Ннаталья Жуковская - Судьба кочевой культуры

• Название: Судьба кочевой культуры
• Автор: Ннаталья Жуковская
• Издательство: Наука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1990
• ISBN: 5-02-016723-1

Автор, проработавший 17 полевых сезонов в составе комплексной Советско-монгольской историко-культурной экспедиции, предлагает взглянуть на традиционную культуру Монголии глазами этнографа. Вместе с автором читатель побывает в монгольской юрте, оценит лучшие блюда монгольской кухни, примет участие в национальных праздниках Цагаан саре и Надоме, в научном диспуте в стенах буддийского монастыря, познакомится с народным пониманием счастья и правилами этикета.

С миром монгольских кочевников Европа познакомилась в ХIII веке и с тех пор не спускала с него пристального взора, стараясь понять, какой внутренний импульс придал монголам столь сокрушительную силу, перед которой полтора века трепетали королевские дворы Европы и Азии. Была ли в этой силе закономерность? Или это случайность, не стоящая внимания? И что такое вообще кочевой мир — дикие, неорганизованные, подобные стихии, орды варваров, или еще не до конца понятые великие цивилизации? Как этнограф скажу: понят мир чужой культуры не просто, но надо стремиться это сделать, надо постараться постичь его внутреннюю гармонию, пытаться увидеть в любом, самом, казалось бы, незначительном поступке, жесте, обряде стоящее за ними единство природы и культуры. Поняв других, мы сможем лучше понять самих себя.

---

В нас проснулся азарт. Мы сделали объезд подальше и, уже минуя все асфальтированные улицы, по каким-то ухабам и колдобинам выехали прямо к мосту. Вот это да!.. Море голов, машин, мотоциклов, велосипедов, на всех заборах и деревьях сидят люди… и полная тишина.

На нашу тарахтящую машину сразу зашикали, мы выключили мотор и влились в толпу. Пробравшись вперед, я застыла в этнографическом экстазе. Передо мной вдруг очутилось около сотни всадников в головных уборах, которые мне до сих пор доводилось видеть только в музеях и в альбоме монгольского художника У. Ядамсурэна, да и то в единичных экземплярах. Тут они украшали головы десятков людей. Допотопные кремневые ружья, старинные седла и сбруя, длинные, заменявшие когда-то рукавицы и уже отошедшие в прошлое обшлага национальных халатов дэли — все говорило о том, что здесь воспроизводится обстановка конца XIX — начала XX века. Кто-то толкнул меня в спину: я обернулась — на меня надвигалась знакомая по телевизионным кинопанорамам передвижная площадка с кинорежиссером, что-то громко объяснявшим в рупор. Ну конечно же, снимается кино. Именно поэтому здесь собрался весь город. Половина его жителей — массовка, остальные — зрители и болельщики. Поэтому-то в городе так пусто, улицы перегорожены, чтобы не мешать священнодействию, и все машины должны идти в обход.

Режиссер что-то объявил, и массовка рассыпалась: закончилась репетиция и всех распустили по домам. Завтра съемка. Часть всадников пересела с коней на мотоциклы и с треском стала разъезжаться в разные стороны. До чего забавно выглядит кочевник в костюме XIX века на мотоцикле, и сколь величествен он в седле! Это понимала не только я — мотоциклисты и всадники весело подзадоривали друг друга, не умолкал смех, где-то уже звучала протяжная песня, вдоль домов в традиционных торжественно-праздничных позах, подложив под себя левую ногу и подняв колено правой, сидели монголы, курили и неспешно беседовали — во всем чувствовалась обстановка большого народного гулянья и радостного возбуждения. Действительно, не каждый день тебя снимают в кино.

Проезжавший мимо всадник показался мне знакомым. Я окликнула его, и он тут же радостно приветствовал нас с Тангадом. Историк, этнограф и социолог в одном лице, а также детский писатель и куратор Центрального республиканского дворца бракосочетаний по проведению традиционной свадебной церемонии, X. Нямбуу присутствует здесь в качестве консультанта кинофильма «Хатанбатор» — биографической ленты о народном герое Монголии полководце Хатанбаторе Максаржаве. В Кобдо снимается эпизод взятия им в июле 1912 года Кобдоской крепости и разгрома маньчжурского гарнизона во главе с китайским амбанем. На другой день я увидела, что стены крепости, пребывавшие уже несколько десятков лет в весьма плачевном состоянии, выглядят значительно более крепкими и высокими, чем всегда. Позаботилось об этом искусство кино и кинобутафории. Я несколько раз прошлась по фанерным щитам, отделанным под сырцовый кирпич, сомневаясь, выдержат ли они натиск хотя бы одного всадника, однако трое из них на моих глазах промчались в крепость через бутафорские ворота, и я успокоилась — не подкачают. В конце концов мы прощаем кино его маленькие хитрости за ту радость, которую оно порой нам доставляет.

Наконец, мы на левом берегу реки Буянту. Юрты жителей города белеют в темноте. Их сотни: покрупнее, с овальным верхом, — казахские, пониже, более островерхие, — монгольские. Левый берег реки — своего рода дачный район города. Здесь, несмотря на поздний час, все еще шумно: играют дети, лают собаки, недалеко от нас доят коров, в реке кто-то полощет белье. Мы отъезжаем подальше к горам. Там песок, тишина, да и комаров поменьше. За весь день мы как-то толком ни разу не поели, и мечтавший угостить нас экзотическим блюдом классических кочевнических времен Тангад наконец готовит его. Это печень барана, запеченная в нутряном жире. Ее заворачивают в мокрую бумагу и засыпают золой прогоревшего аргала. Через пять минут все готово, а еще через минуту все съедено и даже пальцы начисто облизаны. В глазах у всех светится одно и то же: так вкусно и так мало.

А километрах в трех от нас огни ночного Кобдо. Завтра мы осмотрим местный краеведческий музей, один из крупнейших и лучших в Монголии, запасемся продовольствием, водой и снова в путь, а пока любуемся городом в мерцающих огоньках, издали похожим на опаловое ожерелье.

Один день из жизни этнографа

Люди, далекие от этнографии и экспедиционной жизни, часто спрашивают меня: ну что ты делаешь в своей Монголии? Археологи копают древние могильники и города, геологи ищут месторождения — это понятно. А ты? Ходишь по юртам? Беседуешь со стариками? О чем? Обо всем…

Итак, всего один день.

20 августа 1979 года, понедельник.

На центральную усадьбу сомона Жаргалант мы прибыли вчера вечером. Уже в сумерках отметили красоту здешних мест: спокойное величие реки Идэр, рощу двухсотлетних лиственниц с мощными корнями — причудливыми творениями природы, многоплановую панораму гор. Однако сумерки в Монголии коротки, и, не дожидаясь темноты, мы выбрали уютное место, поставили палатку и сварили традиционную лапшу с тушенкой. По уже сложившейся экспедиционной привычке посудачили, глядя на звездное небо, быть или не быть ночью дождю, и улеглись спать. К этому времени и в сомоне стихли все звуки. Рабочий день кочевника заканчивается с заходом солнца. У нас, этнографов, изучающих традиционную кочевную культуру, тоже. И лишь у собак еще продолжалась своя неугомонная жизнь.

Утро холодное, небо затянуто облаками, дождь. Вылезать из спального мешка, умываться в ледяном горном ручье, готовить завтрак — господи, до чего ж не хочется! Но надо: первый потенциальный информант уже сидит возле нашей машины и терпеливо ждет, когда мы проснемся. Это местный шофер, у которого какие-то неполадки в машине. Он не прочь получить от нас помощь, но еще более хочет знать, кто мы, откуда и зачем сюда прибыли. И это для него важнее и интереснее, потому что сомон Жаргалант, отгороженный высокими горами и труднодоступными перевалами, гостями особенно не избалован.

С шофера Бата и начался наш рабочий день. Пока разогревались остатки вчерашней лапши и готовился чай, мы узнали, кто из сомонного и партийного начальства сейчас на месте и к кому из местных старожилов следует обращаться с интересующими нас вопросами по традиционной духовной культуре. Ну что ж, начало положено. Завтракаем — и за дело. На этот раз в составе этнографического отряда Советско-монгольской историко-культурной экспедиции четыре человека: монгольский этнограф Д. Ням, член Союза художников МНР А. Даваацэрэн, шофер Костя Шишкин и я. Наш маршрут проходит по северу Архангайского и югу Хубсугульского аймаков МНР. Круг интересов у каждого члена отряда свой; меня интересует система символов в традиционной монгольской культуре, Няма — искусство дарханов, мастеров чеканки по серебру, Даваацэрэна — работы местных умельцев-резчиков по дереву. Ну а шофер Костя, помимо того что должен держать на ходу и в порядке машину, добровольно принял на себя заботу о нашем ежедневном питании. Места здесь рыбно-ягодно-грибные, и это значительно облегчает его задачу. Одним словом, у всех свои заботы.

В сомоне Жаргалант дело нашлось каждому. Сначала мы, как полагается, представились1' местному начальству, коротко рассказали о работе экспедиции, ее задачах, находках и планах, еще раз проверили имена интересующих нас информантов и, заручившись обещаниями помогать нам, разбрелись по юртам.

Первый, к кому мы нагрянули в «гости», — бывший механик местного молочного завода, ныне пенсионер Магсаржалам. Однако нас больше интересует другая сторона его личности — он считается лучшим из местных знатоков старины и немало гордится этим. Он, его жена и дочь раскладывали куски прессованного творога арула на всех солнечных участках своего двора: чтобы этим творогом кормиться зимой, он должен хорошо просохнуть летом. Наше появление прервало эту работу. Узнав, кто мы и зачем, Магсаржалам степенно пригласил нас в юрту. Жена также не спеша начала готовить чай. Раз пришли гости, свежий чай с молоком — первое и непременное угощение. В таких случаях часто беседа долго не клеится, трудно находить общий язык, хозяину не совсем ясно, что от него хотят, но сейчас этот барьер взят с ходу. Магсаржалам сразу уловил суть дела, и беседа плавно пошла с первого же вопроса и первого ответа на него. Семантические оппозиции любой древней культуры (правое — левое, мужское — женское, светлое — темное, жареное — вареное, живое — мертвое, добро — зло, клятва — проклятие и т. д.), их взаимосвязь и противостояние — казалось бы, что общего у них с современной монгольской культурой? Однако и в устройстве юрты, и в представлениях о пространстве и времени, и об обязанностях мужчины и женщины в семье и обществе, и в воспитании детей, и в свадебных, родильных, похоронных обрядах эти оппозиции, хотя и в несколько завуалированной форме, присутствуют до сего дня. Магсаржалам рассказывал о них живо, не опуская деталей, ибо именно они (он это вряд ли знает, но чувствует) порой и являются решающими в оценке места того или иного явления в общей системе культуры.