь задрожали, — я в опале, я на краю гибели, я окружена врагами, друзей у меня — вы да Кэтти Дашкова… Ну, кто еще?.. Не ведаю, кто…

— Ваше величество! — еще крепче прильнула к ней Брюс. — Вы забыли, ваше величество, упомянуть имя рыцаря, готового отдать за вас жизнь.

— О! — выпрямилась Екатерина, лицо ее вспыхнуло. — Сей рыцарь есть единая отрада моя, единая надежда… Вы же это знаете, мой милый друг.

— Ваше величество! Ваш рыцарь, Григорий Григорьевич Орлов, неотступно просит свидания с вами…

— Да, но… как это сделать? Этот несносный адъютант Перфильев приставлен государем следить за Орловым… Как это сделать?

Графиня Брюс хотела ответить: «Да так же, как на прошлой неделе», но почла неприличным и ответила так:

— Очень просто, ваше величество. Мой муж сейчас в Москве. Рандеву состоится в моем доме. Сегодня ночью государь будет в Аничковском дворце у гетмана Разумовского… Кутеж до утра. И Перфильев будет при государе. Вы ж знаете, ваше величество. Ровно в одиннадцать я заезжаю за вами в карете…

— Я в мужском костюме, в широком плаще, в шляпе, надвинутой на глаза, выхожу вместе с вами?.. — засмеялась царица.

— Нет, вы лучше оденьтесь Катериной Ивановной, вашей камеристкой…

— Нет-нет, мужчиной!.. Пусть Гришенька не сразу узнает меня…

Из половины государя доносились плаксивые звуки скрипки: Петр неплохо играл какую-то сентиментально-заунывную пьеску.

Вскоре состоялся переезд в новый, еще не вполне достроенный знаменитым Растрелли Зимний дворец. Петр сам распределил все помещения. Ближе к себе, на антресолях, поместил Елизавету Воронцову, а царицу Екатерину — в самый отдаленный край дворца. Между передней и покоями царицы — малолетний великий князь Павел с воспитателем его Никитой Ивановичем Паниным. Уединенное помещение Екатерины было ей на руку: удобней видеться с нужными ей людьми, а главное — ей предстояли тайные роды, что она благополучно и совершила, родив на Пасхе, 11 апреля, сына Алексея[11]. Отец новорожденного, то есть офицер Григорий Орлов, при родах не присутствовал. А ребенок вскоре исчез.

6

Внутренние дела России не сулили ничего хорошего. То здесь, то там волновались пашенные крестьяне. В вотчинах Татищева и Хлопова в Тверском и Клинском уездах мужики срыли и разбросали помещичьи дома, житницы с хлебом и оброчные деньги разграбили, а помещиков повыгнали вон, сказав им, чтоб больше сюда не ездили; приказчиков и дворовых людей хотели убить, но смиловались, однако из вотчины выбили вон. Шумели крестьяне и по Московскому, Белевскому, Галицкому, Каширскому, Тульскому, Епифанскому и другим уездам — всего до восьми тысяч человек.

Волновались на Урале раскольники и крестьяне, приписанные к заводам графа Чернышева и Демидовых; они подали в Сенат жалобу, что «управители и приказчики притесняют их, увечат, а иных до смерти убили».

Начались волнения и в Москве среди фабричных суконной мануфактуры: удерживают-де у них заработанные деньги и дают на делание сукон скверную шерсть.

Сенат всякий раз докладывал царю о народных возмущениях, царь отмахивался, говорил: «Решайте сами, а мне недосуг, я озабочен более важными для государства делами, я готовлюсь к войне с Данией. Вот возвращусь с триумфом с поля военных действий, тогда займусь и помещиком, и мужиком, и фабрикантом».

Действительно Петру некогда заниматься какими-то малыми делами в какой-то там России. Эту провинциальную Россию он не знал, да и не хотел знать, он даже не ощущал ее. Он весь был погружен в военные занятия. Ему и во сне грезились битвы да победы. Добрый по натуре, но плохо воспитанный, заносчивый, вспыльчивый и от природы невеликого ума, этот круглый неуч не мог подметить, что императорский самодержавный трон его со всех сторон обложен целым ворохом горючего.

И трагедия Петра заключалась в том, что он сам разбрасывал это горючее возле монаршего престола, замыкая жизнь-судьбу свою в заколдованный круг противоречий и роковых опасностей, что он сам держал в немудрой руке пылающий факел, он сам как бы являлся первым поджигателем: еще лишняя искра, еще неверный его шаг, и трон взлетит на воздух. Петр своею странною персоною был самым лютым, самым коварным, самым жестоким врагом себе.

Он разогнал елизаветинскую лейб-компанию — эту «гвардию в гвардии», эту привилегированную часть гвардии, возведшую в 1741 году Елизавету на престол. Содержание ее стоило государству два миллиона ежегодно. Вот и чудесно! Роспуск дворцовых прихлебателей был заслугой Петра даже в глазах его врагов. Но беда в том, что, бесстрашно разогнав старую русскую лейб-компанию, Петр тотчас сформировал из иностранцев голштинскую гвардию и поспешил отдать ей все свое сердце. Подобный акт дворянская гвардия учла, разумеется, не в пользу императора. Лейб-компания тоже злилась. «Возведением на престол Елизаветы мы очистили и Петру Третьему путь к трону, — говорили они. — А нас расформировали».